Тасмина Перри - Прощальный поцелуй

– Розамунда, у тебя есть диплом магистра Лондонской школы экономики. Ум у тебя острый как бритва, и твоя судьба в твоих руках. Мы знаем, тебе нравится то, чем ты занимаешься сейчас… – Роз видела, что мать очень тщательно подбирает слова, но уже понимала, что за этим последует. – Но когда же ты найдешь себе достойную работу?

Ну вот. Приехали. Она испытала чуть ли не торжество, услышав наконец эти слова.

– Я руковожу инициативной политической группой, мама. У нас есть свой офис, и я осуществляю…

– Настоящую работу, я имею в виду, – перебила ее Валери. – С заработной платой и пенсионными отчислениями. С перспективой продвижения по службе. Это, конечно же, не студенческий союз, детка.

Запретить создание бомбы, вывести войска, противостоять апартеиду – Розамунда испила эту чашу до дна, и все это придавало ей силы, как глоток кислорода. В первые недели после своего поступления в Лондонскую школу экономики она организовала сидячую забастовку в университетской столовой в знак протеста против увольнения вахтера, в полной мере насладившись поднявшейся суматохой и, следует признать, ощущением власти над другими людьми. Через пару дней все это захлебнулось, когда соратники начали отлынивать и уходить на лекции, но сам факт, что у нее это получилось, стал для Розамунды настоящим откровением, и она решила продолжать бороться против того, что казалось ей несправедливым. Теперь же она не могла поверить, что ее мать воспринимает все это как какое-то не очень-то подходящее хобби.

– Конечно же, все могло сложиться иначе, если бы ты была замужем, если бы у тебя была какая-то поддержка. Вот Джанет с нашей улицы много работает, занимаясь благотворительностью, ну так у нее муж бухгалтер, который очень неплохо зарабатывает.

Розамунда чувствовала, как закипает от злости.

– То, чем занимаюсь я, делается не ради денег. А ради того, чтобы что-то изменить.

– А как насчет того, чтобы зарабатывать себе на жизнь? – огрызнулась мать. – Ты даже не можешь позволить себе иметь собственную крышу над головой. Ладно, мне сейчас нужно пойти кое-кому позвонить.

– Кому это позвонить? Бабушке? – по-детски запальчиво воскликнула Роз.

– Я оставляю вас вдвоем, вот и поговорите. – Выходя из комнаты, Валери даже не посмотрела в сторону дочери.

С ее уходом напряжение немного спало. Мать всегда была заводной и горячей, она никогда не боялась высказывать свое мнение открыто, в результате чего они с Роз периодически схлестывались. По крайней мере Розамунде хотя бы было понятно, почему у нее вздорный и вспыльчивый характер.

– Если тебя это как-то утешит, я тоже не горю желанием видеть их в нашем доме, – сказал Сэмюель, доедая свою порцию жаркого.

Розамунда выжала слабую улыбку.

– Помню, мы как-то ездили с ними в Уэртинг, в отпуск. И когда дедушка захрапел за стенкой трейлера, можно было подумать, что взорвалась бомба.

Они помолчали несколько секунд.

– Так что это было, папа? – наконец спросила Роз. – Жесткость из лучших побуждений?

– Ты же знаешь, наш дом будет твоим всегда. Здесь всегда найдется для тебя кровать, даже если мне придется ночевать в огороде. Но твоя мать в чем-то права, ну, что тебе нужно отсюда выбираться.

– Ты не одобряешь мою работу в Группе прямого действия? И ты тоже?

– Конечно одобряю, – ответил он, и отец с дочкой грустно посмотрели друг на друга.

Семья Бейли – Базельски в недалеком прошлом – приехала в Англию перед самой войной в качестве беженцев из Венгрии, где власти опасно шарахались из стороны в сторону и где в конце концов встал вопрос о жизни и смерти для любого, у кого были еврейские корни.

Роз помнила, как любила в юности слушать рассказы Сэмюеля, его воспоминания о Будапеште, где она родилась. О том, как они с Валери поженились, как счастливы были до тех пор, пока стало уже невозможно игнорировать неуклонно возрастающую мощь и зловещие амбиции соседней Германии. Про его судьбоносное решение покинуть родину вместе с женой и маленьким ребенком, когда местное правительство начало принимать разные антиеврейские законы.

– Почему же никто их не остановил? – все время спрашивала Розамунда, когда слушала, как их родственников отправляли в концентрационные лагеря в Освенциме и Треблинке, и Сэмюель мог на это сказать лишь, что, наверное, сначала никто не понимал, что происходит, а потом стало уже слишком поздно.

Розамунда, которая жила в состоянии постоянного беспокойства, что все это может повториться, дала себе клятву, что никогда не будет молчать, что будет делать все возможное, делать хоть что-то, чтобы остановить подобные злодеяния.

Сэмюель заерзал на стуле.

– Я знаю, насколько важна для тебя политика, детка. Твоя мать не против, чтобы ты ею занималась. Она хочет сказать, что, когда ты почти два года работаешь без перспективы роста и даже без зарплаты, возможно, это не лучшее применение твоих талантов и квалификации, и в этом я с ней согласен.

– Так что же вы мне предлагаете? – спросила Розамунда, глядя на него с вызовом.

– Стань членом парламента. Так у тебя будет и заработная плата, и пенсия, и шанс что-то изменить.

Роз фыркнула.

– Я не хочу всю жизнь выступать на открытии какой-нибудь очередной гимназии или отделения почты.

– А как же твои амбиции? Как насчет твоего «я хочу стать первой женщиной – премьер-министром»? – мягко произнес отец.

– Мне тогда было десять лет.

– Но ты говорила совершенно серьезно.

– Ни одна держава в мире не будет иметь во главе правительства женщину. При моей жизни, по крайней мере.

– Индира Ганди была премьер-министром Индии и главой правящей партии. Мне кажется, ты недооцениваешь потенциал женской половины человечества.

– Скорее, я понимаю, какие предрассудки и предубеждения существуют в нашем обществе.

– А как насчет журналистики? Очень многие серьезные политики начинали с этого.

– Кто, например?

– Например, Черчилль. Даже если ты не присоединишься ни к какой партии, если никогда не будешь баллотироваться в парламент, это все равно очень стоящая карьера. Ты всегда была очень шумным и беспокойным ребенком, – улыбнулся он.

Роз больше не могла на него дуться.

– Знаешь, ты уже второй на этой неделе, кто предлагает мне заняться журналистикой.

– А кто был первым?

– Так, один человек, мой новый знакомый.

– Угу, ясно, – понимающе улыбнулся отец, и Роз почувствовала, что краснеет.

Доминик Блейк. После акции протеста перед офисом «Капитала» этот человек постоянно непрошено врывался в ее мысли. Его привлекательность, о которой он, безусловно, хорошо знал, его изысканные манеры, его полные губы и мягкий взгляд серых глаз – все это одновременно и раздражало, и восхищало ее, причем до такой степени, что она уже и сама не знала, чего хочет больше – немедленно искоренить все мысли о нем или закрыть глаза и погрузиться с головой в мечтания о Доминике.

Однако дело тут было не только в его внешнем виде. Доминик Блейк удивил ее, заинтриговал, а слова его подняли ей настроение, что уже было немалым достижением, учитывая, что изначально она считала его законченной свиньей.

«Пишите для меня. У вас есть талант. Меняйте образ мышления людей. Думаю, у вас будет хорошо получаться».

Хотя Розамунда была уверенной в себе женщиной, она сомневалась в том, что у нее на самом деле это могло бы получиться хорошо. В школе и университете с ее усилиями и талантами, а также с тем, как они оценивались, все было предельно ясно. Круглая отличница, сертификат продвинутого уровня, диплом с отличием. А вот что касается деятельности Группы прямого действия, где все напряженно работали, отдаваясь этому делу без остатка, им не удавалось изменить ничего, если не считать замены болтавшейся под потолком голой лампочки.

Поэтому ей было очень приятно услышать, что она молодец, что она талантлива. Приятно знать, что Доминик Блейк верит в нее, невзирая на ее политические взгляды. Эта мысль вызвала у нее улыбку.

– Ничего такого, – быстро сказала она, зная, что отец ожидает от нее какой-то реакции. – Это просто один редактор. Он прочел то, что я написала, и сказал, что во мне чувствуется потенциал.

– Вот и послушай этого человека. Он-то знает, что говорит.

При мысли о том, какими бы нелепыми показались ей эти слова всего несколько дней назад, Розамунда невесело усмехнулась.

– Так что ты об этом думаешь? – мягко спросил отец.

Розамунда очень не любила признавать свою неправоту, но внутренний голос твердил ей, что она вела себя эгоистично и что переезд к ним бабушки с дедушкой может даже быть счастливым шансом для нее.

Она надула щеки, понимая, что дело это уже решенное и что, наверное, это для нее самый лучший выход, но все же терзаясь из-за неопределенности своего будущего.

– Когда они приезжают?

– Мама говорила что-то насчет следующей недели.

– Следующая неделя! – Первой ее реакцией было желание саркастически расхохотаться.

– Я могу дать тебе денег на первый взнос и на оплату квартиры за пару месяцев.

– Папа, в следующем месяце мне стукнет двадцать пять. И я больше не собираюсь принимать от тебя подачки.

– Уверена?

– Ты и так уже дал мне предостаточно. Я уверена, что могу больше работать в кафе. – По выходным она подрабатывала официанткой ради денег на карманные расходы.

– Ладно, иди сюда. Подойди ко мне.

Она рассмеялась, но осталась на месте.

– Мне и тут хорошо. К тому же у меня устали ноги.

– Иди сюда, тебе говорят! Розамунда Бейли, тебе двадцать четыре. Ты уже достаточно взрослая, чтобы у тебя болели уставшие ноги, но еще достаточно юная, чтобы обнять своего старого отца.

Она встала, обошла стол, и Сэмюель по-отечески обнял ее за талию.

– Ты знаешь, в чем секрет счастья, как быть счастливым?

Она неопределенно повела плечами.

– Он в принятии.

– Ты хочешь сказать, что мне следует меньше ожидать от жизни? – резким тоном спросила она.

– Я думаю, что ты счастлива в своей ГПД, Роз, но не думаю, что ты довольна. И ты не будешь довольна до тех пор, пока не примешь то, что в жизни есть кое-какие вещи, кое-какие люди и кое-какие ситуации, которых ты просто не в состоянии изменить.

Она кивнула, хотя в душе была с ним категорически не согласна.

Ее отец мог быть сколько угодно доволен своим кларнетом и помидорами в огороде, но Розамунда Бейли по-прежнему желала изменить этот мир.

– Вот мы и пришли, – сказала Сэм, когда они поднимались на верхний этаж ее дома в районе Примроуз-Хилл.

Волоча два чемодана и большую кожаную сумку, Роз следовала за ней по лестнице к ее квартире, которая должна была стать ее временным пристанищем.

– Сэм, место просто замечательное! – сказала она, поднявшись на самый верх и опуская наконец свою ношу на пол.

Она не понимала, почему подруга называла это помещение кладовой. «Здесь на удивление просторно», – думала Розамунда, прикидывая в уме, насколько эта комната больше офиса ГПД. Она тянулась на всю ширину дома и была сейчас залита светом закатного солнца, лениво испускающего свои лучи. Подойдя поближе к окну, Роз даже увидела в отдалении Риджентс-парк.

– Ну, за свои деньги здесь, в Примроуз-Хилл, ты получишь больше, – сказала Сэм, бросая на кровать чистое полотенце. – Это могла бы быть какая-нибудь конура в Найтсбридже либо целый домик, но зато практически в сельской местности. К тому же здесь обитает масса интересных людей. Музыканты, художники, писатели… Я познакомлю тебя с Сильвией Плат, которая живет недалеко, за углом. Пугающе умная американка. Почти такая же умная, как ты.

– Сэм, ты очень добра ко мне, – сказала Роз, все еще пребывая в состоянии радостного возбуждения из-за щедрого предложения подруги, которое та сделала, узнав о фактически изгнании Розамунды из дома. – Мне удалось договориться о дополнительной работе в кафе, так что я смогу заплатить тебе через две недели. А пока что помоги мне распаковать вещи и принеси пару стаканов. У меня тут кое-что припасено, – ухмыльнулась она, вытаскивая из сумки бутылку красного вина и протягивая ее Сэм.

Та замялась, а потом поставила бутылку на тумбочку у кровати.

– Что-то не так? Только не говори мне, что ты трезвенница и просто скрывала это.

– Ничего подобного, – махнула рукой Сэм. – Я бы с удовольствием осталась и помогла тебе, просто мне через несколько минут нужно уже бежать.

– Нет проблем, – улыбнулась Роз, стараясь не показывать своего разочарования. – Можем оставить вино на завтра. А куда ты идешь? Развлечься?

– Я встречаюсь с Брайаном, – тихо ответила Сэм.

– Всего-то? Я уж думала, что у тебя какое-то пылкое любовное свидание или что-то в этом роде. Тогда я просто оставлю вещи, переоденусь и могу пойти с тобой. Возможно, нам удастся незаметно пронести эту бутылку в паб. Это очень хорошее вино.