— Что значит, «просто»? — улыбаясь, спросила Оксана.

— Просто, это значит, пешком, — в ответ улыбнулся англичанин и смущенно добавил: — Если это возможно, конечно…

Она искренне пожалела о том, что не надела удобные и мягкие осенние туфельки с кожаными ремешочками, когда они, отмахав не один километр, спустились в подземный переход возле Ленинки. Здесь было темно и немножко жутко от висящих под стеклом на темных стенах сиреневых афиш Кремлевского балета. Почему-то казалось, что это висят заверенные высочайшей рукой приговоры. А в том, что она с сегодняшнего дня приговорена к вечным мукам, Оксана не сомневалась ни капли. Ноги буквально отнимались. Узкие туфли не то чтобы натерли, а просто сдавили «испанским сапожком» пальцы и суставы. К тому же здесь было скользко. Стараясь не потерять равновесие, она бодро вышагивала рядом с Томасом и рассказывала, какой замечательный балет «Золушка» и какие там красочные костюмы, чуть ли не от Нины Риччи. Показать, что ей больно и неудобно, никак было нельзя. Это значило поставить клиента в неудобное положение. К счастью, он, чудаковатый и странный турист, решивший ни с того ни с сего посетить Москву и просто так пошляться по улицам, ничего не замечал. Томас передвигался немного по-пингвиньи, переваливаясь с боку на бок. Он был чуть-чуть повыше Оксаны, и они не выглядели смешно. Впрочем, как раз это ей было безразлично, она просто добросовестно и честно делала свою работу. Милиционер в серой форме, слоняющийся возле подземных коммерческих киосков, проводил их странным взглядом, но останавливать не стал. И они благополучно влились в толпу людей, поднимающихся наверх возле касс Кремлевского дворца.

Оксана думала о том, что баранье рагу на вечер еще сгодится, а вот салат нужно будет сделать новый, и еще нужно зайти в аптеку, купить с десяток упаковочек витамина Е, когда Томас тактично тронул ее за локоть:

— Простите, я не хотел вас тревожить, но мне важно спросить: мы выйдем к Александровскому саду, да?

— Да, — ответила она с улыбкой стюардессы международного лайнера. — А что конкретно вы хотели бы увидеть?

— «Ночной фонарик негасимый из Александровского сада…», — мечтательно произнес Том. — Я не ручаюсь за точность цитаты. Но это такие прекрасные слова, и сад должен быть прекрасным, правда?

Оксане снова стало неловко. Она не помнила точно, чьи это стихи, то ли Ахматовой, то ли Цветаевой, то ли Бродского. А знать бы надо. Процитированная строчка навязчиво всплывала в памяти почему-то в музыкальном сопровождении, и она вдруг вспомнила грампластинку в сине-сером конверте, разбившуюся года четыре назад, и надпись: сверху — «Мегаполис», а снизу — «Бедные люди». Она никогда не могла понять, где название альбома, а где — группы. Там еще была песня про москвичек и их сумасшедший то ли взлет, то ли взмах ресниц… Оксана вдруг с обидой почувствовала, что ей не хватает морального допинга, на который она уже настроилась. Как ни маши ресницами, мистер Клертон не восхищается ее неземной красотой. Он просто по-пингвиньи шагает рядом, козырьком приставляя ко лбу ладонь, смотрит на небо и думает о чем-то своем, наверное, опять стихи мысленно цитирует. Что ему до женской красоты? Он с тем же успехом мог бы заказать себе и дедушку-переводчика. Вот только дедушка не смог бы, как лошадь, носиться по всему городу!.. Оксана, на секунду отвернувшись от Томаса и мучительно сморщившись, попыталась пошевелить в туфлях затекшими пальцами. Ногу тут же чуть не свело судорогой.

— Вот мы и пришли! — радостно сообщила она, удерживая дрожащие в глазах слезы и остановившись на каменной площадке недалеко от суровых милиционеров, пропускающих детишек на утренний спектакль. Клертон облокотился на парапет и посмотрел вниз. В зелени деревьев уже появились золотые пряди. Пожелтела и трава на лужайках. Люди на скамейках в это чудное сентябрьское утро сидели в основном пожилые. Аккуратная старушка в бархатном берете наблюдала за резвящимся рядом абрикосового цвета пуделем, другая, худая и высокая, что-то рассказывала болтающему ногами внуку. А Томас смотрел на фонари, на их строгие столбы, литые завитушки и матовые стекла. Слева поднимались величественные башни Московского Кремля, совсем рядом в киоске торговали красочными альбомами и так любимыми иностранцами православными образками. А он смотрел только на фонари, словно ожидая, что специально для него средь бела дня из них польется чудесный свет… Оксана осторожно переступила с ноги на ногу, когда Клертон робко и как-то неуверенно попросил:

— Может быть, спустимся вниз?

— Пожалуйста, — согласилась она с профессиональной любезностью. На самом деле спускаться по каменным ступеням ей ужасно не хотелось. Если по ровной дороге в узких туфлях идти еще можно, то лестница — это вообще караул! Тем не менее пришлось, закусив губу и чуть приотстав от Томаса, спуститься вниз. Оксана, честно говоря, не понимала, зачем ему сегодня понадобился гид-переводчик. Он ни с кем не общался, встречаться, похоже, тоже не собирался, говорил мало, а Александровский сад и Страстной бульвар сам прекрасно бы мог найти по карте Москвы, продающейся на каждом углу.

— Давайте присядем, — предложил Клертон, указав на лавочку. И это была первая по-настоящему приятная фраза, которую он произнес за день.

Оксана села и с наслаждением вытянула ноги. Какой-то проходящий мимо парень провел взглядом от ее щиколоток к коленям, потом заглянул в лицо и с беспардонным восхищением присвистнул. Она подумала, что Томасу это будет неприятно, что он брезгливо поморщится в ответ на это первобытное проявление чувств, но, к ее удивлению, он только светло улыбнулся и с гордостью троечника, принесшего домой пятерку, сообщил:

— Оксана, вы действительно очень красивая женщина. Такой, как вы, я еще никогда не видел. Правда.

Оксана поняла, что сейчас начнутся традиционные комплименты, а затем предложение поужинать вместе, желательно в номере, и заранее прокрутила в уме тактичный и светский вариант отказа. Но Томас только, зачем-то опять взглянув на фонари, произнес:

— У вас волосы — как лунный свет… О Бог мой, простите, пожалуйста. Когда я говорю комплименты, я выгляжу ужасно нелепо. Я знаю… Просто я одинок, и если бы со мной рядом была такая женщина, как вы, я был бы совершенно счастлив.

Она представила себе уютный загородный домик с маленьким садиком, туристические проспекты на столе, велосипеды в сарайчике и традиционный английский пудинг на ужин. Представила их будущих детей, добропорядочных маленьких англичан, белесых и похожих почему-то на Стропилину, и едва не расхохоталась. Ей немедленно, сейчас захотелось забраться на колени к Андрею, закрыв глаза, найти его губы и… черт с ним, с бараньим рагу, не пропадет оно, если постоит лишних часа полтора! Да, Томас Клертон, добропорядочный и пресный англичанин, ты действительно нелеп со своими мечтами, когда есть милый, любимый «ежик» с черными жесткими волосами и горбинкой на носу, когда есть его ребенок… Господи, да ведь этот респектабельный турист пытается заигрывать с беременной женщиной!.. Она все-таки улыбнулась.

— Я выгляжу смешно? — спросил Томас. — Я знаю, что смешно. Но, как бы это объяснить, я ничего от вас не хочу. Просто вы прекрасны, и не сказать вам об этом невозможно… Это был только комплимент, и больше ничего… Комплимент, как глупо звучит!

Он покраснел, и на кончике его носа выступили крошечные капли пота. Оксана почувствовала что-то похожее на жалость.

— Знаете, — она слегка коснулась его локтя, — мне было очень приятно услышать от вас эти слова… Про лунный свет так поэтично и вовсе не смешно. Вы, наверное, вообще человек, склонный к лирике. Во всяком случае, просто так приехать в Россию, чтобы бродить по городу, придет в голову далеко не каждому…

— А я брожу не просто так. — Ободренный ее реакцией, Клертон несколько успокоился. — У меня такая привычка: прежде чем принять решение об открытии филиала компании в каком-нибудь городе мира, я сначала долго гуляю по улицам, пытаюсь его почувствовать. Поверьте, что это правда. Если мне удается услышать ритм города, почувствовать его дыхание, то и коммерческие дела здесь пойдут хорошо, а если нет… Так, например, было в Барселоне. Фирма, конечно, не разорилась, но дела шли как-то вяло, прибыль минимальная, в общем…

— А в какой фирме вы работаете? — вежливо поинтересовалась Оксана, уже с некоторым интересом разглядывая англичанина. Тот почему-то опять смутился, поправил узел светло-серого галстука и пробормотал:

— Я владелец фармацевтической компании, занимающейся производством лекарств из натурального сырья. Знаете, такие флакончики и коробочки с волнистой желтой этикеткой и символическим соцветием на ней? Сейчас на совете директоров решаем вопрос об открытии филиала в России. А я представляю из себя самый ужасный тип руководителя, который не доверяет до конца подчиненным и норовит все проверить сам. Это плохо, наверное?

— Да нет, почему же? — дипломатично отозвалась Оксана, пытаясь вспомнить, сколько же стоили эти флакончики с соцветием на желтом фоне в валютной аптеке на Маросейке. Рядом с каждым флакончиком в застекленной витрине лежала длинная и подробная аннотация. Изготовители не обещали панацею, но оптимистично надеялись, что их препараты помогут. И они действительно помогали. Мамина соседка вылечила начинающуюся катаракту и почти полностью восстановила зрение. Оксана пыталась представить себе, насколько состоятельным должен был быть владелец такой компании. А он вот так, запросто, бродит с ней в каких-то подземных переходах, цитирует русскую поэзию, а сейчас сидит на деревянной лавочке, похожий на разомлевшего от жары пингвина. Это было чудно и странно.

— Я знаю продукцию вашей компании, — произнесла она наконец. — У меня есть знакомые, которые положительно о ней отзываются.

— Я очень рад, — улыбнулся Томас.

Она вдруг подумала, что улыбка у него по-настоящему приятная, искренняя. Хотя пингвин, он и есть пингвин, хоть с миллионным состоянием, хоть с одним фунтом стерлингов в кармане.

Солнце все так же золотило осеннюю листву, но с севера неожиданно потянуло холодом, напоминающим о приближении слякотной осенней поры. Оксана поежилась. В тоненькой блузке было холодновато. Но день еще в самом разгаре, и программу придется отрабатывать до конца.

— Куда бы вы еще хотели пойти? — спросила она у Клертона. Он поднял на нее свои небольшие глаза, оказавшиеся на поверку водянисто-голубыми, потом покачал головой и наконец произнес:

— Знаете, Оксана, в Москве еще очень много мест, которые мне хотелось бы увидеть, но ведь у нас впереди еще две недели, правда? А сегодня я благодарю вас за то, что вы согласились посидеть со мной в саду и побеседовать. Кстати, у вас приятный, очень правильный английский. Если позволите, я возьму для вас такси, и шофер отвезет вас домой.

Она взглянула на него удивленно, и солнечный зайчик с его очков брызнул ей прямо в глаза. Отдохнувшие ноги болели уже меньше, ей казалось, что она сможет продолжить прогулку. Но Томас поднялся и подал ей руку. Оксана оперлась о его ладонь и с удивлением почувствовала, что он поддерживает ее бережно, но уверенно, как больную. И она поняла, безошибочно почувствовала, что он догадался про ее узкие туфли, но впрямую ничего не сказал. Предложил посидеть на лавочке, и все. Стараясь все-таки не демонстрировать свою временную инвалидность, она выпрямила спину и с солнечной улыбкой на лице поднялась вверх по каменной лестнице, заботливо поддерживаемая респектабельным господином в очках с модной оправой. На Воздвиженке Клертон поймал такси и заплатил шоферу вперед просто умопомрачительную сумму. Правда, адрес объяснять пришлось ей самой. Дверца машины захлопнулась. Улыбающийся Томас остался на тротуаре, а Оксана, прикрыв глаза, подумала, что в баранье рагу нужно будет добавить кетчупа и зеленого горошка, и еще, что у Андрея, кажется, нет на завтра чистой рубахи…

* * *

В общей кухне с отупляющей монотонностью капало из крана, а на душе было препогано. Наташкина комната располагалась как раз напротив этой самой кухни, и поэтому она обречена была слушать грохот чужих кастрюль, тарахтение воды в трубах и раздраженные плевки кипящего на сковородках масла. Но если в обычное время Наташка почти не замечала этих звуков, то сегодня все было по-другому. И, самое ужасное, нельзя было прибегнуть к спасительному, утешающему доводу, услужливо появлявшемуся всякий раз, когда раздражение сдирало с нее защитную завесу. Стояла глубокая ночь, и соседки мирно спали, каждая на своей кровати. А Наташка приговорена была страдать в одиночестве, слушая гулкие удары капель воды о эмалированную раковину. Ей не спалось, и на сердце было так же слякотно, как во дворе после дождя. Наташе не без основания казалось, что ее обманули…

Она уже давно собиралась обратиться в какой-нибудь гадальный салон. На эту идею натолкнули ее не многочисленные газетные объявления, а засевшее в мозгу воспоминание трехгодичной давности: маленькая белая брошюрка про Российский орден белой магии, причем без каких-либо координат этой организации. Тогда она очень сожалела, что никак нельзя найти этих самых белых магов, ведь можно было бы попросить, чтобы они приворожили какого-нибудь мужчину, заколдовали ее на удачу в делах или, по крайней мере, напророчили бы счастье. Теперь же все совсем просто: любой гражданин, позвонив по одному из указанных в объявлениях телефону, мог заказать и приворот, и прибыль в бизнесе, и женское обаяние или энергетическое устранение соперника. Наташка никого привораживать не хотела: от одной девчонки она знала, что человек, которого приворожили, конечно, влюбляется, но на всю жизнь становится сам не свой, и вообще это уже не человек, а какая-то грустная его копня. Она хотела только погадать и узнать всю правду о своем будущем.