— Как ты думаешь, девчонка в этом замке уже достаточно взрослая, чтобы выйти замуж?

— Девчонка вполне взрослая, — коротко ответил Николас. — Четверо младших отпрысков Роже де Эшборна все еще живут в замке. Она — старшая. Думаю, что сейчас ей около двадцати.

Он, конечно, мог бы рассказать о ней и подробнее, но предпочел пока подержать свои знания при себе. Несколько лет назад он просил руки старшей из дочерей, в счет уплаты долга чести отцу. Но Роже де Эшборн умер внезапно — прежде чем состоялся договор. А сейчас Николас узнал, что король отдал его отцу, лорду Уайтхоуку, среднюю из дочерей.

— Ну, с сиротами Уайтхоук, конечно, справится с легкостью, — язвительно заметил Питер. — Он получает молодую невесту вместе с прекрасным замком. Вы, мой господин, тут вовсе ни при чем!

— Как знать!

Король назначил его опекуном трех младших детей Эшборна. Мысль об этом едва не заставила его разразиться проклятьями: нянька по велению короля!

— Куда же, черт возьми, он подевался? — проворчал Николас, снова оглядываясь на дорогу. — Уже ведь далеко за полдень!

— Может, в лесу он попался в руки врагов? — предположил Питер. В глазах его, голубых, словно безоблачное небо, сверкали насмешливые искры.

— Прекрати свои шутки, Перкин! Я вовсе не настроен веселиться! Ты же сам прекрасно знаешь, что отец и носа не сунет в лес, если есть хоть малейшая возможность обойти его стороной. Из-за своих глупых предрассудков он вечно опаздывает! Воин превращается в бабу! — Он повернулся в седле. — Клянусь, если Уайтхоук сию минуту не появится, я все брошу и уеду отсюда!

— С годами вы становитесь нетерпеливым, милорд! Да и характер ваш, надо признаться, не улучшается! — продолжал поддразнивать Питер. Обернувшись, он внезапно прищурился. — О! Вон там, по древней, еще римлянами построенной дороге приближается ваш бесценный родитель!

Древняя дорога, как лента, вилась между холмами. На ней действительно показалась группа всадников. Во главе ее верхом на мощном белом коне ехал высокий рыцарь в черных доспехах. Его длинные, абсолютно белые волосы развевались на ветру, как шелковое знамя.

— Ну, наконец-то! — выдохнул Николас.

— А кто это с ним? Ото! Отряд человек в тридцать — нет, сорок! У тебя, по крайней мере, хватило благоразумия привести с собой лишь восьмерых! И — черт побери…

— Впереди Хью де Шавен!

— Этот пучеглазый бастард! — фыркнул Питер. — А он-то здесь при чем?

— Это ты говоришь о моем кузене? Очевидно, тебе неизвестно, что он уже капитан отцовской охраны!

Питер удивленно взглянул на приятеля. Значит, тот втерся-таки в доверие к лорду!

— Он всегда пользовался доверием! Недавно Уайтхоук пожаловал ему небольшое поместье на границе с Уэльсом. Хотя жить там, по-моему, практически невозможно! Так что он все равно вынужден зарабатывать себе на жизнь воинской службой.

— Вот в этом я ему могу посочувствовать: служба в качестве вашего телохранителя совсем не приносит мне радости, милорд! — Питер изобразил на лице печаль. — Младший сын, земли в наследство мне не досталось, вот и приходится мотаться по свету… — Он с наигранным драматизмом закатил глаза.

— Ну, ты мог стать, например, монахом, — Николас с интересом взглянул на приятеля. Питер рассмеялся:

— Моему мечу очень уютно в ножнах у меня на поясе. Кроме того, я просто мечтаю о собственном клочке земли. И уже выиграл на турнирах пару небольших поместий. Но, если ставить себе целью, провести остаток жизни в роскоши, то придется еще немало потрудиться.

— Я бы с радостью уступил тебе звание наследника Уайтхоука, — проговорил Николае в ответ на эти откровения. — Накануне Святок он лишил меня наследства. Но с месяц назад, когда при дворе короля, мы вынуждены были улыбаться друг другу, говорить комплименты и вообще строить из себя любящих родственников, он снова заявил, что я его единственный наследник. Правда, я что-то слабо в это верю: очень скоро он опять обнаружит во мне какой-нибудь ужасный порок!

Питер серьезно взглянул на друга.

— Будем надеяться, что такого не случится, сэр.

— Да. — Николас вздохнул. И, натягивая поводья, мрачно добавил: — Возможно, до этого и не дойдет!

Пронзительные крики раздавались из маленькой спальни. Но теперь к ним присоединился чей-то сердитый голос. Эмилин на секунду остановилась на ступеньках, а потом резким движением открыла тяжелую дубовую дверь. Хотя крики Изабели доносились из оконного проема, Эмилин сразу отметила, что девочке не угрожает ни малейшая опасность. Из-за полога кроватки тоже неслись душераздирающие вопли. Эмилин быстро взяла Гарри на руки и, покачивая малыша, начала бормотать что-то ласковое и успокаивающее. Потом повернулась к старшим:

— Кристиен! Изабель! Прекратите немедленно! — голос девушки звучал строго. Малыш на ее руках неожиданно икнул и пухлыми ножками уперся ей в живот.

Кристиен, с деревянным мечом в руках, при виде старшей сестры отступил. Сейчас он послушно опустил оружие. Эмилин привычно обошла его стороной. Изабель, скорчившись, лежала в глубокой нише окна и орала, как умеют орать только шестилетние дети. Спиной она прижалась к крестообразной бойнице, из которой лучники стреляли, когда приходилось защищать замок от врагов. Отверстие было достаточным, чтобы пропустить вдоволь солнца и воздуха, но, к счастью, слишком маленьким для ребенка: в него проходило лишь плечо или рука. Уже несколько лет назад их отец приказал поставить на окна толстые чугунные решетки: ведь в этой комнате спали дети.

— Ну же, Изабель, выходи! — Эмилин помогла хнычущей девочке выбраться из своего укрытия.

Изабель повернулась и обиженно уставилась на брата. Тот стоял, упрямо расставив ноги, сложив руки на груди. Мальчик выглядел явно плотнее и крепче сестры, хотя они и были близнецами. Волосы его цветом напоминали мед — в отличие от ее черных блестящих локонов. Но глаза, голубые, как колокольчики, одинаково ярко сияли на личиках детей. Гарри, наконец, успокоившись, с любопытством разглядывал брата и сестру. Его светлые кудряшки вздрагивали в такт тихим всхлипываниям.

— Я взял ее в плен, — заявил Кристиен. — Потому что она — сарацинский воин!

Изабель уже успела прийти в себя и упрямо топнула ногой в остроносой войлочной туфельке:

— Я сарацинская принцесса! Рыцаря не смеют поднимать меч на леди, а тем более выбрасывать их из окон замка!

— Вовсе никто не собирался выбрасывать тебя! А ревела ты просто потому, что я тебя победил! И никакая ты не принцесса!

— Ты — король Ричард, а я должна быть твоей королевой!

— У меня не будет королевы! — упорно сопротивлялся Кристиен.

Эмилин встала между ними:

— Прекратите сию минуту! Разве в этой комнате можно играть в такие игры? Гарри спал. Кроме того, вы прекрасно знаете, как опасны окна. Кристиен, ты в ответе за сестру: во-первых, ты на целых несколько минут старше. Во-вторых, ты когда-нибудь станешь рыцарем. Разве рыцарь вправе так неуважительно обращаться с дамой? Даже если это сарацинская дама!

— Воин! — упрямо пробормотал Кристиен. Эмилин вздохнула, глядя на брата.

— Да, чего тебе действительно не хватает, так это мальчишек-приятелей. Ну, извинись перед сестрой и в вечерней молитве не забудь покаяться. — Она нежно пригладила вихры на разгоряченной голове. — Попроси святого Георгия даровать тебе учтивость и спокойствие.

— Ладно уж! — ворчливо согласился мальчик и пробормотал какое-то извинение.

В этот момент дверь распахнулась и в комнату, тяжело дыша, ворвалась Тибби:

— Боже праведный! Что же вы опять здесь вытворяли? Неужели опять христиане сражались с сарацинами и испугали малыша? А куда подевалась девчонка-служанка, которую я отправила вслед за вами в пекарню?

Изабель и Кристиен виновато взглянули друг на друга и встали плечом к плечу:

— Она осталась там есть медовые прянички…

— Я возьму этих разбойников к себе в комнату, а ты постарайся опять уложить Гарри. — Эмилин передала младенца няне. Он тут же положил голову ей на плечо и засунул палец в рот.

Девушка вывела близнецов из комнаты и по короткому коридору повела к себе.

— Если будете хорошо себя вести, разрешу вам посмотреть, как я работаю.

Дети с восторгом ворвались в спальню старшей сестры — маленькую комнатку, устроенную в толще стены, — и моментально устроились на покрытом мягкой подстилкой подоконнике, ожидая, пока Эмилин переоденется в сухое платье из мягкой голубой шерсти. Девушка затянула талию вышитым шелковым поясом и, наклонившись, заглянула под кровать в поисках своих войлочных туфель.

Тибби терпеть не могла беспорядка в комнате Эмилин, но этот небольшой жизнерадостный хаос был так свойственен ей! Даже годы, проведенные в монастыре, не смогли уничтожить эту черту характера. Она так и не смогла полностью подчиниться строгой дисциплине монашек и часто выслушивала упреки в нетерпеливости и советы молиться о душевном спокойствии. Уединенность монастырской жизни вполне соответствовала стремлению девушки к душевной сосредоточенности, но она не воспитала в ней строгой организованности.

Переодевшись, Эмилин тоже уселась на подоконник и начала расплетать косы, чтобы расчесать их. Шелковистые волны отливали несколькими цветами: некоторые пряди казались совсем светлыми — как лен; другие — золотистыми, как спелая пшеница, а локоны у висков были каштановыми — такими же, как и густые смелые брови. Душистая копна волос спускалась до пояса, пышная, словно облако. Времени снова заплетать косы уже не было, поэтому девушка покрыла голову подобием белой вуали — тончайшей прозрачной тканью, закрепленной шелковым шнуром. Она опасалась, однако, что Тибби начнет ворчать, увидев, что волосы распущены.

Вечернее солнце проникало в комнату сквозь узкое стрельчатое окно и золотыми полосами ложилось на красную парчовую подушку на подоконнике. С ним вместе залетал и легкий ветерок. Он приносил забытый за зиму аромат цветущих садов.

Эмилин вдохнула прохладный воздух и прислонилась головой к косяку окна, глядя вдаль — поверх крепостных стен, на молодую зелень леса и мягкие округлые холмы. Где-то там, подумала она, ждет радостная, ничем не скованная и не омраченная дикая свобода, какую испытывали очень мало мужчин и еще меньше женщин. Совершенно уверенная, что никогда не познает ее, девушка иногда задумывалась, какой же была бы жизнь без этих толстых стен, без охранников, ограничений, обязанностей и чувства долга.

— Ты пропустила ужин, — заметила Изабель.

— Да. Я ходила в лес, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука.

— Одна?! Но леди же не может ходить без охраны!

— Тем более что сейчас весна и Лесной Рыцарь наверняка бродит где-то неподалеку, — вставил Кристиен. — Смотри, как бы он не отрубил тебе голову своим топором! — Страшно скосив глаза, мальчик склонил голову набок и высунул язык. Изабель тут же нервно вскрикнула.

Эмилин вздохнула.

— В следующий раз я расскажу вам что-нибудь не такое страшное, как история о Лесном Рыцаре. Может быть, прочитаю балладу о Бивисе Хэмптоне. Он победил дракона. — Глаза Кристиена широко раскрылись, он энергично закивал. — Никогда не бойтесь леса, милые: это прекрасное, мирное место, — добавила девушка.

А про себя подумала: за исключением отдельных случаев. Но твердо решила снова отправиться туда совершенствовать свое мастерство стрелка. Ну, если Бог не дал ей таланта? К черту раненных в ногу рыцарей!

— Так ты будешь сейчас работать? — вывел ее из задумчивости голос Кристиена. Эмилин кивнула и направилась к столику с наклонной поверхностью, на котором лежал лист пергамента. Уголки его были закреплены небольшими камешками. На стене над столом висела полка, на которой теснились небольшие горшочки с грунтовыми красителями, раковины моллюсков, в которых удобно смешивать краски, множество различных кистей и кисточек, пузырек с чернилами и отточенные гусиные перья для письма. Из всего этого богатства Эмилин выбрала один из горшочков и две кисточки. Она разместила их на столе, а сама уселась на трехногую табуретку.

Часть пергаментного листа уже оказалась покрытой тщательно выписанными красными и черными буквами. Слова принадлежали не ей, но она и сама могла прочитать их и написать — спасибо аббатисе монастыря, которая считала, что благородная дама должна иметь разум настолько же занятой, как и руки. Поэтому Эмилин и другие девушки постигали премудрости чтения и письма, азы математики, философии и теологии — все это вдобавок к обычному набору рукоделий.

В монастыре имелась небольшая комната для переписки книг, где монашки копировали и украшали причудливыми виньетками сочинения, достойные внимания. Как только они узнали, что у Эмилин ловкие и искусные руки, ей пришлось проводить за перепиской долгие-долгие часы — пока буквы не начинали сливаться и путаться перед утомленными глазами. Одно воспоминание об этой работе заставляло правую руку сжиматься, как-будто судороге. Но что ей всегда нравилось — так это рисовать заставки. Отец одобрял и грамотность дочери, и ее умение копировать книги. Его младший брат, Годвин стал монахом в Йоркском монастыре. А кроме этого, он прославился как искусный художник, чьи фрески украшали стены нескольких церквей и замков на севере страны. Годвин был еще и ученым; Эмилин знала, что сейчас дядя работает над хронологией и историей британских королей, украшая страницы книги собственными рисунками.