«Ну и что? – говорил сэр Джон. – Просто Ральф из тех, кто смотрит на вещи с практической точки зрения. Политика политикой, но он всем сердцем полюбил тебя, доченька, и дал слово беречь как зеницу ока, кто бы ни вышел победителем в войне с Англией».

Беречь как зеницу ока… Девушка горько усмехнулась. Осада Аберлейди длится уже много недель, но сэр Ральф так и не пришел на помощь… Разве что поиски будущего тестя и друга завели его так далеко от дома, что он не знает о нападении на замок невесты. Может быть, если бы он знал, то сейчас бы примчался ее спасать?

Тяжкие уроки последних недель не прошли для Исабель даром: она окрепла духом, превратилась из покорной воле отца девочки в мятежную хозяйку Аберлейди, осмелившуюся сказать «нет» самому английскому королю.

И все же мысль об уходе из родового гнезда несказанно пугала девушку. Дома и стены помогают – здесь она обрела крылья независимости, но они еще слишком слабы для самостоятельного полета за пределы замка… Исабель снова выглянула в окно – Линдсей оглядывал надворные постройки, видимо, прикидывая, как лучше поджечь ее дом, лишить ее последней защиты.

Снова глубоко вздохнув, девушка приготовилась к неизбежному. Линдсей, конечно, прав, замок надо сжечь, зато его обитатели останутся в живых. А дом можно построить себе заново в любом другом месте.

Еще одна английская стрела, яркой кометой блеснув в ночном небе, со свистом вонзилась в землю неподалеку от Линдсея и его людей. Горец тотчас выдернул ее из земли, зарядил ею свой лук и выстрелил в соломенную крышу пустовавшей конюшни.

Исабель охнула: солома тотчас занялась огнем.

Новая стрела, прочертив в небе огненную дугу, вонзилась в землю. Линдсей выдернул ее, натянул тетиву и послал непрошеную гостью на крышу кладовой – через несколько мгновений та запылала, как огромный костер. Свежий ночной ветер подхватил и понес по крышам сноп золотых искр, от которых одна за другой вспыхивали надворные постройки. Окаменев от горя, Исабель наблюдала за разгоравшимся пожаром.

А его виновник, Джеймс Линдсей, освещенный ослепительным светом пламени, спокойно стоял с поднятым луком в окружении своих товарищей и солдат Аберлейди, и никто даже не пытался остановить огонь.

Напротив, Юстас взялся ему помогать. Он схватил длинную палку, поджег от полыхавшей кладовой и поднес к еще не тронутой огнем крыше стоявшего с краю строения.

У Исабель оборвалось сердце, и она прижала руку ко рту, чтобы не разрыдаться.

– Иначе нельзя, миледи, – послышался голос Джорди. Юный Шоу вернулся, а она и не заметила. – Это наш старый воинский обычай: не оставлять врагу ничего, кроме выжженной земли.

– Знаю, – прошептала девушка, не в силах оторвать взгляд от пламени, пожиравшего ее дом.

– Вы сможете вернуться и все отстроить заново, – продолжал утешать ее юноша, – ведь сгорит только дерево и солома, а каменные стены останутся целы.

– Знаю, – повторила Исабель, и из ее глаз покатились слезы.

Когда огонь охватил уже все хозяйственные постройки, затрещала и вспыхнула старая яблоня у входа в сад, разбитый возле маленькой часовни, с которой пламя перекинулось на садовые ворота. Девушка проглотила комок, подкативший к горлу.

– Пойдемте, миледи, – Джорди положил руку ей на плечо и легонько подтолкнул к лестнице. – Джейми велел мне привести вас во двор, нам пора уходить из замка.

Сделав шаг, девушка охнула от жгучей боли и, ища опоры, обняла юного Шоу за талию здоровой рукой. Так они спустились вниз.

Однако, оказавшись во дворе, в окружении бесновавшегося огня, она поспешила отстраниться от Джорди, захваченная мрачной красотой пожарища.

Его пламя ослепляло, обдавало жаром, мириады искр сыпались на землю, словно сонмы падучих звезд. Прихрамывая, Исабель медленно двинулась к загоревшимся садовым воротам. В нескольких футах от них кто-то схватил ее сзади за руку, и низкий голос приказал:

– Вернитесь, Исабель!

Она тотчас узнала его, как будто он принадлежал старому другу. Но нет, его обладатель, Джеймс Линдсей, не мог быть ее другом, ведь он только что умело поджег ее дом, не дав ей даже нескольких минут, чтобы собраться и попрощаться.

– Оставьте меня в покое! – бросила она, освобождаясь.

– Вернитесь, – повторил Линдсей, снова протягивая к ней руку. Исабель обернулась. Его освещенное пламенем пожара лицо показалось ей решительным, даже жестоким.

– И не подумаю! – воскликнула она.

Разве можно уйти, не простившись с садом? Разбитый ее покойной матерью, он был сердцем Аберлейди.

5

Бледная и оттого еще более прекрасная Исабель вошла в пылавшие ворота сада, словно ангел в преисподнюю. Оторопевший от неожиданности Линдсей поспешил за ней.

– Вы что, с ума сошли? – закричал он. – Сейчас же вернитесь!

Даже не обернувшись, она продолжала идти вперед с гордо поднятой головой. Горец чуть не застонал от досады: какую боль, должно быть, приходится превозмогать этой гордячке, и ради чего?

Если не считать ворот и нескольких вьющихся растений поблизости, со знанием дела разбитый сад еще не был тронут огнем, но тем не менее уже носил следы разорения – большинство недавно перекопанных клумб зияло пустотой.

Исабель направилась к стене, возле которой вилась по деревянной шпалере плетистая роза – почти без цветов, если не считать нескольких жалких бутонов, сиротливо выглядывавших из листьев. Линдсей мог бы в два шага нагнать девушку, но, заинтригованный ее странным поступком, решил посмотреть, что она будет делать; к тому же разгоравшийся в саду пожар еще не скоро доберется до этого уголка, так что увести прорицательницу в безопасное место он всегда успеет.

Девушка протянула руку к верхней планке шпалеры, где ярко белел освещенный луной и пожаром начавший распускаться бутон. Линдсей подбежал, сорвал цветок и положил его на протянутую ладонь Исабель – от цветка пахнуло тонким нежным ароматом, который не могла заглушить даже гарь пожарища.

Исабель поднесла цветок к лицу и вдохнула его чарующий запах.

– Моя мать очень любила и берегла эти розы, – проговорила она тихим, чуть хрипловатым голосом, и на глазах у нее блеснули слезы. Линдсей молчал, ожидая взрыва негодования, упреков и обвинений, но девушка так же тихо продолжала, поглаживая пальцами раскрывшиеся лепестки: – Этот сад – все, что у меня от нее осталось.

– Простите, – смущенно пробормотал он. – Я не знал…

Исабель с горечью усмехнулась:

– Не извиняйтесь, осада уничтожила мой сад задолго до того, как вы его подожгли. – Она огляделась вокруг. – Видите, во что он превратился? Мы съели все, что можно было съесть, даже цветы. Эта роза зацвела всего несколько дней назад, и на ней уже почти не осталось цветов. Юстас требовал, чтобы я сорвала и бросила в суп последние бутоны, но я отказалась.

Она посмотрела на бледные лепестки цветка, и ее губы задрожали.

Ее поведение вконец озадачило Линдсея: он ждал гнева, а встретил только безграничную печаль и ранимость. Но сейчас у него не было времени ни размышлять над этим, ни сочувствовать горю Исабель, ведь в нескольких десятках шагов от них вовсю бушевал пожар, а у ворот ждала удобного момента для нападения сотня вооруженных до зубов англичан.

– Нам пора уходить, Исабель, – негромко, но твердо сказал он.

– Вы подожгли замок, не дав мне возможности проститься, – тихо ответила она. – Позвольте же сделать это сейчас…

Не находя в себе сил для отказа, Линдсей с досадой взъерошил свою густую шевелюру: наверное, он и впрямь поторопился, но у них так мало времени! Он совсем не хотел сделать ей больно…

Ему вспомнился сад его матери – райский уголок, манивший благоуханьем и буйством красок. В детстве они со старшим братом частенько играли в этом саду. Увы, и он погиб в огне.

– Когда я была совсем маленькой, мой отец привез первые кусты роз из Крестового похода, – сказала Исабель. – Он всегда говорил, что матушка настоящая волшебница по части разведения роз, – она улыбнулась, погружаясь в воспоминания. – И правда, наш сад с ранней весны до поздней осени был полон этих чудесных цветов – белых, розовых, красных… Когда матушка умерла, отец похоронил ее в нашей часовне, чтобы она всегда была рядом с нами и со своими любимыми розами, – Исабель показала рукой на островерхую кровлю маленькой часовни, выглядывавшей из-за стены. – Боже, как бы туда не добрался огонь! – добавила она с ужасом.

– Не беспокойтесь, я приказал своим людям как следует смочить водой крышу часовни, – успокоил ее Линдсей. – Я не жгу церквей.

Исабель молча кивнула головой, в уголках ее глаз дрожали невыплаканные слезы.

У Линдсея заныло сердце, нестерпимо захотелось обнять ее хрупкие плечи, утешить, осушить слезинки. Но, усилием воли заставив себя сдержаться, он только смотрел на прелестную черноволосую девушку, стоявшую в темноте ночи посреди горящего, разоренного сада с белой розой в руках.

В самом укромном уголке памяти, еще хранившем заложенный учеными монахами философский взгляд на мир, Линдсей не мог не оценить символического значения этой картины, свидетельствующей, что небеса и ад – две стороны одного целого.

И этот ад на земле он создал своими руками.

– Исабель, – снова позвал горец. Комок в горле мешал ему говорить, но он продолжал: – Несколько лет назад я точно так же потерял свой замок – его сожгли англичане вместе со всеми обитателями, моими родными, слугами и солдатами…

– Значит, вы знаете, что я чувствую, – перебила его девушка, – но это вас не остановило.

– Да, не остановило, – ответил он хриплым от волнения голосом.

– Я знаю, у вас не было выбора, – прошептала она. Горец кивнул, чувствуя страшную пустоту в груди, как будто у него вынули сердце: пожар Аберлейди оживил в его памяти кошмар шестилетней давности, и прогнать его стоило немалых усилий. Вспоминать о том, что произошло в Уайлдшоу, не было ни сил, ни времени.

Уж лучше бы Исабель накричала на него – это принесло бы ему облегчение, усмирило бы гнев, столько лет полыхавший в его груди.

Но ее безграничная печаль тронула его, взволновала, бросила ему вызов. Девушка стояла перед ним с жалкой розой в руках, от копоти превратившейся из белой в серую, и ему вдруг чего-то захотелось… он и сам бы не смог сказать чего. Никогда еще он не чувствовал себя таким незащищенным, уязвимым.

Она подняла на него свои удивительные, мерцающие, как опалы, глаза. В них не было ни злости, ни обиды, только понимание и прощение.

Линдсей отвел взгляд, испугавшись, что броня, в которую он заключил свое сердце, вот-вот даст трещину. Стараясь унять волнение, он напомнил себе, с какой целью явился в Аберлейди и почему счел нужным поджечь этот замок. Ведь Исабель Сетон, такая трогательная в своей слабости и такая прелестная, в сущности, всего лишь пешка в его игре, и он должен использовать эту пешку в своих интересах, как и собирался.

– Политика выжженной земли осуществляется с санкции Хранителей Шотландского королевства, – снова подняв на нее взгляд, проговорил Линдсей нарочито холодным тоном, – чтобы помешать англичанам захватить собственность горцев.

Ее печальные лучистые глаза опять заставили его сердце дрогнуть, но сил отвернуться уже не было.

– Я знаю, – кивнула она, – просто в глубине души я надеялась, что Аберлейди избежит этой страшной участи…

– Глупая и совершенно безосновательная надежда, – резко возразил Линдсей. – У англичан уже наготове стенобитные орудия, не позже сегодняшнего утра они начнут решительный штурм. Вы не давали им проникнуть в замок, я же сделал так, что они сами будут держаться от него подальше, по крайней мере, сейчас. Поверьте, я поступил так для блага Шотландии, для вашего собственного блага.

Прекрасное лицо девушки помрачнело, в опаловых глазах зажегся синий огонек.

– Вот уж не думала, что Сокол Пограничья так печется о своей родине, – с печальной иронией произнесла она.

Линдсей вздрогнул, как от удара по лицу: ее печаль уязвила его сильнее, чем любые упреки и брань.

Разумеется, многие его соплеменники разделяли мнение Черной Исабель, но ей ли не знать, что дурная слава о нем пошла именно после ее пророчества?!

– Идемте, у нас нет времени на болтовню. – Он потянул девушку за здоровую руку, чувствуя, как в душе закипает гнев.

– Скажите честно, с чего вдруг вы озаботились моим благополучием? – не унималась она. – Люди говорят, что Сокол Пограничья печется только о своих интересах…

– Знаю, слышал! – рявкнул Линдсей и посмотрел во двор: пламя уже уничтожило там все деревянные постройки и подбиралось к центральной башне, а в закутке у задней стены переминались с ноги на ногу его люди и обитатели Аберлейди, поглядывая в сторону сада. – Идемте же! – сердито повторил горец, хватая ее за правое запястье.

Девушка попыталась вырвать руку.

– Зачем я вам понадобилась, Джеймс Линдсей? – не двигаясь с места, спросила она.