— Женевьева всю ночь не смыкала глаз, — поторопилась она объяснить. — Я уговорила ее поспать.

Их взгляды встретились, но Алана так и не узнала, что собирался ответить Меррик, потому как вдруг за его спиной появился Симон. Лицо у юноши было встревоженное и серьезное. Он обрадовался, разыскав дядю.

— Милорд, прибыл рыцарь, назвавшийся Джервасом. Норманн, убитый в Фенгейте Радберном, был одним из его воинов. Он знает, что убийца-сакс еще жив, и требует, чтобы мы его выдали для правого суда.

Алана судорожно вздохнула. Меррик не обратил на нее никакого внимания.

— Вели, чтобы прибывшему рыцарю принесли вина и угощение, Симон. Чуть позже я спущусь к нему.

Оруженосец кивнул и удалился.

Меррик ничем не выдал своих намерений. Лицо оставалось непроницаемым. Длинными пальцами он потирал подбородок. Алане показалось: Меррик забыл о том, что она в комнате. Даже не взглянув в ее сторону, он повернулся и вышел.

Алана бросилась следом. Он успел уже пройти пол коридора, когда она уцепилась за его рукав.

Меррик обернулся:

— Оставь меня, саксонка!

— О, нет! Меррик, пожалуйста… Не выдавай Радберна! Он при смерти!

Меррик пристально взглянул на нее.

— Вчера ты говорила, что его жизнь вне опасности.

— Это так! Но все может обернуться иначе, если его швырнут в какую-нибудь грязную тюрьму.

— Тюрьму? — лорд Бринвальда горько усмехнулся. — Если его заполучит Джервас, саксонка, долго Радберну не прожить, и раны тут ни причем.

Она побледнела.

— Что? — еле слышно переспросила Алана. — Ты хочешь сказать… его убьют?

— Казнят, — уточнил Меррик. — Ведь он сакс, убивший норманнского воина!

У Аланы перехватило дыхание.

— Ты не должен этого допустить!

— Это не твое дело, саксонка!

— Мое! Радберн не сделал ничего плохого! Ты велел ему охранять нас, Женевьеву и меня. А те люди… они хотели изнасиловать нас обеих. Радберн только защищал нас, выполняя твое приказание! — она сдавленно всхлипнула. — Матерь Божия, что же ты за человек? Неужели ты выдашь Радберна только для того… чтобы досадить мне?!

Меррик вдруг разъярился.

— Выходит, этот сакс очень много значит для тебя? Говори, он все-таки был твоим возлюбленным? Да или нет?

— Ах, прекрати! Никогда он не был моим возлюбленным, и тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было!

— Так ты просишь за него, саксонка?

— Да, — в отчаянии воскликнула она. — Спаси его!

— Если я откликнусь на твою мольбу, что получу взамен?

— Что хочешь! Я в долгу перед Радберном. Он спас мне жизнь, и я обязана сделать все, чтобы спасти жизнь ему, — Алана говорила быстро, самозабвенно, пылко.

Меррик притянул ее к себе, крепко обхватил за талию. Его взгляд откровенно свидетельствовал о самых низменных намерениях.

— Ты знаешь, что я захочу получить взамен, саксонка. Тебя. Я хочу, чтобы ты сама легла в мою постель и добровольно отдалась мне. Сопротивляясь, ты заставляешь меня чувствовать себя зверем! Всякий раз, как я осмеливаюсь прикоснуться, ты противишься!

Алану охватило вдруг странное состояние: ей стало жарко, а по телу разлилась истома. Меррик, конечно, был властным и самоуверенным, однако не жестоким. Ее гордость была уязвлена, она остро чувствовала свою беспомощность, но, откровенно говоря, делить с ним ложе вовсе не казалось ей страшной пыткой. Он всячески заботился о ней и не причинил ей боли' — кроме той, что возникла однажды. Теперь же выбора у нее не остается, поняла Алана, необходимо отбросить свою гордость ради спасения жизни другого человека.

С трепещущим сердцем, вся дрожа, она заставила себя открыто ответить на брошенный вызов:

— Я… я твоя, норманн, — еле слышно прошептала Алана. — Я повинуюсь. Я буду делать все… что ты захочешь.

На лице Меррика отчетливо отразилось торжество. На мгновение Алана даже возненавидела себя за то, что дала ему испытать это упоительное чувство победы.

— Так тому и быть, саксонка. Принимаю твое предложение, — он выпустил ее из объятий и зашагал прочь.

Алана следила за ним взглядом, пока он не скрылся из вида, потом вернулась к Радберну, который продолжал мирно спать, не подозревая, что только что разгорался спор о его жизни-смерти.

Но от волнения Алана не могла усидеть на месте. Потихоньку она спустилась по лестнице и, усевшись на последней ступеньке, с бьющимся сердцем стала прислушиваться к тому, что происходило в зале. Мельком она увидела незнакомого рыцаря. Без сомнения, это был Джервас. Толстый и лысый, он сидел за столом напротив Меррика — щеки побагровели от ярости, глаза злые.

— …негодяй убил одного из моих воинов! — говорил он. — Я требую, чтобы сакс был выдан мне!

Лица Меррика Алана не видела, но заметила, как он приподнял широкое плечо.

Разве вам не известно, что воины напали на двух женщин?

Джервас насупился.

— Одна из них саксонка! Не станете же вы ее защищать!

Голос Меррика был холоден:

Я очень дорожу этой саксонкой.

«Очень дорожу»! Если это и так, то дорожит он ею исключительно ради сладострастных наслаждений, решила Алана.

А другая из этих двух женщин, — ледяным тоном продолжал Меррик, — моя сестра, и я не могу допустить, чтобы кто-либо, будь то норманн или сакс, посягал на моих близких. И не притворяйтесь, Джервас, что не понимаете, какие намерения были у ваших воинов. Вряд ли похвальные! По моему разумению, Радберн просто защитил женщин, исполняя мое повеление. Я не собираюсь выдавать его ни сейчас, ни когда он выздоровеет. По правде говоря, те двое, что удрали, могут считать себя счастливчиками, потому как, если бы я там оказался, они уже были бы мертвы, как их приятель. Но я готов признать, что вашему войску нанесен урон, и предлагаю разумную компенсацию.

Алана увидела, как Меррик протянул увесистый кошель с деньгами. Джервас без колебаний схватил кошель. Рыцари продолжали беседу, но Алана не стала дальше слушать. Сердце стучало в груди: Меррик выполнил свое обещание!

А теперь… теперь она должна выполнить свое.


Остаток дня Алана провела с Женевьевой у постели больного. Вечером у Радберна начался жар, но когда подошло время ужина, Женевьева выпроводила Алану, уверив, что хорошо его накормит и вполне со всем справится сама. Алана не сомневалась, что Радберн остается в надежных руках.

Внизу, в зале, Меррика не было, в чем Алана убедилась, поискав его глазами среди собравшихся рыцарей. Однако она не сомневалась: он появится, и от этой мысли кровь стыла в жилах. Она вздрогнула, почувствовав прикосновение к своему плечу.

Но это был не Меррик — Симон. В руках он держал поднос, уставленный едой и напитками.

— Это для вас и милорда, — тихо сказал он. — Милорд просит, чтобы вы сопровождали меня.

Алана скованно кивнула. Если Симон и заметил, как неохотно она поднималась по лестнице, то ничего не сказал. Страх полз у нее по спине, в то время как ноги переступали по ступенькам.

Симон открыл дверь и остановился, пропуская ее вперед. Алана прошла мимо него, чувствуя себя так, словно идет на эшафот, где ее уже ждет палач. Юноша поставил поднос на стол и спокойно вышел.

Очевидно, Меррик только что вымылся. Голый по пояс, он стоял перед ней в облегающих штанах. Волосы, откинутые с широкого лба, еще были мокрыми. В темных завитках на груди, словно крохотные бриллианты, блестели капельки воды. Загорелые плечи казались гладкими, как полированное дерево. У Аланы сразу же перехватило дыхание.

Жестом он подозвал ее к себе.

— Проходи и садись, саксонка.

Алана повиновалась, опустив глаза и молясь, чтобы он не заметил ее замешательство. Рыцарь наложил ей полную тарелку разных яств. Их пальцы соприкоснулись, когда Алана брала тарелку из его рук. Прикосновение пронзило ее, будто молния. С большим аппетитом поглощая еду, он не обращал на нее никакого внимания. Алана же смогла съесть лишь несколько кусочков сельди, обильно сдобренной приправами. Ее взгляд невольно возвращался вновь и вновь к лицу сидевшего перед ней мужчины. Но, увы, она так и не смогла определить, ни какое у Меррика настроение, ни о чем он думает.

Наконец рыцарь откинулся назад, сильной рукой захватив кубок. Взгляд, брошенный на саксонку, был откровенно оценивающим, и Алане отчаянно захотелось казаться такой же выдержанной, как он. Каким только образом ему удается заставлять ее всегда испытывать в его присутствии смущение? Ой, какая глупая мысль! Да ведь он старается, чтобы она всегда оказывалась в нелепом положении!

Алана запустила пальцы в складки юбки, пытаясь выдержать его взгляд, и позорно потерпела поражение.

— Неужели обязательно так смотреть на меня? — она не в силах была сдержать раздражение.

Меррик улыбнулся, но глаза оставались непроницаемыми.

— Я просто отдаю должное твоему самопожертвованию, саксонка. Надеюсь, Радберн оценит твой поступок, — он пристально вглядывался ей в лицо.

— Должно быть, он тебе очень дорог.

Губы Аланы разомкнулись:

— Да, но не в том смысле…

— А в каком, саксонка? Ты его любишь?

Горячность Меррика поразила Алану. Неужели Женевьева права: он ревнует? Она прикусила губу, не подозревая, что все колебания и сомнения отражаются на ее лице.

— Может, когда-то и была влюблена, — робко произнесла Алана, — но тогда я была совсем девчонкой, а он взрослым человеком… Я… я тогда ничего еще не знала об отношениях между мужчиной и женщиной. — Алана склонила голову. — Он сын лорда с юга Англии, — продолжала она тихим голосом. — Я рано поняла, что такой рыцарь, как он, никогда не возьмет в жены дочь крестьянки, разве только свяжется с нею ради развлечения. Его… его будущее потерпело бы крах. Я понимала, он должен связать свою судьбу с леди…

Она говорила, а Меррик водил загрубевшим пальцем по краю кубка. Он был рад и безмерно доволен целомудренностью Аланы. Радберн просто глупец, что проглядел такую красавицу. Однако ревность продолжала его мучить. Не тоскует ли она втайне по нему?

Меррик поднялся, подошел к очагу и обернулся к Алане.

— Я хотел бы знать, саксонка, мечтала ли ты о нем, когда делила со мной ложе?

У Аланы невольно вырвался возглас:

— Нет!

Слишком поздно сообразила она, что иной ответ, возможно, освободил бы ее от Меррика на эту ночь и, пожалуй, даже еще на несколько…

Неумолимый взгляд лорда обескураживал.

— Ты дорого платишь за его свободу, саксонка. И ничего от этого не выигрываешь!

— Я точно так же позаботилась бы и о любом другом. Я не простила бы себе, если б из-за меня пострадал кто-то.

— Выходит, ты можешь поклясться, что он ничего для тебя не значит?

Алана покраснела, но не уклонилась ни от взгляда Меррика, ни от его вопроса.

— Да.

— И по своей воле ты идешь ко мне?

К своему ужасу она обнаружила, что не может отвести глаз от глаз Меррика. Алана кивнула, не в силах говорить.

— Тогда иди же ко мне!

Сердце у нее начало сильно биться. Меррик ждал, расставив ноги и высокомерно держа голову. Глаза у него сверкали, как серебряные факелы.

В горле у Аланы сразу пересохло, ноги задрожали. И все же она поднялась. Сделка есть сделка, нужно платить. Медленно приблизилась Алана к рыцарю.

Странная дрожь охватила ее. Она была взволнована, как никогда прежде. На близком расстоянии он казался еще выше и громаднее. Алана покорилась судьбе, но в глубине души удивлялась, почему Меррик производит на нее такое впечатление — человек, которого она презирает всем своим существом! Достаточно ему посмотреть на нее, и она чувствует себя так, будто внутри поднимается ураган. А уж когда он прикасается к ней…

Рука Меррика скользнула по ее волосам. Мурашки пробежали по телу, когда кончиками пальцев он коснулся затылка.

— Ты дрожишь, саксонка! Неужели ты до сих пор находишь меня отвратительным?

— Нет, — торопливо ответила она. — Это только потому, что я не знаю, чего ты от меня потребуешь в следующую минуту.

Воображение далеко завело Меррика. Чего он потребует! Ее близость всегда возбуждала его до болезненного состояния. Он хотел чувствовать, как маленькие руки саксонки гладят ему тело, хотел ощущать ее горячие губы на своей коже…

Пальцы Меррика погрузились в великолепие золотых волос. Он медленно приподнял ее лицо.

Взгляд рыцаря пронзил Алану. Его голос звучал тихо и напряженно:

— Я не требую, я прошу тебя не отвергать меня этой ночью. Раздели со мной ложе, саксонка, и все удовольствия любовных утех, но без единой мысли об отказе, без единого вздоха сожаления. Если ты не можешь сделать это… если не хочешь… то тебе лучше сейчас уйти.

Алана не сводила с него глаз. Никогда еще не была она так потрясена. Вошла она в спальню Меррика в полной уверенности, что он намерен приручить ее, добиться своего, однако сейчас она не могла различить на его лице ни единого намека на насмешку или победное торжество. Алана видела в его глазах только лучащиеся теплоту и нежность, от которых у нее бешено заколотилось сердце,