Кэрол мучительно искала ответ на этот вопрос. Но тогда для Кэрол многие вопросы вообще были сложными, думала Имоджен, садясь на велосипед и направляясь к своему первому на сегодня месту работы. По крайней мере она пока не встала на путь использования вдохновляющих цитат и высказываний по любому поводу. Пытаясь найти смысл в том, что случилось с ее семьей, Кэрол приняла философию нью-эйджа. Имоджен помнила, как ее подталкивала к этому Люси Делиссандж, которая, судя по всему, рассматривала ее мать как некий проект, над которым нужно работать, поэтому все время снабжала ее все новыми мотивирующими лозунгами, а еще настаивала на том, чтобы в комнате, в которой жили Кэрол и Имоджен, висели стеклянные ангелочки и ловцы снов. Надо сказать, что все это не очень хорошо работало, несмотря на усилия мадам. И эти чертовы ловцы снов, свисающие с потолка, не ловили никаких снов, потому что ее мать то и дело кричала во сне, снова и снова переживая ту аварию… И предотвратить «недоразумение» они тоже не смогли.

Имоджен остановилась около первого дома, La Lumière, и позвонила. Пора браться за работу, сказала она себе, и хватит думать о прошлом, которое все равно невозможно изменить и которое не имеет ничего общего с настоящим. Как говорится в той цитате Будды, которую как-то повесила в рамочке над кроватью мать: «Не живи прошлым, не мечтай о будущем, сосредоточься на здесь и сейчас». Только вот очень трудно было не жить прошлым, потому что, если бы не некоторые события прошлых лет, ее будущее и уж точно настоящее могли бы быть совсем, совсем другими.

И все-таки надо было жить настоящим, поэтому она решила стать самой лучшей уборщицей, которая когда-либо работала на Рене Бастараша. А будущее, по крайней мере пока, само за собой присмотрит.

Убирать в домах постоянных хозяев было куда приятнее, чем в съемных квартирах. Хозяева берегли свою собственность, как и Имоджен, которая с удовольствием приводила в порядок свое нынешнее жилище и с упоением натирала до блеска полы и мебель в нем. Да и, справедливости ради, в первых двух домах уборка была не слишком утомительной.

Катя на велосипеде по дороге, которая будила в ней смутные воспоминания, Имоджен думала: какая она, вилла «Мартин»? Ей было интересно, насколько точно память сохранила ее облик.

Она поняла, что нужно повернуть, еще до того, как навигатор сообщил ей об этом, потому что увидела знак кемпинга около дороги и тут же вспомнила название: «Джазкиль». В детстве ей всегда казалось, что он имеет какое-то отношение к джазу, и Имоджен все время ждала, что встретит за воротами кучу музыкантов с инструментами. К счастью, она никому об этом не говорила, особенно Оливеру и Чарльзу, которые подняли бы ее на смех. Они и так издевались над ее акцентом, хотя последней смеялась она – над их английским и над тем, как они произносили ее имя: Имоджен. Она фыркала и говорила, что у них совершенно нет слуха. Правда, они редко называли ее Имоджен. Они окрестили ее Джени. Впрочем, и это имя они произносили на свой французский манер – Жени.

И вот сегодняшний день привел меня сюда, сказала она себе, останавливаясь у виллы «Мартин». Я так долго хотела вернуться сюда, так мечтала в детстве все исправить, и вот я здесь случайно, неспециально. Интересно, назвала бы мама это судьбой?

Она посмотрела на хромированную табличку с названием на стене. Табличка была новой. И ворота тоже. Когда они приехали сюда в первый день и она сидела рядом с Кэрол в машине Дениса Делиссанджа, название виллы было выбито золотыми буквами на покрашенном белой краской металле. А теперь ворота были из мореного дерева, новые и современные, они не открывались внутрь, как раньше, а были установлены на рельсы и отъезжали в сторону. И еще была деревянная калитка с домофоном. Имоджен нажала кнопку вызова на домофоне, а потом набрала код, который дал ей Рене. Легкий щелчок сообщил ей о том, что ворота открыты. Она легонько толкнула их и вошла.

Она не могла понять, что помнит, а что нет. Дорожка, посыпанная гравием, была вроде бы похожа на прежнюю, но вот каменная тропинка, которая вела от ворот к входной двери, казалась незнакомой. Она была уверена, что сад стал выглядеть более ухоженным – в нем появились клумбы и декоративные камни, что было невозможно себе представить раньше, когда Оливер и Чарльз играли здесь в футбол. А вот дом выглядел точно так, как она помнила: белый, как и большинство домов в этих местах, с традиционной покатой крышей и красными ставнями, которые были плотно закрыты.

Подойдя к двери, Имоджен вставила ключ в замок, открыла и шлепнула привычным движением по кнопке сигнализации, с облегчением вздохнув, когда та перестала орать. Имоджен вздохнула поглубже: она была внутри дома, в котором жила почти пять лет. Дома, который она считала своим, и не важно, как глупо это могло выглядеть с ее стороны.

– Жени! Жени! Где ты? – разносились эхом крики по пустому холлу. – Мы едем на пляж! Собирайся, Жени! Поторапливайся!

В голове у нее звучали звонкие голоса из прошлого, и Имоджен медленно опустилась на нижнюю ступеньку лестницы и зажала голову коленями, потому что испугалась, что сейчас потеряет сознание.

– Иди сюда, Жени. Дай я тебя причешу.

Мадам (так Имоджен всегда называла Люси Делиссандж) любила причесывать ее шикарные длинные волосы. Она расчесывала их, заплетала и сооружала из них самые разные интересные конструкции, которые были очень красивы, но их хватало ровно на десять минут, пока она не выбегала на улицу и не начинала играть с мальчиками. И заканчивалось все всегда одинаково – растрепанными кудряшками, падающими на лицо.

– Жени, да что же ты делаешь, ради всего святого! Немедленно поднимись наверх – и в душ!

Мама не возражала против ее игр с мальчиками, но всякий раз расстраивалась при виде того, во что превращалась ее дочка после футбола, или поисков сокровищ, или после игры в пиратов…

Имоджен подняла голову и снова огляделась по сторонам. Несмотря на голоса из прошлого, дом совершенно точно выглядел пустым. Она почувствовала, как по щеке у нее катится слеза, и стала рыться в сумке в поисках салфетки. Глупо предаваться ностальгии, подумала она, вытирая слезы. Глупо чувствовать себя так, словно это снова принадлежит тебе. Оно и не принадлежало тебе. И ты изменилась. И все изменилось.

И это хорошо, убеждала она себя, вставая. Я многому научилась. И тоже изменилась и продолжаю меняться, потому что теперь я сама контролирую свою жизнь и свое будущее. И теперь я с этим справлюсь.

Она шла по знакомому коридору в кухню, и воспоминания захлестывали ее с головой. И все же, войдя в кухню, открыв ставни и впустив солнечный свет, она обнаружила, что многое здесь изменилось и выглядит не так, как она помнит. Кухня теперь была обставлена современной мебелью и казалась меньше. И гостиная тоже. Кирпичный камин заменили на легкий газовый за жароустойчивым стеклом, а вместо старинной мебели из красного дерева теперь здесь стояла мебель, явно купленная в ИКЕА.

Она вышла из гостиной и поднялась наверх, в ту спальню, где когда-то спала. Раньше это была одна большая комната, но Делиссанджи разделили ее и сделали две, так что отдельная комнатка получалась и у Кэрол, и у Имоджен. Теперь перегородку убрали и снова сделали одну большую комнату, в которой стояла королевских размеров кровать. Отдельные предметы мебели, которые она помнила, были заменены на более дорогие. И хотя теперь воспоминания стали куда более отчетливыми, сейчас это были именно воспоминания, все действительно осталось в прошлом. Проводя пальцем по поверхности туалетного столика, чтобы проверить, нет ли там пыли, она вдруг поняла, что вилла «Мартин» – не какая-то застывшая святыня, это живой дом, который менялся, как и она сама, все эти годы. Дом, где старые воспоминания уже растворялись, и на их место приходили новые. И, подумала она, это дом, в котором она должна убираться, а не бродить по нему как привидение. Нужно оставить прошлое прошлому. Все изменилось, как всегда бывает с людьми.

Что ж, твердо сказала себе Имоджен, ты достаточно времени проваляла дурака, и теперь надо работать.

Сначала нужно собрать белье. Она глубоко вздохнула, когда открывала дверь в хозяйскую спальню. Комната была обставлена в стиле модерн, но Имоджен не могла сказать, было ли так и раньше, потому что в прошлом ей никогда не приходилось здесь бывать. Простыни были сложены стопкой на матрасе, рядом лежали голубые и белые полосатые полотенца. Она собрала их и отнесла вниз, свернув было в кладовку, где, по воспоминаниям, стояла стиральная машина, но вдруг спохватилась: она должна привезти белье в стирку к Рене. Тогда Имоджен достала из сумки большой черный мусорный мешок и уложила в него простыни и полотенца. Затем открыла дверь, ведущую в сад. Веревка для сушки белья была по-прежнему здесь, на ней красовались разноцветные прищепки. Как давно Имоджен сушила постиранное белье на веревке на улице! В «Белльвуд-парке» она пользовалась сушкой. Винс ненавидел бельевые веревки в саду. Говорил, что это стыдно – вывешивать рубашки и трусы на всеобщее обозрение. А вот Имоджен любила сушить белье на свежем воздухе. И снова ей вспомнились белые простыни, полощущиеся на ветру, и как они с Оливером и Чарльзом воображали, что это паруса и что они плывут на пиратских кораблях, преследуя друг друга. И она опять глубоко вздохнула. Простыни всегда пахли лавандой: Люси покупала кондиционер с этим запахом. Но сегодня в саду пахло только розовым олеандром, который лез вверх по забору.

* * *

Имоджен с опозданием приехала в агентство с ключами и бельем с виллы «Мартин», и Рене взглянул на нее, прищурившись, когда она вошла.

– Вы в порядке? – спросил он.

– Вы всегда спрашиваете меня об этом. Почему я должна быть не в порядке?

– Вы выглядите утомленной, – заметил он. – И выбились из графика.

– На большие дома уходит много времени, – ответила Имоджен.

– Я, конечно, хочу, чтобы вы хорошо работали, – сказала Рене, – но в мои планы вовсе не входит вас уморить.

– А ничего такого и нет. Просто много времени уходит на то, чтобы открыть и закрыть ставни, чтобы все проверить.

Она улыбнулась: «Я долго ехала обратно, потому что в корзине было много белья, и оно мешало мне видеть дорогу».

Рене принял у нее мешок.

– Они скоро возвращаются? – спросила она.

– Не знаю, – последовал ответ. – Обычно мне звонят накануне. Они проводят здесь большую часть лета.

Снова Имоджен захотелось спросить, идет ли речь о Делиссанджах. Но Рене заговорил раньше, лишив ее возможности задать вопрос: «Вы включили сигнализацию?»

– Конечно.

– Я вам очень доверяю, – сказал Рене. – Ведь это же частные дома.

Имоджен почувствовала, как внутри у нее заворочалось беспокойство. Неужели он проверял ее? Или нашел что-то, что вызывает у него сомнения?

– Я понимаю, – спокойно ответила она. – И очень серьезно к этому отношусь.

Он облегченно вздохнул.

– Обычно мы отправляем в дома постоянных клиентов тех, кто работает у нас дольше всех, – объяснил он. – Но Виктория уволилась, а найти кого-то на ее место не так легко.

– Спасибо за то, что поверили в меня, – произнесла Имоджен.

– Поначалу я не очень-то верил, – признался Рене. – И вы недавно у нас работаете, так что я сомневался. Но Анжелика очень довольна.

– Анжелика? Я ведь с ней даже не знакома.

– Она проверяет работу после того, как вы закончите, – сообщил Рене. – Не каждый раз, конечно, сами понимаете. Но в некоторых квартирах проверяла. И апартаменты кристально чисты после вашей уборки. Сегодня она звонила Бланчардам, когда вы ушли. Они сказали, что это была лучшая уборка за все время.

– Просто, если уж делать работу, то делать ее хорошо, – сказала Имоджен по-английски.

– Что?

– Думаю, по-французски эта поговорка звучит как Ça vaut la peine si c’est bien fait[11].

– А, – он кивнул. – В любом случае мы очень довольны вашей работой.

– Приятно слышать.

– Но все-таки…

Она взглянула на него встревоженно.

– Ничего, – махнул он рукой. – Ничего, увидимся завтра.

– Увидимся.

Имоджен вышла из офиса и направилась в кафе с видом на море, чтобы выпить чашечку кофе после работы (это стало уже своего рода ритуалом для нее). Официантка Селин, тоненькая, примерно ее возраста, с длинными светлыми волосами, забранными в продуманно-небрежный пучок, радостно приветствовала ее и спросила, как прошел день.

– На удивление хорошо, – ответила Имоджен. – Никогда бы не подумала, что мне будет нравиться убирать дома, но так и есть.

– А вы не заинтересованы в том, чтобы добавить в свой список меня? – спросила вдруг Селин.

Имоджен слегка удивилась. Та увидела в ее глазах сомнение и улыбнулась.

– У меня совсем нет времени, потому что я все время пропадаю в кафе, – объяснила она. – Я же хозяйка и провожу здесь все лето, по двенадцать часов в день, а мой бедный дом в это время покрывается пылью. А я переживаю.