Кроме того, ничего возбуждающего, эротичного нет в том, что она делает, — она ведь просто пишет его портрет, черт побери. Это лишь его самого одолевают бесстыдные мысли. Наконец Эдвард устроился на стуле поудобнее и посмотрел на Софи, ища ее одобрения.

— Эдвард, — попросила она, — вы не могли бы развалиться?

Лицо Эдварда вытянулось.

— Развалиться?..

Это слово мгновенно нарисовало ему образ постели.

— Да. Когда мы обедали в тот день, вы сидели на стуле развалясь, вы были полностью расслаблены, уверены в себе, вы казались немного небрежным и в то же время невероятно элегантным и… и мужественным. Я хочу написать вас именно так, в таком настроении.

— Боже! — пробормотал Эдвард, и его мужское естество мгновенно напряглось и окаменело. Он нервно вздохнул, глядя в глаза Софи и гадая, удастся ли ему пережить ближайшие часы. Восхищение девушки привело его в такое состояние, в какое не приводила никогда ни одна из женщин с помощью рук, губ и прочих деталей женской анатомии. Ох, если бы Софи когда-нибудь коснулась его рукой — или губами, коснулась бы одного из тайных изгибов его тела… Эдвард представил, что бы с ним тогда произошло…

Он тихо выругался и рванул воротник рубашки — хотя предпочел бы сорвать с себя брюки.

— Что-то не так? — Софи была сбита с толку и начала сердиться.

Эдвард постарался улыбнуться.

— Похоже, вам не так-то легко угодить, — пробормотал он, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и ослабляя узел галстука.

Но Софи не догадывалась о причинах его нервозности. Она улыбнулась:

— Да, вот так гораздо лучше. Знаете, у вас талант к позированию.

Эдвард коротко и резко рассмеялся. Софи начала работу, продолжая говорить:

— Я, конечно, не стану писать нас обоих… только вас одного. Вы будете очень близко к зрителю. Будете занимать большую часть холста, теперь я легко с этим справлюсь, раз уж вы тут, передо мной. — Голос Софи чуть вибрировал от возбуждения. — Это будет немного необычная композиция, зрителю покажется, что он стоит почти рядом с вами, словно он находится внутри холста… — Софи широко улыбнулась, выглядывая из-за мольберта. — Честно говоря, я надеюсь, что зритель решит, что он очутился прямо в ресторане «Дельмонико», а может быть, даже разговаривает с вами!

Страсть, с которой она отдавалась работе, поразила Эдварда, она словно непосредственно передавалась ему.

— Вы взялись за сложную задачу, не так ли? — пробурчал он. Ее голова то и дело высовывалась из-за мольберта, Софи окидывала Эдварда внимательным взглядом и продолжала писать.

— Да, задача сложная, но я намерена с ней справиться. — Она нахмурилась, прищурила глаза. — Ваш портрет… Хочу, чтобы это действительно было похоже на вас… нечто необычное… выдающееся.

Эдвард в очередной раз глубоко вздохнул. Софи скрылась за мольбертом, и Эдвард воспользовался этим, чтобы поправить брюки. Ведь она всего лишь писала его портрет, черт побери, просто портрет, но он уже возбудился так, словно они лежали вдвоем в постели, обнаженные, в страстном объятии. Он совсем не был уверен, что сможет просидеть вот так еще хотя бы несколько минут, не говоря уже о часах. Ну зачем она так открыто восхищается им? И почему это так сильно на него действует? Ведь Софи полностью сосредоточена на работе, отдает ей всю свою энергию. Эдвард сомневался, чтобы девушка могла сейчас думать о чем-либо, кроме живописи.

Но никакая логика не могла изменить того странного факта, что каждое прикосновение кисти к холсту Эдвард воспринимал всей своей кожей.

Софи снова выглянула из-за мольберта, ее щеки слегка порозовели.

— Эдвард, вы не могли бы расстегнуть пиджак?

Его пробрало холодом. Он испугался.

Глаза Софи сияли.

— Ну да, в тот день ваш пиджак не был расстегнут, но, понимаете, на нем образуются такие складочки, они будут не слишком хорошо выглядеть на портрете.

Эдвард перевел дыхание. Ничего, сеанс скоро закончится. Отказаться позировать он не мог — но и продолжать был не в состоянии. Софи вот-вот поймет все, поймет, что с ним сделали ее слова, ее восторг, ее уникальная личность. Он расстегнул пиджак. Прежде он никогда не смущался своей сексуальности, но теперь почувствовал, что щеки его покалывает жаром.

Но Софи была слишком погружена в работу. Прежде чем он понял это, девушка подошла к нему и поправила на нем пиджак, чтобы тот выглядел как можно живописнее. Ее рука случайно коснулась бедра Эдварда. Как ему хотелось бы, чтобы это движение было намеренным! Задержав дыхание, он неотрывно смотрел на Софи и уловил тот момент, когда девушка вдруг поняла, что его мысли весьма далеки от живописи. Щеки ее вспыхнули, руки замерли. Она испуганно посмотрела на Эдварда.

Эдвард встретил ее взгляд:

— Софи…

— Я… я надеюсь, вы ничего не имеете против, — неуверенно произнесла она. — Я… это… — И она повернулась, чтобы отойти к мольберту.

Эдвард схватил ее за руку, не дав ускользнуть.

— Вы же знаете, что бы вы ни делали, я никогда не буду иметь ничего против, — сказал он охрипшим голосом.

Она чуть вздохнула. Грудь ее поднялась в глубоком вздохе.

— Эдвард, мы же работаем…

— Но я, похоже, не слишком хорошо справляюсь с делом, — пробормотал он, едва удерживаясь от того, чтобы не усадить ее к себе на колени. — Наверное, вы уже поняли это?

Он невольно опустил глаза, ее лицо стало пунцовым.

— Я понимаю лишь, что вы лучший натурщик, которого мне приходилось видеть, — негромко ответила она.

Волна мужской властности накатила на Эдварда.

— Иди ко мне, Софи, — почти приказал он. Девушка не шевельнулась, застыв в нерешительности, и тогда Эдвард, улыбнувшись, потянул ее за руку, и Софи очутилась там, где он хотел, — на его коленях.

— Эдвард… — прошептала она, но в ее голосе не было протеста.

— Я не могу тебе позировать, во всяком случае, вот так, сейчас, — бормотал он, чувствуя обжигающее прикосновение округлых бедер к его вибрирующим чреслам. Софи не шевелилась, даже не дышала. В голове Эдварда вспышкой мелькнуло воспоминание о прошлом поцелуе. Он знал, что должен быть осторожен и не заходить слишком далеко. Но мысль ушла так же мгновенно, как и пришла. Кровь в его венах билась слишком тяжело и горячо. Он положил ладонь на затылок.

— Дай мне твои губы.

Софи тихо всхлипнула, когда он притянул к себе ее лицо. Эдвард коснулся пальцем изгиба ее губ.

— Открой… — хрипло прошептал он. — Я хочу внутрь, Софи…

Мысль о другом входе, которого он не должен касаться, обожгла его, и он снова дотронулся до ее губ, видя себя в постели Софи погружающимся в нее…

— Открой… — снова шепнул он, чувствуя себя слишком распаленным, готовым к взрыву. Его рука спустилась к талии Софи, к пояснице, а потом ниже, к соблазнительному изгибу бедер.

Она снова всхлипнула, повинуясь. И в то же мгновение Эдвард проник языком в глубину ее рта. И Софи так же мгновенно ответила на поцелуй, крепко сжала его плечи; хотя это казалось уже невозможным, напряжение в его чреслах еще усилилось, и Эдвард понял, что Софи почувствовала это, потому что она застонала.

Эдвард забыл обо всем, кроме мучительного желания и женщины, трепещущей в его руках. Почти не сознавая, что делает, одним движением пересадил девушку так, что она оказалась сидящей верхом на его коленях, а потом, словно и этого ему было мало, рывком поднял ее юбку, и горячая, влажная выпуклость между ее ногами прижалась к его разбухшим чреслам. Тонкий шелк ее белья и мягкий лен его брюк лишь обострили ощущения Эдварда.

Он просто не в силах был больше терпеть. Софи нервно изогнулась в его руках, и он мгновенно понял смысл этого движения, хотя сама девушка вряд ли осознавала что-либо. Целуя шею Софи, Эдвард одной рукой ласкал ее грудь, а потом спустился ниже и, миновав складки смятой юбки, прижал палец к ее лону.

Софи напряженно застыла.

— Эдвард? — выдохнула она, еще крепче обняв его и прижавшись лицом к плечу.

Это был вопрос, но в нем звучало и доверие, и удивление — и страх.

Эдвард прижал руку чуть крепче, укладывая ладонь между ногами Софи, и его огромный фаллос напрягся, лишая Эдварда воли, лишая желания вернуть себе здравый смысл, вообще думать…

— Эдвард! — тихо вскрикнула Софи. — Эдвард!

Он совсем не хотел думать, не хотел… Он был слишком разгорячен, слишком возбужден. Но его ум все же бешено заработал. И Эдвард страшно испугался. Это уже не поцелуй. Это нечто куда большее. И куда более опасное.

Похоже, и Софи опомнилась. Она прижалась щекой к шее Эдварда и, тяжело дыша, вздрагивала время от времени. Он чувствовал, как мечутся ее мысли. Вряд ли ему удастся проникнуть в них.

Да и как на самом деле понять, что у нее на уме? Можно лишь строить предположения. Конечно, Софи потрясена, она испугана его поведением так же, как испуган он сам. Эдвард резко передвинул Софи, чтобы она сидела иначе, не как в любовном объятии, и опустил ее юбку. Он сам не мог поверить, что натворил подобное.

Софи была невинна и доверчива, она относилась к нему как к другу. А он — он чуть было не взял ее… и она не стала бы ему противиться. Он почти совратил ее!

А ведь он хотел всего лишь поцеловать Софи, чтобы пробудить в ней желание жить более полной жизнью, как и другие женщины. Но он нарушил каждое из установленных для себя правил. Хуже того, он сейчас вообще презирал эти правила игры, потому что отчаянно желал эту девушку, — и не мог вынести мысли, что однажды на его месте окажется другой, какой-нибудь Генри Мартен.

Боже, да ведь он сам себя загнал в угол.

Неожиданно Софи соскользнула с его колен. Глядя на Эдварда широко распахнутыми глазами, она попятилась, потом повернулась и быстро пересекла комнату.

— Я… здесь довольно жарко… вам не кажется? Я открою окно, хорошо?

Эдвард не отводил от нее глаз. Если он не в состоянии удержаться в рамках, то эту игру следует немедленно прекратить. Пока Софи не пострадала из-за него всерьез. Пока Эдвард сам не доказал себе, что он безнадежно хуже собственной репутации.

Софи включила потолочный вентилятор, и тот тихо зажужжал, вращаясь. С другого конца комнаты, медленно подняв голову, девушка посмотрела на Эдварда, и ее щеки пылали, как у школьницы.

— Мне очень жаль, Софи, — хрипло проговорил Эдвард, вставая.

— Вам незачем извиняться, — сказала Софи, испуганная и напряженная. Но следующие ее слова, совершенно неожиданные, потрясли его. — Потому что я не жалею, Эдвард, ни о чем не жалею.

Он вздрогнул, не в силах сразу вникнуть в смысл ее слов.

Софи смотрела на него, и у Эдварда достало опыта, чтобы прочесть страстное желание в ее глазах. И он был достаточно опытен, чтобы представить, как в следующий раз — если он будет, этот следующий раз, — Софи не станет сопротивляться.

Эдвард мрачно подумал, что он уже и так зашел слишком далеко. Да, Софи сохранила девственность, но утратила невинность.

Глава 13

Софи не в состоянии была ни шевелиться, ни говорить, ни улыбаться. Она так крепко сжала кулаки, что ногти почти впились в ладони. Жак Дюран-Ру, невысокий, изящный человек лет примерно тридцати, всматривался в портрет Эдварда, получивший теперь название «Джентльмен в Ньюпорте». Дюран-Ру явился почти ровно в полдень, и это была первая представленная работа.

Рядом с Софи стоял Эдвард. Небрежно засунув руки в карманы, он внимательно наблюдал за молодым торговцем. Софи чувствовала, что Эдвард время от времени посматривает на нее, но не в силах была отвести взгляд от француза. Если бы она могла держаться так же холодно, так же спокойно, как Эдвард! Но в конце концов, ведь не его картины осматривает месье Жак, не Эдвард ждет приговора, это не его жизнь, не его душа…

Жак двинулся дальше. Портрет Эдварда он рассматривал очень долго, не меньше пяти минут. Скользнув взглядом по жанровой сценке, он быстро осмотрел натюрморт с цветами, чуть дольше задержался на портрете Лизы, потом обошел другие работы и остановился у портрета Джейка О'Нила. На него он потратил около минуты, а потом наконец обернулся. Он не улыбался.

Софи показалось, что она сейчас умрет. Она вцепилась в локоть Эдварда.

— Мадемуазель О'Нил! — с заметным акцентом начал Жак Дюран-Ру. — Вы по-настоящему талантливы…

Софи казалось, что она не удержится и разрыдается прямо сейчас, здесь, потому что дальше он скажет: «Но…» Однако торговец сказал другое:

— Я могу покупать только то, что рассчитываю продать. Как специалист скажу, что все ваши работы интересны. И я уверен, что наша галерея могла бы приобрести «Портрет Джейка О'Нила» и «Лизу».

Софи кивнула. Что ж, по крайней мере ему понравились эти два портрета, которые она писала с такой любовью. Софи твердила себе, что она совсем не собирается плакать, во всяком случае, на глазах у этого человека.

— И это все? — недоверчиво спросил Эдвард.

— Сцена у большого дома великолепна, и я ею искренне восхищен, но мои клиенты не покупают даже жанровых картин Милле, так что вряд ли их заинтересует работа мадемуазель. Очень жаль, но я не могу ее купить.