Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»

Нежданная гостья

Сулейману шестьдесят – возраст для мужчины очень солидный.

Султана уже прозвали Кануни – Законником. Он действительно строго соблюдал все законы империи в том, что касалось управления страной и его дел как падишаха. И при этом без конца нарушал все что можно, если дело касалось его Хуррем.

Хуррем Роксолану назвала мать Сулеймана валиде Хафса Айше, назвала за звонкий смех, звучавший словно серебряный колокольчик. Зеленоглазая девчонка из Рогатина, волей судьбы ставшая рабыней султанского гарема в Стамбуле, Настя Лисовская действительно была улыбчива, может, тем и понравилась султану?

Впервые услышав этот голосок, султан сделал Роксолану-Хуррем икбал – избранной, той, что побывала на ложе Повелителя, и не раз. Но это все не было нарушением, бывали икбал и из истопниц. Нарушения начались, когда Роксолана родила сына. После того ей вовсе не полагалось бывать у султана, потому что неписаное правило гласило: одна наложница – один сын. Мать шехзаде, кем бы она ни была до того, как стать икбал – принцессой или истопницей, – должна уехать с ним в санджак – провинцию, чтобы помочь наладить там жизнь.

Принцы учились править государством в санджаках. Беда в том, что править государством предстояло только одному из них, остальные, согласно закону Мехмеда Фатиха, должны быть уничтожены со всем их потомством мужского пола. Закон Фатиха вовсе не требовал обязательного уничтожения, но позволял сделать это в целях сохранения целостности империи в случае смены правителя. Вчерашние шехзаде, ставшие султанами, пользовались этим законом против соперников, так отец Сулеймана султан Селим уничтожил сначала отца, сместив того с трона, потом двух братьев с их сыновьями, а потом и двух собственных сыновей и внуков от них, оставив только Сулеймана.

Именно потому наложницам не позволялось рожать больше одного сына, ведь матери трудно согласиться с уничтожением своих сыновей одним из них.

История показала, что это не так, легко соглашались, и братоубийство из-за власти процветало не только в Османской империи.

После рождения первенца Сулейман не удалил от себя Роксолану, хотя та могла родить еще сына, и не одного. С той минуты начались его нарушения правил ради смешливой зеленоглазки. Роксолана родила шестерых детей, пятеро из которых были сыновьями. Но это не все, султан женился на бывшей рабыне! И не в том ужас, что была рабыней, а не принцессой, а в том, что османские падишахи не женились уже более полутора столетий, просто брали наложниц, чьи дети имели равные права на наследование трона независимо от происхождения их матерей. А Сулейман женился по закону шариата, объявив Роксолану женой перед главным кадием Стамбула.

И в санджак с сыном она не поехала, и на трон рядом с султаном села, и дела вершила многие, словно великий визирь. И из бывшего гарема переехала в Топкапы, ближе к султану, оставив прежних наложниц во главе с бывшей кадиной (матерью султанского сына, умершего от оспы) Гульфем в Старом Дворце. Быть отставленной наложницей, конечно, ужасно, но и всесильная султанша всего лишь рабыня своего Повелителя, что легко доказали события следующих месяцев.


Нелепость, Гульфем приехала в Топкапы, сначала осматривала гарем, словно что-то прикидывая, потом отправилась к султану.

Главный евнух, провожавший отставную наложницу к Повелителю, был явно смущен. Когда он вернулся, Роксолана поинтересовалась:

– Аббас-ага, Повелитель вот так сразу согласился принять Гульфем Султан?

– Она просила об этом несколько дней назад. Сегодня Повелитель прислал в Старый Дворец сказать, что готов встретиться.

– Что Гульфем Султан было нужно, почему она просила о встрече?

– Я не знаю, султанша, действительно не знаю.

– В Старом Дворце что-то не в порядке?

– Жалоб не было.

– Но зачем-то Гульфем приходила к Повелителю?

Это так и осталось Роксолане неизвестным.


Прошло несколько дней…

Стук в дверь заставил Роксолану вздрогнуть. Она никого не ждала, кто посмел побеспокоить всесильную султаншу в поздний час?

– Войди!

Это был главный евнух, уже четвертый за время ее пребывания в гареме. Подумав об этом при появлении рослого Аббаса, чье имя вполне оправдывалось вечно угрюмым выражением его лица, Роксолана ужаснулась:

– Какая же я старая!

Она старалась не менять слуг часто, хотя к евнухам это не относилось. Молоденькие глуповатые служанки рядом раздражали, к тому же их юность подчеркивала ее собственный возраст. Конечно, во дворце немало молодых рабынь, но они не отличались красотой и даже изяществом, всесильной султанше совсем ни к чему соперницы, она ценила преданность и послушание.

А вот евнухов меняла, не потому что переставала доверять, просто оскопленные мужчины быстро превращались в нечто не слишком привлекательное внешне. Толстые, больше похожие на вульгарных женщин, с визгливыми голосами и рыхлыми телами, они становились неприятны, приходилось менять на новых. В гареме только чернокожие евнухи, это была идея султана – рожденный от такого охранника ребенок обязательно будет отличаться цветом кожи. Это удивляло, потому что у Сулеймана бедолаги были полными скопцами, какие дети?!

Султанша не замечала или делала вид, что не замечает этих несчастных, общаясь только с главным евнухом, но и таких после нескольких лет службы отправляла в Старый Дворец на покой. Аббасу тоже пора, лишение мужского достоинства сказалось на внешности, он умен и старательно держит себя в разумных пределах, мало ест и много двигается, к тому же не полный скопец, но время берет свое.

– Султанша, Повелитель желает поговорить с вами сейчас.

– Сейчас?

– Да, госпожа.

Роксолана только покосилась в зеркало, которое поднесла по ее знаку Муфида, кивнула:

– Поспешим, если Повелитель требует.

По пути успела поинтересоваться у евнуха:

– Что-то случилось? Это из-за Гульфем Султан?

– Не знаю, госпожа, Повелитель ничего не сказал.

Султан позвал к себе не через дильсиза, потайным путем, а через главного евнуха, это сродни официальному вызову. Значит, все-таки случилось…

– У Повелителя кто-то был перед этим?

– Келальзаде-паша, госпожа…

Шагая к покоям султана, Роксолана быстро прикидывала.

Келальзаде Мустафа Челеби – канцлер, секретарь имперского совета, кроме того, он официальный историограф падишаха, успешно претворяющий в жизнь идею создать образ идеального монарха. Он весьма преуспел в этом, для потомков уже сделаны записи о деяниях султана Мехмеда Фатиха, блистательного завоевателя Константинополя, а также серьезно подправлен образ отца нынешнего падишаха султана Селима Явуза – так, чтобы прозвище Явуз не считалось свирепым или жестоким, а если и считалось, то по отношению к врагам империи и ислама.

О султане Сулеймане и говорить нечего, Келальзаде-паше оставалось всего лишь объяснить казнь Ибрагима-паши и шехзаде Мустафы. Он объяснил, припомнив все просчеты и ошибки казненных, но людская молва, которая от его сочинений не зависела, продолжала возлагать вину на султаншу Хуррем.

Что же мог такого сообщить Келальзаде-паша Повелителю, чтобы поздно вечером вызвать к себе султаншу? Ради очередной главы из его истории династии Сулейман этого делать не стал бы.


– Войди!

Что-то в голосе Сулеймана не понравилось Роксолане, все же Келальзаде-паша принес не лучшее известие Повелителю.

– Повелитель, вы пожелали меня видеть?

Она точно знала, когда как обратиться к супругу. Наедине бывала и шаловливой, и даже дурашливой (раньше, теперь это выглядело бы уже смешно), ласковой, просто влюбленной женщиной, но стоило оказаться рядом кому-то из слуг или чужих – превращалась в покорную рабыню. Уже много лет Сулейман не имел поводов укорить свою Хуррем за хоть в чем-то неподобающее поведение.

Так же вела себя и Михримах. Конечно, она давно взрослая женщина, дочь – Айше Хюмашах – замуж пора выдавать, но и она бывала ласковой кошечкой, прилежной ученицей или гордой принцессой, в зависимости от обстоятельств.

– Да, Хуррем, проходи. Оставьте нас.

Жест, отправляющий прочь всех, сам тон говорили о важности разговора, а еще о недовольстве Повелителя.

Пройдя в глубь большой комнаты, Роксолана ждала. Не стоило лезть с вопросами, султан все сам скажет, но сердце неспокойно. Что же случилось?

– Присядь.

Сел на диван, но не рядом и так, чтобы видеть ее лицо, скрывая свое в тени. И это тоже не понравилось Роксолане, но она молчала.

– Во время всех этих событий… как вел себя шехзаде Баязид?

Какие события султан имел в виду, объяснять не нужно: говорилось о том, как после похода против шаха Тахмаспа и казни старшего из шехзаде, Мустафы, бывшего первым наследником трона, Сулейман вдруг слег и довольно долго лежал практически неподвижно. Все считали, что султан безнадежен, что он уже никогда не встанет на ноги, немедленно каждый потянул в свою сторону, придворные принялись искать выгоду из создавшегося положения и гадать, кто же станет следующим султаном. Лишь султанша боролась не только за жизнь Повелителя, но и за целостность империи.

Конечно, она могла не беспокоиться, ведь следующим султаном становился ее сын, а значит, она сама валиде Султан. Так было даже проще, Нурбану, любимая наложница шехзаде Селима и мать его старшего сына Мурада, не в состоянии помешать всесильной султанше, но Роксолана решила иначе. Ей и в голову не пришло объявить любого из оставшихся сыновей султаном, мать даже не вызвала принцев в Стамбул. Напротив, Роксолана сделала все, чтобы никто не догадался о тяжелом состоянии Сулеймана, о том, что султан не встает и не произносит ни звука, что на его лице живут только глаза, а шевелятся лишь пальцы рук. Несколько недель Роксолана решала все вопросы сама и даже рискнула поставить тугру – подпись падишаха – на фирмане, чтобы доказать всем, что Сулейман в состоянии читать, писать и подписывать документы. За подпись вместо султана могло быть одно наказание – смерть.

Особенно тяжело стало, когда в горах Румелии вдруг объявился лже-Мустафа и враги султанши немедленно подняли головы. После казни по приказу самого султана настоящего шехзаде Мустафы через несколько месяцев в горах Румелии объявился человек, очень похожий на принца. Это неудивительно, всем известно, что у Мустафы несколько двойников. Немедленно поползли слухи, что это и есть спасшийся Мустафа, он, мол, заподозрил неладное в срочном прибытии падишаха в войска и отправил в шатер к султану двойника, которого и казнили вместо шехзаде.

Заговорщики привлекли Махидевран, и та «признала» в лже-Мустафе своего сына. Бесполезно объяснять, что в пику султанше она признала бы сыном даже чернокожего старшего евнуха. Но не отправишь же глашатаев кричать об этом на всех рынках? И чем больше оправдываешься, тем меньше люди верят в твою невиновность – это Роксолана поняла давно. Она уже давно не боролась за людскую признательность, за доброе к себе отношение, поняла, что молву не переломишь, не переубедишь. Ни тогда, когда строила мечети и больницы, ни когда открывала бесплатные столовые и имареты в разных городах, ни когда давала деньги на строительство или очистку новых арыков для воды… никогда Стамбул не сказал слова благодарности. Иерусалим сказал, а Стамбул нет. Ее так и не приняли в родном городе ее детей, и Роксолана больше не пыталась понравиться никому.

Нет, в те страшные дни она боролась только за целостность империи и за самого султана. Обездвижен? Но ведь глаза-то живут! И руки теплые, бессильные, но теплые. Будет на то воля Аллаха, переборет болезнь, встанет и…

Следующая мысль должна бы испугать по-настоящему. Она столько всего сделала от имени султана, даже тугру поставила… Роксолана прекрасно понимала, что должно последовать за выздоровлением Повелителя – ее собственная казнь. Никому не дозволено заменять падишаха без его приказа, а уж подписывать что-то тем более. Роксолана знала, что ее жизнь будет длиться, только пока он болен, и при этом отчаянно боролась за выздоровление.

Но и тогда она не вызвала в Стамбул и не посадила на трон кого-то из своих сыновей, а ведь вполне могла бы. Рустем-паша привез самозванца с его сообщниками в Стамбул, но не рискнул казнить. Прекрасно понимая, что именем заключенного под стражу лже-Мустафы немедленно будет поднят бунт, Роксолана сама приказала казнить бунтовщика.

Никто, кроме личного лекаря султана иудея Иосифа Хамона и немых дильсизов-охранников, не подозревал, что султан лишь прикидывается совершенно беспомощным и что подпись он поставил сам, воспользовавшись тем, что безмерно уставшая жена попросту заснула, так и не сумев вывести все завитки тугры. Сулейман лежал, прикидываясь совсем больным, и изучал, кто как ведет себя в такой ситуации.

Конечно, на Роксолану свалилось тогда слишком много всякого: болезнь (она ведь тоже не подозревала о том, что не так уж Сулейман болен), необходимость от его имени решать государственные дела, а еще бунт лже-Мустафы и необходимость отдать приказ о его казни.