Саманта Джеймс - Пророчество любви

Не эта ли мысль подспудно мучила ее в последнее время — страх, что он разлучит ее с ребенком? В глубине души он рассердился, что Алана все еще так плохо думает о нем. Меррик постарался ее успокоить.

— Нет нужды тревожиться, саксонка. Все останется по-прежнему. Ты будешь здесь, со мной… и нашим малышом… в Бринвальде, — он потянулся к ней, но почувствовал страшную опустошенность в ее поведении.

Она, не моргая, смотрела на него.

— Вот как! — произнесла Алана наконец. — Все останется по-прежнему! Я останусь твоей шлюхой!

Черт побери! — выругался Меррик. — Ты не шлюха!

Алана не могла на него смотреть. Она не смела поднять глаза, опасаясь, что слишком заметна боль, сжимающая ей сердце.

Рука Меррика легла на ее плечи. Он привлек Алану к себе, окружив теплом и защитой своих объятий.

Саксонка! Посмотри-ка на меня!

Она медленно подняла голову. Ее глаза заглянули в глубину его глаз, Меррик быстро заговорил:

Алана, тебе не о чем беспокоиться. Ты мать моего ребенка, и я всегда буду заботиться о тебе.

Слезы затуманили изумрудную зелень глаз Аланы — и ранили его сердце.

— В чем дело, милая? Не понимаю я этой… твоей печали! Ты должна радоваться… ты родишь сына лорда!

Она слабо улыбнулась.

Нет, — произнесла Алана бесстрастным голосом. — Я рожу бастарда.

«Я рожу бастарда».

И далеко за полночь эти слова преследовали Меррика. Настроение у Аланы было подавленное. Когда наконец она заснула, Меррик выскользнул из постели. Он оделся и сошел вниз.

В зале никого не было, именно это ему и было нужно. Он сел в одиночестве на свое место за столом и щедрой рукой налил себе кружку эля.

«Я рожу бастарда».

Слова Аланы не давали ему покоя. Снова и снова звучали они в ушах. Он чувствовал себя виноватым, хотя и не знал, почему. Саксонка жила в его доме, грелась у его очага, она родит ему сына, разделит с ним жизнь… — иначе и быть не может! Как же Алана может не знать этого? Он думал, для нее не имеет большого значения то, что они невенчаны. Конечно, она знала — другой женщины никогда не будет в его постели. Разумеется, саксонка была уверена, что он дорожит ею, как не дорожил ни одной женщиной за всю свою жизнь.

По правде говоря, его мало заботило, что ребенок родится вне брака. Герцог Вильгельм — бастард, и это не помешало ему стать королем Англии!

Мысли неспешно текли, когда вдруг Меррик случайно поднял взгляд и увидел перед собой сестру. На его губах не появилось даже намека на приветливую улыбку, так как он подозревал: Женевьева снова начнет бередить ему душевные раны.

Он насторожился, когда нежная и теплая рука прикоснулась к его плечу.

— В чем дело, брат? Не можешь заснуть?

— Мне о многом надо подумать, — угрюмо сказал он.

— Вот как? Ты не можешь думать, когда Алана рядом?

Сжав в пальцах кубок, Меррик пристально посмотрел на сестру. Она просто смеялась над ним, усугубляя недовольство!

— Почему ты смеешься? Я тебе кажусь смешным?

— Смешным мне кажется, что такой сильный и смелый рыцарь, как ты, потерял покой из-за красивой саксонской девушки.

Он фыркнул:

— Может быть, она и красавица, сестра, но уже не девушка!

— Благодаря твоим стараниям, брат. Желваки заходили на его скулах.

— И вовсе я не потерял покой! Просто у меня… много чего на уме, и буду тебе благодарен, если ты оставишь меня в покое.

Улыбка растаяла на губах Женевьевы, и она заявила напрямик:

— Женись на ней, Меррик.

Глаза лорда сверкнули, но он ничего не ответил, уставившись на сестру грозным взглядом.

Мягкие линии рта Женевьевы стали жесткими, лицо приняло строгое выражение.

— Почему ты не задумывался об этом раньше?

— Я не говорил, что не задумывался!

— Ты станешь отцом прежде чем мужем! Разве это тебя не беспокоит? Меррик выругался.

— Женевьева! Снова ты вмешиваешься, куда не следует!

— А ты мешкаешь, когда нельзя уже тянуть время! — резко ответила она. — Тебе мало, что соотечественники окрестили Алану ведьмой? Они еще должны называть ее и распутницей? Должны обзывать шлюхой?

Кулак Меррика обрушился на стол, эль выплеснулся из кружки, высоко взметнув брызги.

— Она не распутница и не шлюха! — взорвался рыцарь. — И я убью любого, кто осмелится так ее назвать!

Женевьева не сводила с него глаз.

— Скажи мне, брат, — неожиданно сказала она. — Оказалась ли Алана не только в твоей постели, но и в сердце?

Лицо Меррика стало задумчивым. Затаив дыхание, Женевьева продолжала бередить раны:

А что насчет ребенка, Меррик? Признаешь ли ты его своим?

— Да! — Меррик пришел в ярость: как сестра могла подумать иное! — Признаю, признаю. Во имя Господа, уже признал!

Женевьева одобрительно кивнула.

— Если ты хочешь, чтобы остальные относились к Алане как травной, — спокойно заметила она, — то, в первую очередь, сам должен так относиться к ней. Да, ее мать была крестьянкой, но Алана в то же время и дочь лорда. К тому же она горда не менее, чем ты, брат.

Меррик устремил взгляд к небесам.

— О, Боже мой, — пробормотал он, — ты думаешь, мне это неизвестно?

Женевьева не стала обращать внимание на его возведенные к небесам глаза.

— Ты поступишь со своим сыном или дочерью так же, как Кервейн поступил с Аланой? — спросила она.

«Я рожу бастарда».

На лице Меррика отразилось волнение. Он молчал. Нет, подумал рыцарь, он не может так поступить. Он так не поступит. «Я рожу бастарда».

Меррик хотел, чтобы его сын вырос в Бринвальде и занял в обществе надлежащее место. Женевьева права. Нельзя допустить, чтобы его дитя всю жизнь было… отверженным.

Что-то перевернулось в душе Меррика. Обстоятельства рождения Аланы не зависели от нее самой, а она страдает до сих пор… Недавно он наблюдал, как в один из вечеров она смотрела на жителей деревни, увлеченных играми и танцами. Алана стояла в отдалении, и задумчивая морщинка прорезала гладкий лоб. Всегда на расстоянии… всегда в одиночестве… и так будет и с его сыном!..

Решимость овладела Мерриком. Во имя Господа, саксонка принадлежит ему! Ему одному. И навеки!

— Твой ребенок растет пока в утробе матери, но, увы, он вполне может стать взрослым, пока ты соберешься взять Алану в жены, — Женевьева усмехнулась, — и тогда, милорд, она может и не возжелать выйти за тебя!

Дама поколебалась, прежде чем добавить спокойным тоном:

— Алана ничего мне не говорила, Меррик, но, может быть, и вправду она раньше ненавидела тебя, зато теперь ненависти нет, это уж я знаю точно. И если мы, норманны, собираемся и в дальнейшем оставаться в Англии и хотим соединить свою жизнь с этой страной, то должны соединиться и с людьми, живущими на этих землях, — она наклонилась и поцеловала брата в лоб, выражение лица у нее смягчилось. — Больше ничего не стану говорить и, как ты и просил, оставлю тебя в покое, чтобы в одиночестве ты смог все обдумать.

Меррик остался за столом, хотя, по правде говоря, не над чем было тут и голову ломать.

Сам он думал об Алане гораздо лучше, чем окружающие. Но справедливо ли судил о ней? За одним вопросом следовал другой. Будь она урожденной леди, посмел бы он обращаться с нею так, как обращался? Меррик не знал. Да поможет ему Бог, но он не знал. Женевьева, наверное, права, он не лучше тех, кто так сурово судит об Алане.

Но отослать ее от себя он в любом случае не мог. Меррик просто не мог представить себе свою жизнь без Аланы. Да, нередко она вызывала его гнев, но и приносила невыразимое счастье, какого он никогда не знал прежде… и никогда уже не узнает.

Ему нужно ее доверие, понял он. Любовь. Сердце… А его сердцем она уже давно завладела.

И не к чему больше спрашивать себя, что же делать!

На следующее утро Алана проснулась поздно. Она услышала, как открылись ставни, и яркий солнечный свет залил комнату, омыв все вокруг золотистым сиянием.

Алана увидела Женевьеву. Заметив, что Алана проснулась, она хлопнула в ладоши.

— Вставай! — строго приказала она. — Давай поторопись, ванна для тебя уже готова.

Алана удивленно оперлась на локоть. Не в привычках Женевьевы было будить ее по утрам, и уж тем более заботиться о купании.

Женевьева наливала в воду щедрой рукой масло из маленького кувшинчика. Сладкий запах розы шел от дымящейся воды.

— Ну вот, готово! — произнесла Женевьева. — Пахнет божественно, правда? Я обожаю этот аромат, а ты? Запах роз — мой любимый!

Алана нахмурилась. Она следила глазами за сестрой Меррика, которая порхала по комнате. Неужто случилось что-то особенное? Или просто у норманнки веселое настроение и нечему тут придавать большое значение?

Женевьева продолжала щебетать: — День восхитительный, правда? Поистине, он станет для тебя просто незабываемым! Да, прекрасный день для… — она вдруг осеклась, потом улыбнулась… ах, ну очень загадочной улыбкой, как решила Алана.

— Прекрасный день — для чего, Женевьева? — осторожно спросила она, испытывая одновременно и неловкость, и удивление.

Сегодня Женевьева была совсем другой, чем накануне вечером!

— О, Для чего угодно! — смех Женевьевы звенел легко и радостно. — Для охоты. Для танцев и веселья. Для праздника, в котором примут участие все, — она схватила Алану за руки и заставила подняться. — Поторопись же! Вода остынет!

Алана позволила Женевьеве помочь ей раздеться и опустилась в большую деревянную лохань. Она все гадала, почему же Женевьева считает этот день не таким, как все остальные дни, и пыталась расспрашивать, но та только смеялась и смеялась. Видно было, что она довольна собой и всем миром.

Наконец саксонка поднялась из воды и завернулась в кусок полотна. Женевьева протянула ей платье пурпурного цвета.

— Как ты его находишь, Алана?

Не успела Алана ответить, как Женевьева одобрительно кивнула.

Алана бросила на нее острый взгляд, потому что опять Женевьева не договорила, и снова на ее губах заиграла эта необъяснимая улыбка! Глаза весело заблестели у норманнки.

— Женевьева, — медленно проговорила Алана, — вы должны сказать мне, в чем дело! Почему вы сегодня ведете себя так странно?

— Странно? Алана, радость просто переполняет меня! Теперь давай же одеваться, — потребовала дама.

Алана вздохнула. Она уже давно поняла, что бесполезно спорить с Женевьевой, когда она настроена столь решительно. Алана доверилась заботливым рукам женщины. Женевьева расчесала ее волосы так, что они серебристым водопадом заструились по спине, но она не стала заплетать косу, оставив волосы свободно ниспадать по плечам до бедер. Алана ничего не сказала, но запротестовала, когда Женевьева обвила ее талию искусно украшенным серебряным поясом.

— Женевьева! Что вы придумали?.. Я не могу надеть пояс!

— А я не желаю слушать возражений, Алана! — Женевьева прижала палец к губам Аланы, заглушая возражения. — Надень его сегодня. Надень… и увидишь, что надеть стоило.

Больше Женевьева ничего не сказала. Восторженно покачивая головой, она надела на голову Алане тончайшую головную повязку. Алана совершенно не понимала, почему Женевьева так заботится о ее одежде и почему настаивает, чтобы она надела пояс.

Наконец дама обошла саксонку кругом и, остановившись, восторженно всплеснула руками.

— О, Алана, ты просто волшебное видение! Алана в свою очередь покачала головой.

— Женевьева… — начала она, глядя на нор-маннку умоляющими глазами. Женевьева взяла ее под руку.

— Пойдем, — решительно заявила дама, — иначе все подумают, что ты собираешься нежиться в постели до полудня.

Алана вздохнула. Она ничего не понимала. И в самом деле, почему же этот день так разительно должен отличаться от всех прочих дней?

Занятая своими мыслями, Алана спустилась по винтовой лестнице вслед за Женевьевой, а когда наконец подняла голову, то тонкая морщинка прорезала гладкий лоб. В тот момент, когда она вошла в зал, воцарилась тишина, все головы повернулись к ней, и глаза всех присутствующих устремились на нее. Она удивленно заметила, что рыцари надели свои самые лучшие наряды. Даже кухонные мальчишки с отмытыми — насколько это было возможно — лицами походили на маленьких воинов.

Меррик стоял перед очагом, широкоплечий, темноволосый, стройный; Именно он привлек внимание Аланы прежде всего.

Меррик. А что за человек стоит с ним рядом?.. Отец Эдгар!

Взгляд Аланы снова метнулся к Меррику, и больше она уже не могла отвести от него глаз. Женевьева сзади легонько подтолкнула ее и прошептала:

— Иди!

Сердце у Аланы дрогнуло. Как всегда решительно, Меррик направился к ней и, встав перед молодой саксонкой, загородил ее от взглядов окружающих.

Она вдруг задрожала, как лист на ветру. «Нет, — не доверяя самой себе, подумала она, — этого не может быть!» Алана боялась надеяться. Святой Боже! Она боялась даже подумать, что…