. И злость, и разлад куда-то улетучились, будто их никогда и не было. Закрыв глаза, Эмилин ощущала лишь радость оттого, что они снова вместе. Вслушиваясь в его дыхание, она чувствовала в нем Черного Шипа. Он начинал говорить — и с каждым произнесенным словом Черный Шип и Николас сливались в одно целое.

— Поначалу я просто восхищался тобой, таким красивым и смелым ребенком. И знал, что свадьба поможет заплатить важный долг.

Он провел руками по ее волосам, и знакомая дрожь пронзила тело Эмилин. Так прикасался к ней лишь Черный Шип.

— Я и не предполагал тогда, что ты будешь так много значить для меня, — продолжал он. — Но встретив тебя снова, понял, что люблю. Твою красоту. — Он с улыбкой помолчал. — Твой горячий нрав. Я не мог отдать тебя отцу. Я должен был придумать что-то, чтобы сохранить тебя в своей жизни. Все, что угодно, Эмилин. — Он тихо вздохнул. — Даже ложь годилась здесь и риск заслужить твою ненависть потом, когда откроется правда.

— Я не чувствую ненависти к тебе. Не могу.

— Мне нужно твое прощение, — проговорил Николас.

Эмилин внимательно взглянула на него:

— Ты и не похож на Черного Шипа, и в то же время похож. Когда я узнала, что ты барон, то решила, что потеряла тебя.

— Нет, не потеряла, любовь моя, — тихо произнес он. — Я с тобой.

— Николас, — прошептала она где-то возле его губ. — Я любила тебя с самого детства. — Она поцеловала его. — Обоих тебя. Обещай мне только, что когда-нибудь я пойму все это.

— Мы еще поговорим об этом, — прошептал Николае, нежно коснувшись пальцами горла любимой. — Но не сейчас.

Эмилин затаила дыхание — его рука гладила ее шею и плечи. Длинные пальцы скользнули по мягкой шерсти платья, лаская округлость груди. Все тело девушки пылко ответило на прикосновения, шепот, дыхание любимого.

С тихим стоном Николас поднял Эмилин на руки. Она прижалась щекой к его щеке.

— Николс, — едва слышно прошептала она в самое ухо, — Гарри…

— Я дал ему каплю французского вина, — тоже шепотом ответил рыцарь, — он теперь не проснется самого утра.

Он понес ее сквозь занавешенную дверь в уютный полумрак спальни. Золотой огонь камина освещал широкую кровать. Они утонули в мягких перинах, накрытых красной парчой. Николас поднялся и задернул полог. Огонь просвечивал сквозь шелк. Двое оказались в теплом красно-золотом коконе. Полное нежности слияние душ и тел, выражение любви создало прощение и мир, заставило забыть о ссорах, обидах, обмане и предательстве.

Эмилин немного поспала, проснувшись в сумрачный предрассветный час от страстного поцелуя. Они снова любили друг друга с изысканной нежностью, неторопливо — даже лениво, так что к тому моменту, когда, наконец, почувствовали усталость, солнце уже вовсю светило сквозь ставни.

Позже, покоясь головой на его голом плече, Эмилин спросила:

— Теперь мы объявим о нашем браке?

— Конечно, — ответил Николас. — Сегодня же.

— Это будет трудно.

— Я люблю тебя, — произнес он, отодвигаясь, чтобы взглянуть на нее, — и наш брак будет признан всеми — сейчас или немного позже, это не имеет значения.

— Но твой отец…

Он приложил палец к ее губам.

— Не думай и не волнуйся об этом. Нам есть о чем поговорить и без него.

Она кивнула, глядя на него в причудливом свете полога.

Он провел пальцем по ее лицу.

— У тебя глаза голубые, словно лазурь. И с золотыми крапинками.

Эмилин рассмеялась.

— А у тебя — серые, как камень, и зеленые, как лягушка. Изменчивый муж, я и не знаю точно, какого они цвета. Но зато теперь я знаю тебя — все равно, как тебя зовут.

— Так и должно быть, — подтвердил он. — А теперь, мадам Агнесса, вставай и быстренько одевайся. У нас полно дел. Я не хочу прослыть проклятым грешником за то, что занимался любовью с монашкой.

Глава 20

Николас сложил пергамент и со вздохом потер затылок. Послание Уота, как и все весточки, приходившие в последнее время в Хоуксмур, сообщало о действиях короля Джона: тот со своим наемным войском двинулся на север, угрожая каждому стоящему на пути замку.

Уот рассказывал и о Уайтхоуке. Бросив письмо на стол, Николас встал, чтобы размять шею и плечи. Питер терпеливо ждал, лениво растянувшись в кресле у камина.

За высокими, закрытыми ставнями окнами бушевала непогода. Ветер завывал, словно стая голодных волков, ледяной дождь барабанил по стеклам. Не самое подходящее для военных кампаний время, подумал барон; и все же вызывало сомнение, что обычай зимнего перемирия убедит короля отложить месть.

Николс мрачно взглянул на Питера.

— Уот пишет, что мой отец получил еще одно королевское предписание, подтверждающее его право на Эшборн. Он пытается лишить меня наследства, а свою помолвку с Эмилин объявляет разорванной из-за ее недостойного поведения.

Питер кивнул.

— И все же и тебе, и твоей жене везет, словно ангелам. Уайтхоук необычайно тих. И вообще, если не считать леди Элрис, твоя свадьба вызвала удивительно мало недовольства, несмотря на крайне странные обстоятельства.

— Ты прав. Леди Джулиан от всего сердца благословила нас. А слуги и крестьяне воспринимают жизнь просто и прагматично. Раньше она была монахиней, теперь стала баронессой. Они могут посмеяться за кружкой пива вечерком, но примут все, как есть и не станут задавать лишних вопросов. Лишь Элрис, как ты верно заметил, исполнена негодования. Но я надеюсь, что она покинет нас, едва позволит погода. Я слышал, что ее отец ведет переговоры с Шавеном.

Питер выразительно закатил глаза:

— Святые угодники! Шавен и леди Элрис? — Николас пожал плечами.

— Она принесет с собой богатое приданое, а когда-нибудь и немалое наследство. Что до меня, я не хотел бы сообщать леди новости о ее ухажере, — с недовольной гримасой добавил он.

— И я тоже, — согласился Питер. — Но как получилось, милорд, что отец смирился с вашей женитьбой на леди Эмилин?

Николас лишь повел плечом.

— Я вовсе не уверен, что он смирился. Весной меня запросто могут вызвать на турнир, чтобы расквитаться. А сейчас он просто занят другими проблемами — с тех пор, как отправился вместе с королем в Рочестерский замок.

Питер подался вперед.

— Что пишет Уот о Рочестере? Николас, не отрываясь, смотрел в огонь.

— Осада снята. Воины короля убили сорок свиней, а сало использовали, чтобы поджечь стены и взорвать угловую башню. Это было в конце ноября. Джон не знал жалости. Пленников заковали, многие получили увечья. Он даже повесил друга детства. — Николас тяжело вздохнул. — Король сходит с ума от гнева и вместе с иностранной армией продвигается на север. К Рождеству будет уже в Ноттингеме.

— Боже милостивый! — воскликнул Питер, нахмурившись. — Быстро же он шагает! А как же тогда мятежные бароны в Лондоне? Говорят, что они проводят почти все время в пьянстве и игре в кости.

— Это все так, но они страстно мечтают свергнуть короля и испробовали уже почти все законные средства. Из этого ничего не получится. Он тщательно рассчитывает каждый шаг.

— Оппозиционеры уже несколько недель назад собирали землевладельцев Йорка, чтобы обсудить ситуацию, а ты не поехал.

— Я не могу поддерживать тех, кто собирается предложить английскую корону французскому принцу. Хорошо известно, что я на стороне хартии. А помимо этого я не желаю связывать себя с теми, кто выступает против непредсказуемого короля.

— Джон — хитрый трус, — согласился Питер. — Удивительно видеть его во главе армии в такой нелегкой кампании.

— Скорее всего, ему приятно будет обойтись со своими баронами, как с теми самыми свиньями в Рочестере, и забыть об этом. Беда в том, что у северян нет единой армии — каждый стоит сам за себя.

— У северных баронов три пути: сдаться сразу, купить милость короля или готовиться к войне. Николас мрачно кивнул.

— Да. Я долго думал обо всем этом, Перкин, — негромко проговорил он. — Я не сдам Хоуксмур. Мы немедленно начнем укреплять стены.

Пока он смотрел в огонь, ощущая, как янтарное тепло касается его лица, твердое решение созрело в его душе. Он будет защищать свой дом и семью и положит на это все отпущенные ему Богом силы.

— Я не стану и выкупать ворота своего замка, — добавил он. — Проверь свой меч, друг.

Рука Эмилин устала махать, а щеки покраснели от холода. Она покрепче сжала поводья своего гнедого коня и взглянула на Николаса, который не спеша ехал на своем Сильванусе. Он снова повернулся в седле, чтобы помахать крестьянам, толпившимся по краям дороги. Во время этого длинного путешествия по своей земле ему не раз приходилось доставать из кошелька монеты, выкликать приветствия, называя многих по имени. Крестьяне же, в свою очередь, выказывали ему уважение и дружбу, как это водится между верными подданными и разумным и заботливым господином.

Прищурившись, Эмилин рассматривала широкие просторы заснеженных болот, сияющих на солнце, словно перевернутые чаши из белого стекла. Впереди виднелись строгие и суровые стены замка Хоуксмур. Даже в большом зале покажется тепло, словно в пекарне, по сравнению с этим ледяным холодом. Стремясь как можно быстрее попасть домой, Эмилин пришпорила коня.

Рано утром, после того как все, кроме Николаев, все еще отлученного от церкви, выслушали Рождественскую мессу в новой часовне Хоуксмура, барон и баронесса с небольшой свитой выехали в путешествие по замерзшим дорогам к северу от замка.

Несмотря на холод, повсюду, где они проезжали, крестьяне выходили им навстречу с приветственными криками и смехом, ловили серебряные монеты, выносили свежий хлеб, омелу и остролист — на счастье. Через несколько миль Эмилин и Николас угостились горячим грогом в придорожной таверне и повернули коней к дому.

— Если у вас, миледи, оставались какие-то сомнения относительно доброго отношения к вам, можете отбросить их, — улыбаясь, произнес Николае. — Нашу рождественскую процессию приветствовали достаточно тепло, чтобы мы смогли удостовериться во всеобщем расположении.

Эмилин взглянула на него глазами, в которых мерцали холод, солнце и счастье.

— Должна признаться, я чувствовала себя невестой, проезжая по деревням, но боюсь, что причиной радости было количество серебряных монет, которыми ты осыпал людей.

— Вовсе нет, милая. Монеты, конечно, радовали, но приветствовали они тебя, — возразил Николас и повернулся, чтобы помахать женщинам, выкрикивавшим пожелания счастья.

Эмилин поудобнее устроилась в седле, вспоминая шумную и яркую прошедшую неделю и все возрастающий спрос на нее как на госпожу и хозяйку замка. Но обязанности были приятными. Они включали, в частности, наблюдение за украшением зала гирляндами из остролиста и плюща и отрезами яркого шелка.

Семеро мужчин притащили огромное святочное полено и положили его в камин. Оно должно гореть до Двенадцатой ночи. Столы были накрыты с тем, чтобы досыта накормить сотни слуг, рыцарей и непрекращающийся поток крестьян.

В семье дарили друг другу подарки. Эмилин подарила Николасу небольшую икону Святой Девы которую написала сама. А на обратной стороне ее был изображен Святой Николай. Подарок барону понравился, а ей, в свою очередь, понравился его пояс из золотых колец, украшенных овальными сапфирами.

Но, к ее большому удивлению, он прошептал, что главный его подарок впереди. Покраснев, она рассмеялась и поцеловала его, думая, что он имеет в виду еще одну волшебную ночь в его огромной постели с красным балдахином.

Несколькими неделями раньше Николас помог ей приготовить подарки детям. Кристиен получил тисовый лук и колчан со стрелами, а Изабель — янтарный браслет, который когда-то принадлежал леди Бланш. Гарри радовался оловянным солдатикам на деревянных колесах. Но самой счастливой казалась леди Джулиан: она получила в подарок маленькие очки в золотой оправе. Николас заказал их стекольщику в Йорке.

Дети не ложились спать до тех пор, пока их глаза не начали слипаться от усталости. Гарри нашел в своем куске пирога боб и под всеобщий восторженный смех был торжественно провозглашен Королем пира. Он правил мудро до тех самых пор, пока не разразился истинно тиранскими слезами и был унесен в кровать.

Все еще улыбаясь хороводу воспоминаний, Эмилин пришпорила коня, чтобы пересечь подъемный мост и проехать под решеткой.

Выбежали слуги, чтобы принять коней. Пока Эмилин спешивалась, старший дворецкий несколько скованно спустился с лестницы и, подойдя к Николасу, стал что-то негромко ему говорить.

Выслушав его, Николас нахмурился, быстро кивнул и кинул слуге поводья.

Эмилин озадаченно взглянула на мужа, но он в это время коротко и резко сообщал что-то Питеру. Потом повернулся на каблуках и быстро побежал вверх по лестнице.

Перед камином стоял человек в заляпанных грязью доспехах и красном плаще и, не отрываясь, смотрел на горящее святочное полено. Борода его была седа, а лицо, изборожденное морщинами, выглядело крайне усталым. Он принял из рук горничной кубок горячего грога. Николас стремительно подошел к нему, и человек обернулся.