Тасмина Перри - Прощальный поцелуй

– Ох уж эти мужчины! – пробормотала Эбби.

– Вы этой ночью рассказывали мне о Нике.

– Он тоже мне изменил.

– Я знаю.

Эбби не хотелось бы услышать, что еще она поведала ему вчера, поэтому она умолкла и стала сосредоточенно смотреть под ноги.

Оставив позади Барнс, они прошли через Мортлейк по направлению к Кью. Дорожка местами была грязной, заросшей крапивой и одуванчиками, а местами – забетонированной, ровной. Несмотря на то что жила Эбби всего в нескольких милях отсюда, ходить здесь пешком ей никогда не доводилось, и Эллиот по пути показывал ей всякие местные достопримечательности. Место финиша знаменитой регаты, в которой участвовали команды Оксфорда и Кембриджа; Национальный архив; остров Оливера посреди Темзы, где, по преданию, однажды во время Гражданской войны прятался Кромвель. Ей нравилось, что он, так много зная, не держится высокомерно, бросая свои комментарии в пространство, а говорит с ней как с равной, отчего она чувствовала себя тоже умным и интересным собеседником.

– Люблю Лондон, – со вздохом произнесла Эбби, когда вдалеке показался громадный комплекс ботанических садов Кью-Гарденс.

– А почему вы уехали из Шотландии? – Он снова бросил на нее все тот же внимательный, изучающий взгляд.

– Я переехала в Лондон вместе с Ником после окончания университета.

– А вы ездите к себе на родину? Остров Скай – очень красивое место. Я как-то ездил туда полазить по скалам Куиллин – это было незабываемо!

– Это место больше не кажется мне родным домом, – сказала она, поддав носком сапога лежавший на дорожке камешек. – Мой отец погиб в автокатастрофе, разбился на мотоцикле, когда я была совсем маленькой, и моя мать с тех пор запила. Отсюда все мои знания про виски, – с горькой иронией заметила она. – Она заработала себе цирроз печени и умерла в то лето, когда я сдавала выпускные экзамены в школе.

– Поступать после такого в университет – это смело.

– Выбора особого не было, – сказала она, пожав плечами. – На первом курсе я на рождественские каникулы приехала в свой Портри, но все там показалось мне каким-то странным. Родственников на острове у меня не осталось, да и без мамы я не чувствовала себя там дома. Думаю, чувство дома теряется, если люди, которых ты любил, ушли.

Они продолжали идти молча. Эбби нравились установившиеся между ними легкие приятельские отношения. Было приятно не чувствовать себя одинокой и брошенной в воскресенье. В будние дни она могла справиться сама. После расставания с Ником она всю неделю работала допоздна, а субботы посвящала тому, что сама или с подругами ездила за покупками, выбираясь то в Вест-Энд, то Вестфилд, то в Уимблдон. Но по воскресеньям отсутствие Ника ощущалось особенно остро. Этот день люди, как правило, проводят со своими близкими и любимыми. И этот день она уже привыкла проводить одна.

Взглянув на Эллиота, она подумала, что уж он-то в выходные никогда не остается в одиночестве. У нее были серьезные сомнения насчет того, что резиновые сапожки, которые были теперь на ней, принадлежат его домоправительнице, а в голове крутилась мысль о том, сколько еще женщин надевали этот кашемировый джемпер, чтобы прогуляться с Эллиотом вдоль реки.

– Вот мы и пришли, – наконец сказал Эллиот, останавливаясь перед виллой с окнами, симметрично расположенными по обе стороны от входной двери в центре.

От дома Клайва Десмонда, стоявшего поодаль от реки, так и разило шиком и деньгами.

– Вы уже встречались с ним раньше?

– Пару раз. Он хороший приятель моего отца, – ответил Эллиот и постучал массивным дверным бронзовым кольцом.

Открывшая им пожилая женщина тепло поздоровалась с ними. Она представилась Эбби, назвавшись Конни Десмонд, а затем провела их в большой кабинет, окна которого выходили в сад, расположенный за домом.

Клайв Десмонд выглядел на свои восемьдесят с лишним. На нем были синие вельветовые брюки и рубашка в тонкую полоску, а также очки с полукруглыми стеклами, сползшие на середину носа. Он посмотрел на Эллиота поверх них и улыбнулся ему.

– Как поживаете, молодой человек? Боже мой, вы – вылитый отец в ту пору, когда мы работали с ним вместе! Как он там?

– Нужно сказать, что в данный момент он страдает от похмелья. Заявился вчера вечером и вытребовал у меня бутылку односолодового виски пятидесятилетней выдержки, которую сам же мне и подарил на мое тридцатилетие.

– Ха! На Эндрю это похоже. – Клайв засмеялся, откидываясь на спинку кресла. – Кофе? Чай? Что-нибудь покрепче? Уже ведь полдень. Почти. Так что можно.

Эллиот и Эбби дружно помотали головами и уселись на длинный и мягкий кожаный диван «честерфилд» напротив Клайва.

– Вы собирались выяснить, не могу ли я вам чем-нибудь помочь, – сказал Клайв, задумчиво поглаживая подбородок, как какой-нибудь государственный деятель при исполнении.

– Я расследую гибель Доминика Блейка.

– Как же, я помню это дело.

– Правда?

– В то время я был заместителем редактора отдела новостей в «Кроникл». И вся моя жизнь измерялась вехами сенсационных сюжетов. Примерно в то же время мы поженились с моей Конни.

– Так вы писали об этом?

– Эллиот, это было очень давно, так что я уж и не вспомню. Это было в шестьдесят первом, верно? Могу сказать вам, что тот год был очень насыщен новостями, так что всякие мелкие истории оттеснялись на задний план событиями международного масштаба. Кубинский ракетный кризис, залив Свиней. Я тогда толком не знал, то ли мне идти верстать номер газеты, то ли оставаться дома и начинать копать бункер на случай ядерного удара.

– А вы видели его фотографию вместе с Розамундой Бейли в «Кроникл» на прошлой неделе?

– Видел.

– Я говорил с отцом по этому поводу, и он сказал мне, что тогда ходили слухи, будто Розамунда была советским агентом.

– Я догадываюсь, откуда это могло исходить, – улыбнулся Клайв, принимая от Конни чашку чаю.

– Редакционные сплетни?

Клайв снова откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу так, что его тапочка закачалась на кончиках пальцев. Эбби отметила, что в комнате запахло бергамотом от чая «Эрл Грей».

– В шестидесятые большинство ведущих русских газет контролировалось государством. Один из главных игроков на информационном рынке в те годы, газета «Советская», напечатала список тридцати граждан Британии, которые, как там утверждалось, были советскими шпионами. Это была чисто пропагандистская акция, ее сочли подстрекательской и опасной, и вышел запрет на публикацию этих материалов в Соединенном королевстве. К нам даже приезжал представитель Министерства иностранных дел Джонатон Сомс – лорд Сомс в настоящее время, – который официально потребовал, чтобы мы оставили эту историю в покое.

Эбби взглянула на Эллиота и сказала:

– Я помню это имя. Я искала старые снимки Доминика из светской хроники, и на нескольких из них он был запечатлен вместе с Сомсом.

– Так вы считаете, что Доминик мог задействовать своего влиятельного друга, чтобы тот вмешался и защитил его подругу? – спросил Эллиот.

Десмонд покачал головой:

– Нет. «Советская» опубликовала тот список в 1962-м, уже после гибели Доминика. Насколько я помню, Розамунды там не было. А вот Блейк был в том списке.

Эбби явно была потрясена.

– Доминик Блейк оказался в списке шпионов?

Клайв пожал плечами:

– Как я уже сказал, кто теперь разберет, что было правдой, а что нет. Русские хотели, чтобы мы поверили, что в нашей правящей элите, в каждом секторе экономики, есть предатели. Они хотели дестабилизировать ситуацию в нашей стране.

– Так вы думаете, что Доминик мог завербовать Розамунду?

– Или она его. Если все это, конечно, правда.

Эбби нигде не могла найти свой купальник. Она не была уверена, что он ей понадобится, но на всякий случай она в поисковую строку Google ввела название отеля, которое дал ей Эллиот: на снимках он смотрелся достаточно шикарным, чтобы иметь свой бассейн.

Единственным подходящим купальником, обнаруженным в одном из ящиков комода, было крошечное розовое бикини, которое в последний раз она надевала в их с Ником медовый месяц. Она бы не хотела, чтобы Эллиот Холл увидел ее в этой штуке при каких-либо обстоятельствах, однако, понимая, что такси может приехать с минуты на минуту, она все же бросила бикини в свой чемодан на колесиках.

В дверь позвонили, и она, досадуя, вскинула руки. Так до конца и не застегнув змейку на чемодане, она с трудом потащила его вниз по лестнице, потеряв по дороге бутылочку шампуня и выпрямитель для волос.

Открыв дверь, она часто заморгала от удивления, потому что рассчитывала увидеть на крыльце Раджа, их местного таксиста.

– Джинни? Господи, а ты что здесь делаешь?

Ее золовка приглашения войти дожидаться не стала.

– Я послала тебе три эсэмэски сегодня утром, ты ни на одну не ответила. Я забеспокоилась.

– Забеспокоилась? – озадаченно переспросила Эбби. – Почему? Подумала, что я делаю какую-нибудь глупость?

Джинни бросила на нее испепеляющий взгляд:

– Вот именно! Например, забыла, что мы сегодня договаривались вместе позавтракать, – сказала она и положила на столик в прихожей пачку воскресных газет, которые принесла с собой.

Плечи у Эбби уныло поникли.

– Ох, Джинни! Прости меня. Телефон был на подзарядке, поэтому я не слышала сигналов. К тому же я все утро сновала по дому, как какой-то лунатик.

– Ладно, я ведь уже здесь, – сказала Джинни и, резко хлопнув в ладоши, добавила: – Все, пошевеливайся. Давай-давай! Если задержимся еще немного, там не будет свободных столиков. Сама знаешь, сколько сейчас народа в Виллидже.

Эбби подняла глаза на свою золовку и виновато заморгала.

– Я не смогу пойти с тобой. Изменились обстоятельства.

Джинни нахмурилась:

– Вот как?

– Я улетаю в Россию.

Подруга смотрела на нее, как на сумасшедшую.

– В Россию? – недоверчиво переспросила она.

– В Санкт-Петербург.

– Какого черта? Проветриться?

На лице Джинни отобразились подозрительность и неодобрение, и Эбби не винила ее за это.

– По работе, – быстро сказала она.

– От ККИ?

Эбби покачала головой:

– У меня новая работа. Внештатный сотрудник «Кроникл».

– И кто же ты? Атташе по культуре?

– Я провожу для них кое-какую исследовательскую работу.

Джинни можно было ничего не говорить. Ее нахмуренные брови говорили красноречивее любых слов.

– Черт, как же все это произошло? – Она рассеянно вытащила из кармана пластинку жевательной резинки для бросающих курить и принялась сосредоточенно жевать.

Эбби небрежно махнула рукой, избегая смотреть золовке в глаза.

– «Кроникл» опубликовала большую статью о нашей выставке «Великие британские путешественники». Главному редактору так понравилась одна фотография там, что он захотел поглубже покопаться в ее истории.

– Разве это задание не для одного из их журналистов?

– Но я ведь специалист в таких вопросах.

Ей очень не хотелось врать Джинни, но и говорить всю правду она тоже не собиралась.

– Ладно. Есть у нас время, чтобы по-быстрому выпить кофе?

– Думаю, такси уже ждет на улице, – сказала Эбби, услышав автомобильный сигнал и радуясь такому предлогу закончить разговор.

– Получается, мне лучше проваливать отсюда, да поживее, – обиженно произнесла Джинни.

– Джин, ну зачем ты так? Мне жутко жаль, что я забыла позвонить тебе и отменить нашу встречу. Прости, что тебе пришлось зря ехать сюда, но вопрос об этой командировке решился в последнюю минуту, и я была страшно занята оформлением визы и подготовкой к поездке…

– Ладно, не переживай. Я знаю, как это бывает.

– Послушай, Джинни. Сама знаешь, как дерьмово мне было последние несколько недель. Мне полезно встряхнуться, даже если при этом придется выйти из зоны комфорта. Это далеко не развлечение.

Джинни подошла к Эбби и обняла ее.

– Я понимаю, понимаю. Будь осторожна, о’кей?

Эбби кивнула и мысленно поблагодарила Бога за то, что ее золовка не видит высовывающееся из незастегнутого чемодана его содержимое: тесемки стрингов от розового бикини, край черной футболки в блестках, шпильку туфли.

– А как насчет того, что в четверг мы с тобой собирались записаться в группу пилатеса? Это хоть остается в силе? – спросила Джинни. – Думаю, после этого мы могли бы пойти куда-нибудь пообедать. Я угощаю.

– Было бы здорово. Я свяжусь с тобой на неделе, и мы договоримся.

– Когда ты возвращаешься?

– В понедельник.

– Класс! – сказала Джинни, похоже, успокоившись. – Я горжусь тобой, так и знай.

Эбби кивнула, хотя в данный момент особой гордости за себя не испытывала.

В такси Эбби, глядя на улицы Западного Лондона, периодически задавала себе один и тот же вопрос: какого черта я делаю? Все произошло так стремительно, и в момент принятия решения оно казалось совершенно логичным и правильным.