Тасмина Перри - Прощальный поцелуй

– Доминик был образцовым английским джентльменом, но он также был и образцовым шпионом, – медленно, растягивая слова, сказала она. – Семьи у него не было, за исключением отца, ветерана войны. С хорошими связями, умный, но его считали поверхностным, излишне предающимся плотским удовольствиям, и мало кто воспринимал его всерьез. Он действовал очень открыто, хотя на него все время были направлены следящие радары. Советы много лет думали, что он работает на них. Он передавал им информацию через контактное лицо в Лондоне либо бросал записку в ящик для обращений к Богу у алтаря в Бромптонской молельне.

– Записку? – переспросила Розамунда.

– Вот такой был способ передачи информации, обычно это были записки или микрофиши. Молельня – очень подходящее место для этих целей, потому что туда в течение всего дня заходили люди, и располагалась она неподалеку от русского посольства.

Эбби заметила, как Роз задумчиво кивнула.

– Они ему доверяли, но как раз это обстоятельство позволяло ему снабжать информацией МИ-5, – продолжала Виктория, потирая пальцами рукоятку своей трости.

– А откуда вам обо всем этом известно? – спросила Эбби, у которой перед глазами вдруг возник образ Шона Коннери в роли Джеймса Бонда.

Виктория рассмеялась:

– Потому что я была его куратором.

– Куратором… – прошептала Эбби, внезапно вспомнив Алексея Горшкова.

– Это было идеальное прикрытие. Мы с моим мужем Тони имели возможность приглашать всех этих влиятельных людей с обширными связями на свои приемы, а Доминик мог знакомиться с ними и выкачивать из них информацию.

– Так твой Тони тоже был шпионом? – быстро спросила Роз.

– Господи, конечно нет! И не думаю, что он догадывался о моей тайне. Я нежно любила его, но в душе он был ужасным женоненавистником. Полагаю, ему никогда и в голову не приходило, что женщины могут быть такими умными.

Сделав паузу, она повернулась к Роз:

– Я знаю, Роз, ты наверняка задавала себе вопрос, почему мы с тобой больше никогда не встречались, но поверь – в этом не было ничего личного.

– Мне так не казалось, – прошептала Роз. – У меня было такое ощущение, что ты хотела испортить наши отношения с Домиником.

– Доминик был успешным шпионом, потому что никто не мог его заподозрить в этом, – сказала Виктория. – Но когда он начал встречаться с левой радикалкой, британская разведка занялась им. Более того, ты, моя дорогая Роз, выдернула его из светской жизни, отчего он стал бесполезен для Москвы.

– Так ты знаешь, что с ним произошло? – спросила Роз, хватая свою давнюю соперницу за руку.

Но Виктория только печально покачала головой:

– Мы, наиболее осмотрительные агенты секретной службы, делали запросы после его исчезновения. Нам сообщили, что в деревнях вокруг Кутуба был замечен какой-то человек, говоривший с немецким акцентом, который расспрашивал о британском путешественнике. Кто это был, мы так и не узнали, но полагаем, что Доминик был убит еще до того, как мы могли бы выяснить это.

Роз печально вздохнула.

– Но зачем было его убивать? – спросила она, понурясь.

– Он собирался уйти из разведки. Было заметно, что он уже выдохся, а когда встретил Роз, принял окончательное решение выйти из игры. Подозреваю, что он сказал об этом также и русским, и я не думаю, что отделаться от КГБ было просто.

– Но они, конечно, не стали бы убивать его только из-за этого? – подняв голову, спросила Роз.

– Не стали бы. Но к двойным агентам и у них относятся без особого восторга. – Лицо Виктории стало вдруг холодным и жестким, как будто она одним движением резко перекрыла поток эмоций, словно закрутила кран.

– А откуда русские могли знать, что он был двойным агентом?

Она закрыла глаза.

– Я и сама задаюсь этим вопросом каждый божий день. Все ли меры были приняты, чтобы предотвратить утечку информации? Что еще мы могли сделать, чтобы защитить своего коллегу, своего друга?

– Так что же произошло?

– Вероятно, у нас действовал крот. Человек, который знал о том, что Доминик работает в МИ-5, и сообщил об этом русским. Дом был не первым, кого продали таким вот образом.

– У вас есть соображения, кто бы это мог быть? И как такое могло случиться?

По щеке Виктории скользнула слезинка.

– Я подозревала Джонатона Сомса. Это, скорее, женская интуиция, но уж никак не подкрепленная фактами информация. Он был каким-то чересчур положительным, и я никогда не доверяла ему. Он был высокопоставленной фигурой, но роль его в Уйтхолле была весьма расплывчатой. Он был влиятельным человеком со связями, сотрудником различных закрытых аналитических центров – просто идеальная кандидатура для русских. Когда я сказала об этом своему начальнику, он рассмеялся мне в лицо. Люди из высшего общества держатся вместе и стоят друг за друга горой, ну а ко мне всегда относились подозрительно – не из-за моей биографии, а из-за того, что я женщина. От меня отмахнулись, как от распространительницы сплетен и источника проблем, и, поскольку доказательств у меня не было, я начала сомневаться в своей интуиции и перестала копать дальше. А через шесть месяцев Доминик погиб.

– Так вы полагаете, Джонатон узнал о том, что Доминик двойной агент, и сдал его русским?

Она кивнула так медленно и печально, будто движение это было очень болезненным для нее.

– Когда Доминик исчез, Джонатон вел себя безупречно. Он даже через несколько лет организовал небольшую поминальную службу по нему. Семь лет спустя. Именно столько времени должно пройти, чтобы пропавшего без вести можно было объявить погибшим. Я не пошла туда. И не потому, что не хотела помянуть Доминика, а потому, что не могла видеть, как Джонатон проливает крокодиловы слезы.

Она опустилась на лавочку, и Эбби не знала – ей было тяжело стоять из-за шатких искусственных суставов или на нее давил груз пережитого.

– Доминик любил тебя, Роз, – хрипло сказала Виктория. – Очень любил. Я убеждала его, что продолжать встречаться с тобой опасно, но он отвечал, что это не обсуждается. А что до меня, то да, я пыталась испортить ваши отношения, и не только из любви к родине и королеве. Было кое-что еще. Я завидовала. Он полюбил тебя. Не меня. Возможно, я и могла бы выиграть сражение, но в войне мне было не победить.

– Победителей не оказалось, – с болью в голосе сказала Розамунда. – Дом погиб. Я любила его, но у меня практически не было шанса показать ему это.

Поход на консультацию к доктору Мелани Нейлор – как раз то, что меньше всего нужно было Эбби в данный момент. Она до сих пор не могла поверить, что решилась на это. Когда ей позвонила секретарь доктора, чтобы получить подтверждение того, что она придет на прием, Эбби согласилась исключительно под влиянием эмоций, пережитых накануне в Эпплдоре.

Клиника располагалась в старом городе, в Клэпхеме, в здании с симметричным расположением окон относительно центрального входа. Выглядело оно изящным и дорогим. «В этом семейном врачебном бизнесе определенно крутятся большие деньги», – подумала Эбби, увидев его. Ее попросили подождать в небольшой приемной, которая напоминала чрезвычайно элегантный кабинет в доме близкого друга – удобные диваны, глянцевые журналы на столике из орехового дерева, графин с водой и плавающими в ней ломтиками свежего огурца. С ее точки зрения, обстановка тут была даже слишком неформальной.

Прошло несколько минут, и в дверь позвонили, а затем Эбби услышала знакомый голос – Ник представился доктору Нейлор, которая сама открыла посетителю.

– Миссис Гордон? Проходите, пожалуйста, – сказала доктор, заглянув в дверь приемной и улыбнувшись Эбби.

Мелани Нейлор было около сорока. На ней был не белый халат, а изящное синее платье с запа́хом, судя по всему, от Дианы фон Фюрстенберг. Эбби посмотрела на Ника. Он был в брюках от костюма и голубой рубашке. Она всегда смеялась над тем, как мужчины одеваются в жару, – шорты и спортивные ботинки, костюмы и сандалии, шорты для серфинга, – но Ник на этот раз выглядел прилично. Она подумала, что он, возможно, встречался с клиентом. А еще подумала, не положил ли он глаз на доктора Нейлор, красивую женщину с идеальными манерами.

Эбби села на шикарный оранжевый диван и стала разглядывать висевшие на стенах сертификаты доктора. По информации с ее сайта – который Эбби нашла через Google и тщательно изучила, – доктор Нейлор была и консультантом, что звучало ужасно, и посредником между сторонами при разводах, что звучало не намного лучше. А поскольку к этому добавлялась еще и докторская степень, Эбби чувствовала себя человеком с медицинскими проблемами, хотя ее единственной проблемой был изменивший ей муж, который сидел сейчас рядом.

В углу комнаты располагался письменный стол, но доктор Нейлор села не за него, а выбрала кресло Имса[58], стоявшее напротив дивана. Эбби сочла это психологической уловкой – устранение границ и барьеров с целью создания как можно более открытого пространства для доверительного разговора.

– Итак, несколько недель назад вы разъехались, – сказала доктор Нейлор, уточнив предварительно кое-какие моменты.

– Да, все правильно, – сказала Эбби, решив быть максимально честной и открытой, раз уж она сюда пришла. – Я нашла в его телефоне эсэмэску от другой женщины. Ник признался, что изменил мне, и я попросила его уехать из нашего общего дома. Проблема в том – и это всегда было проблемой Ника, – что он действует, не думая о последствиях. Так было всегда. Например, когда мы с ним только познакомились, он приехал на фестиваль в Гластонбери без палатки, потому что ее у него украли. Кто так поступает? Так поступает Ник, потому что он уверен в том, что в конце концов все образуется. Но на этот раз не образовалось.

Она сказала больше, чем хотела, но чувствовала себя, как тот электрический кролик с батарейкой «Дюраселл» из рекламы, который после включения был готов без устали идти все дальше и дальше.

Ник явно чувствовал себя неловко. Она поняла это по тому, как он нервно заерзал на диване, и это порадовало ее.

– Вы пытались поговорить об этом? Пытались как-то все уладить?

– Тогда между нами произошла ссора, эмоции зашкаливали, – робко сказал Ник.

– И с тех пор вы не разговаривали? – спросила доктор Нейлор.

– Я пробовал, – ответил Ник.

– Говорить не о чем, – заявила Эбби. – Факты говорят сами за себя. Неверность – это то, что даже не обсуждается. Я не могу простить этого. Не могу простить предательства.

Но тут она вспомнила про Эллиота Холла, и все ее фарисейское самодовольство разом слетело с нее. Она залилась краской и почувствовала, как плечи сами собой виновато поникли. Оставалось надеяться, что Ник не припомнит ей сейчас ее собственного признания о том, что она с кем-то ходила в ресторан.

– А мне кажется, что можно много о чем поговорить, – рассудительно заметила Мелани Нейлор. Она повернулась к Нику. – Не хотите рассказать мне, что же произошло?

– Это была связь на одну ночь. Ну, не совсем, – быстро поправился он. – Я понимаю, что звучит это ужасно. Но это был не роман. Я поехал в командировку, по делам, и переспал с клиенткой. С женщиной, которую знал несколько месяцев, и тут одно потянуло за собой другое.

Которую я знал несколько месяцев.

Эбби представила себе их близость, и ее начало мутить. Он не сказал ей, что был знаком с этой женщиной раньше. Эбби до этого момента рисовала себе сексуально активную незнакомку, и это было для нее хоть слабым, но утешением. Но теперь все выглядело совершенно иначе. Они разговаривают и смеются. Они знают друг о друге всякие мелочи. Например, какой он любит кофе. Что он предпочитает на ланч – что-нибудь из французской кухни или из итальянской. Возбуждала ли Ника мысль об их новой встрече? Надевал ли он свой любимый костюм в те дни, когда должен был увидеться с ней?

– Я читала то сообщение, Ник. Она хотела увидеть тебя снова, и звучало это так, будто вы с ней уже обсуждали это. Когда это произошло? На следующее утро? Тогда ты не можешь списывать все на алкоголь.

– Да, мы обсуждали это, – тихо сказал он. – И я не был таким уж пьяным.

Для нее это было, как удар под дых. Она не могла на него смотреть и поэтому уставилась на дальнюю стену комнаты.

– Мы пришли сюда, чтобы поговорить начистоту, – сказал Ник, пытаясь заглянуть ей в глаза. – И я хочу быть с тобой абсолютно искренним.

– Я не хочу это слушать, – сказала она, обхватив себя руками за плечи.

– Дайте ему высказаться, – мягко попросила Мелани.

Повисло молчание. Наконец Ник заговорил снова:

– Я никогда не переставал любить Эбби, но мне перестали нравиться наши семейные отношения после того, как мы начали пытаться завести ребенка.

– Так вы хотели иметь детей? – спросила Мелани.

Логичный вопрос.

– В итоге да. Мы поженились молодыми, но мне нравилось быть мужем Эбби. Я любил проводить с ней время. Я был счастлив, разговаривая с ней и даже просто читая газету, лежа с ней рядом. А потом мы решили попробовать завести ребенка. Я был не совсем готов к этому, но согласился, потому что любил ее и потому что тоже хотел этого. Возможно, не прямо тогда, но кто знает, когда наступает правильное время, чтобы создать настоящую семью?