— Может быть, но одна в цепи многих. Где мне заплатить?

Хозяйка и огромная индианка устрашающего вида двигались по направлению к ним. Он выпустил ее руку, и те остановились.

— Иди наверх, за мной.

Роза остановила Адди пухлой рукой, унизанной кольцами.

— Не забывай, Ив, никаких послаблений старым дружкам. Он платит так же, как все.

— Не беспокойся, Роза. Я никогда даже не подумаю о том, чтобы обмануть тебя. Пошли, Роберт.

Ее волосы были подстрижены на лбу и сзади по восточной моде. Идя за ней по лестнице, он заметил, что они больше не колышутся, как раньше. Войдя в комнату, он быстро оглядел ее. Матрац на кровати, таймер, ваза, весы, часы, горшок у двери — душная крошечная клетушка без окна, в которой он был одним из тысяч гостей.

— Дай мне твое пальто. — Адди повесила его на вешалку в углу, а шляпу и трость положила на жесткий деревянный стул, который использовали, наверное, для другого, а не как место для шляпы. Он подавил в себе желание взять ее оттуда и тоже повесить на вешалку.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней, видя, что он ищет глазами замок.

— Здесь нет запоров, дорогуша, — проговорила она сладким голосом. — Но не беспокойся. Никто не войдет, если я не закричу. — При этих словах у него все похолодело. Сколько же раз приходилось ей кричать и как сильно ее могли избить, пока кто-то успевал добежать до двери.

— У меня к тебе просьба, Адди.

— Ив.

— Хорошо, Ив, — повторил он. — Пожалуйста, не называй меня «дорогуша».

— Ладно. — Она все еще стояла, прислонившись к двери. — Что-нибудь еще?

— Нет.

Они молчали. Она продолжала стоять у двери, а он пытался представить себе, что это — совершенно незнакомая ему женщина.

— Ты впервые в таком заведении? — спросила Адди.

— Да.

— Нам велено спрашивать, принимал ли ты ванну?

— Да, сегодня во второй половине дня.

— Хорошо. А это нам не обязательно спрашивать: ты в первый раз с женщиной?

Помедлив секунду, он тихо ответил:

— Нет.

Она отошла от двери и сказала на одном дыхании:

— Что ж, тогда к делу.

Он полез в карман за мешочком с золотым песком, но она подошла к нему и удержала его руку.

— Не торопись. Мы можем сначала немного поговорить. — Она обошла его, пощупала его тело быстрыми, резкими движениями, достала из кармашка часы на цепочке и вложила обратно. Он весь внутренне сжался.

— Хорошо бы ты взяла деньги сначала. Остальное я сделаю, как все.

— Спокойно, Роберт, спокойно. Мы перейдем к этому через минуту. Сначала поговорим о том, чего ты хочешь.

Он хотел, чтобы она прекратила щупать его так, как она это делала со всеми другими мужчинами, бывавшими в этой комнате. Он хотел, чтобы она отрастила свои прекрасные белокурые волосы и надела приличное платье, Он хотел стереть грязный грим с ее лица, повести ее в церковь, стать на колени рядом с ней и оставить позади навсегда эту мрачную, грязную комнату.

— Так чего же ты хочешь, Роберт, а? У нас так это делается. Ты говоришь мне, чего ты хочешь, а я скажу тебе, сколько времени это займет. И никто тогда не будет неприятно удивлен.

— Прекрасно. — Он вынул руку из кармана, где лежал мешочек с золотом.

— Мы можем сделать это быстро, раз-раз и готово, да. Видишь таймер? Каждая минута стоит доллар.

Бог мой! Часы! Сколько же мужчин могут сменяться таким образом?! Без всякого намека на какое-то чувство?!..

— А то можем «поездить». Большинство мужчин это любят. Это займет минут сорок. Скажи, сколько, по-твоему, стоят сорок минут райского наслаждения, Роберт. Мы начнем тихо-тихо… — Она опустила руку и лениво стала гладить низ его живота. К своему стыду, он почувствовал возбуждение. Схватив ее за руки, он отодвинул ее от себя.

— Пожалуйста, Адди… Ив. Не надо, Я заплачу, сколько ты скажешь, только не надо, не надо… Не будь такой… такой… легкодоступной и многоопытной. Разве мы не можем сделать все прямо и просто?

— Конечно. — Она отошла от него и сменила показное сладострастие на холодную отчужденность. — Скажем, это будет стоить двадцать долларов. Плата вперед.

Двадцать долларов, двадцать минут… Сможет ли он заставить ее поговорить с ним в эти двадцать минут? Ему не удалось это сделать за несколько недель, что он здесь. Да и ни к чему будет этот разговор, если она так и не расскажет обо всем, что случилось за прошедшие пять лет.

Адди взяла мешочек с золотом и взвесила унцию, потом вернула его и стала ждать, пока он стоял в нерешительности.

— Ты не поцелуешь меня, Роберт?

Он судорожно глотнул и ответил прямо:

— Нет.

— А хочешь, я тебя поцелую?

— Я хочу поговорить с тобой, Адди. Мы можем только поговорить?

— Конечно. — Она взяла его за руку и подвела к кровати, Они сели на край, она подняла колено и повернулась, глядя ему в лицо. — Только я не буду говорить о том, что ты собираешься обсуждать. О чем угодно, только не об этом. Ты одинок, Роберт, ведь сегодня Рождество? Да?

Слова, которые он хотел произнести, застряли у него в горле.

— Ты скучаешь по своим? — Ее голос прозвучал искренне, в нем чувствовались интерес и забота. Впервые с тех пор, как он приехал в Дедвуд.

— Нет. Я никогда не был близок с ними. Разве только с моим братом Франклином.

— Никогда с ним не встречалась. Я никогда не виделась ни с кем из твоих родных.

— Я хотел, чтобы ты с ними познакомилась.

— Да, не всегда все получается, как хочешь. — Она протянула руку и погладила лацканы его пиджака. — А ты неплохо преуспел, не так ли, Роберт? Ты богат, как всегда и хотел?

— Да, я хотел быть богатым, и ради тебя, разве ты не знала? Вот почему я был так долго вдали от тебя тогда…

— Шш-ш! — Она приложила палец к его губам. — Ни слова об этом.

Он схватил ее руку и прижал к груди.

— Почему же, почему?!

Она медленно покачала головой. Ее раздирали противоположные чувства. Ив и Адди боролись друг с другом. С тех пор как увидела его в зале, она обратилась в Ив, окаменев в своих чувствах. И она сможет выдержать и дальше, если закроет Адди от своих и посторонних взоров. Легкоранимая, нежная Адди плакала в ее душе, она хотела уйти от всего, хотела упасть в объятия Роберта и просить у него прощения, прощения за действо, которое невозможно описать и которое низведет их обоих туда, где не будет искупления.

— Почему, Адди? — повторил Роберт. — Разве я не должен знать? Разве я не заслужил этого за все эти годы? Ведь я прошел через ад, думая, что это мое идиотское поведение заставило тебя убежать. Но я никогда толком не понимал всего. Да, ты была молода, а я был достаточно взрослым, чтобы отдавать себе отчет, что ты не была готова ко всему. Но почему ты бросила своих и убежала? Знаешь ли ты, как страдал твой отец, как мучилась Сара?

— Я тоже страдала, — произнесла она с горечью.

— Тогда почему же, почему?! Зачем все это? — Он обвел рукой вокруг себя.

— Потому что это — единственное, что знает женщина.

— Нет! Не говори мне ничего подобного, потому что я все равно не поверю. Ты была невинной девушкой тогда, когда мы были в том сарайчике с тележкой и цветами. Я знаю это так же твердо, как и то, что теперь ты не такая. Ты была в ужасе от того, что чуть было не произошло между нами. То, что ты сейчас говоришь, не вяжется с тем, что было.

Адди умоляла: «Скажи ему».

Ив говорила: «Заканчивай все это».

Лицо ее потускнело. Она посмотрела на часы у кровати.

— Роберт, я должна отсчитывать время, как только закрылась дверь. Уже прошло пять минут. У тебя осталось пятнадцать. Ты уверен, что хочешь их потратить только на разговоры?

Время сентиментальности кончилось. Он почувствовал, что ответов на его вопросы не будет.

Он встал с кровати и стал развязывать галстук. Два резких движения, кожа на его лице туго натянулась, казалось, видны кости на щеках и на подбородке. Рот был плотно сжат, взгляд безразличен.

— Хорошо. Давай займемся делом.

Он снял пиджак и повесил на вешалку. Потом вынул часы с цепочкой, снял жилет, расстегнул подтяжки, снял носки и ботинки. Он сидел на кровати, как будто был один в комнате. Потом встал спиной к ней, стянул рубашку и снял брюки.

Теперь он повернулся к ней лицом.

— Ты что же, так и будешь сидеть здесь всю ночь за мои двадцать долларов?

Она не пошевелилась. Глаза ее были широко раскрыты, как в тот день на груде цветов.

— Ну?! — резко произнес он. «Не надо, Роберт, пожалуйста», — говорил ее внутренний голос. А вслух:

— Иногда мужчины любят раздевать нас сами.

— У меня нет желания делать это. Разденься сама, — приказал он.

Его нательное белье было расстегнуто до пояса. Он опустил руки и ждал, сам не понимая, почему сейчас ему хотелось унизить ее. Быть может, потому, что он сам опустился до того, что пришел сюда, готовый заниматься этим унизительным делом.

— Я жду, Ив.

Она поднялась и встала перед ним, прямая, как Жанна д'Арк, привязанная к столбу, взгляд ее был прикован к его лицу. Она сняла кимоно и бросила его на кровать. Скинула атласные туфли, подвязки, чулки. Резкими движениями расстегнула крючки корсета, и он упал на пол. Она сняла комбинацию и тоже бросила ее на пол. На коже ее отпечатались полосы и сеточки от белья и корсета. Он смотрел на эти морщинки, поднял глаза к ее голой груди, затем взглянул на лицо. В этот момент она пыталась расстегнуть пуговицу на талии у своих панталон. В глазах ее сверкали слезинки, как росинки на листке.

У Роберта ком встал в горле и что-то разорвалось внутри.

— Нет, Адди, не так, — прошептал он, делая шаг к ней и закрывая собой. Он прижал ее руки к бокам. — Я не могу так. — Глаза его были закрыты, ресницы влажны от накипавших слез. — Ни за что на свете. Чтобы ты ненавидела меня и я ненавидел сам себя. Никогда! Прости меня, Адди.

Она молча стояла в его объятиях, и тогда Адди вышла из своего одинокого убежища и постучалась в израненное сердце.

— О-о-о, Адди! До чего мы дошли! — Он обнял руками ее голову, они стояли и молча плакали, не видя лиц друг друга, потрясенные. Внизу закрыли дверь. Кто-то засмеялся. Пронзительно закричал попугай. Часы у кровати отсчитывали драгоценные минуты: две… три… Они тихо стояли, ее волосы касались его бороды, а босая нога была на его ступне.

— Оденься, Адди, — хрипло прошептал он, ослабив объятия.

— Подожди. — Она все еще прижималась к нему, стоя неподвижно. — Я должна рассказать… Я больше не могу жить с этим.

Он сжал ее плечи и застыл в ожидании. Ее шея прижималась к его плечу, и он чувствовал, как она пыталась проглотить стоявший в горле ком.

— Это был мой от-т-ец, — прошептала она, и ее руки на его спине сжались в кулаки. — Он приходил ко мне в п-п-постель п-п-по ночам. И он заставлял м-м-меня д-д-делать в-в-все это с ним.

Роберт вздрогнул, ужас и возмущение горячей волной залили его. Внутри, где-то в желудке, образовалась пустота, а в голове прозвучало: «Ты ничего тогда не понял, Роберт».

— Твой отец?! — прошептал он.

Она кивнула, надавив на его плечо и вздрагивая от сдерживаемых рыданий, которые он чувствовал своим телом.

Роберт прижал ее голову к своей груди. Если бы только он мог обхватить всю ее и оградить от окружающего ее мира, он бы незамедлительно сделал это!

— С тех пор как мать оставила нас.

— О-о-о, Адди… — Он не думал, что жалость может быть таким всепоглощающим чувством.

— Я спала в-в-вместе с Сарой, а потом, когда мама ушла, я н-н-начала писать в постель, так что отец поместил меня в отдельную комнату, и в-в-вот тогда эт-т-то н-н-началось. Без мамы было очень одиноко и тоскливо, и в-в-вначале мне нравилось, когда он п-п-приходил и л-л-ложился к-к-ко мне.

Слезы текли из глаз Роберта и орошали ее волосы. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, как два стебля сырой травы.

— Ты же была тогда совсем ребенком.

— Это было задолго до того, как я познакомилась с тобой. Задолго до того, как я тебя полюбила.

— Он силой заставил тебя?

— Не сразу. Это началось, когда мне было двенадцать лет.

— Двенадцать… Двенадцать… Боже милостивый, всего двенадцать лет! — Он только познакомился с ней тогда. И смотрел, как она играет на пианино с таким угнетенным выражением лица, что, казалось, она уносилась в глубокие дали одиночества. На ней тогда было платье из шотландки с большим белым воротником, низко опускавшимся до ее только начинавшей округляться девичьей груди. Он иногда глядел украдкой на нее, когда ее глаза были прикованы к нотам. Вспоминая, он почувствовал себя виноватым даже за такое незначительное нарушение ее целомудрия.

— Ты тогда только начала созревать.

— Да, — прошептала она.

— И я тоже стал замечать тогда, как ты растешь.

Она промолчала.

— И все стало еще хуже и из-за этого тоже, да?

Она молчала.

— Да, Адди?

— Ты в этом не был виноват, совершенно не был. Ты не знал.