Он поцеловал ее, погладил шею и волосы нежно поправив их, как будто они были растрепаны ветром — Роберт…

— Угу… — Он продолжал гладить ее волосы.

— Я хочу иметь много детей, больше, чем может вместить этот дом.

Он улыбнулся и склонился над ней. Прежде чем их губы встретились, он сказал:

— Что ж, давай займемся их производством.

Глава 22

С потерей Ноа жизнь для Сары в значительной степени утратила смысл. Раньше, до знакомства с ним, она горела энтузиазмом, работа заряжала ее и побуждала к действию. Какие бы задачи ни ставила перед ней ее деятельность в газете, она проявляла повышенную требовательность к самой себе. Она всегда являлась инициатором, вдохновителем и исполнителем всего, что считала нужным, и бросалась в бой, не задаваясь излишними сомнениями, до тех пор пока задача не бывала решена.

А теперь прошли уже недели после бракосочетания Адди с Робертом, но Сара ни разу не проявила своих бойцовских качеств. Каждый день она шла в редакцию, но то, что она делала, было незначительно. Она писала статьи, набирала и читала гранки, но работа казалась ей неинтересной и даже бесцельной. Она охотилась за новостями, продавала место для рекламы, писала обзоры пьес, но признавалась самой себе, что ее деятельность не имела никакого значения для мира.

Дома она уходила к себе очень рано, чувствуя себя чужой там, где молодожены, купаясь в блаженстве, сидели, тесно прижавшись друг к другу на кушетке, сплетая руки и иногда целуясь. И хотя их счастье не наполняло ее горечью, глядя на них, она чувствовала себя обделенной,

Сара начинала писать статьи, которые потом довольно долго ждали завершения. Бывало ей приходили на ум мимолетные воспоминания, рождавшие стихотворные строки. Иногда она сочиняла целое стихотворение, иногда отдельные строфы. Временами изливала свое чувство одиночества в дневнике или глядела на коробочку с инкрустацией, открывала ее, доставала брошь, подаренную Ноа, и гладила ее. Потом закрывала лицо руками и долго сидела неподвижно, размышляя о своей женской ущербности.

Кто ее полюбит, холодную, как раковина, неспособную воспринять теплые человеческие чувства?! Если она не смогла принять их от человека, которого любила, можно ли надеяться, что будет когда-либо в состоянии побороть эту свою ужасную черту? Иногда она представляла себя идущей к Ноа с решением довести отношения до логического конца и проверить себя. Но она была слишком невинна, чтобы представить себе все в деталях, а ее ограниченные знания о физической близости подсказывали ей, что она будет упрекать себя в распущенности.

Ирония судьбы! Ведь когда-то она оттолкнула Ноа, крикнув: «Нет, я не буду такой, как Адди!» А сейчас она жаждет быть такой, как сестра, но вместо этого стала ненормальной, каким-то чудищем. Как это жестоко со стороны природы — дать ей желание и возможность быть любимой, но лишить способности принимать самое глубокое проявление любви.

Все чаще и чаще она проклинала своего отца, которого считали столпом благопристойности и чья мерзкая распущенность явилась причиной ее теперешнего состояния. Ненавидя даже память о нем, она становилась все более одинокой и замкнутой в своем горе, все более придирчивой и раздражительной на работе, где каждый день прикасалась к вещам, любимым ранее, так как они принадлежали Айзеку Мерриту.

Как-то в середине июля, когда в помещении редакции было жарко и душно, а в воздухе стоял запах навоза с улицы, Сара устроила сцену, о которой потом очень сожалела. Она замечала, что несколько раз Патрик доставал фляжку из кармана и прикладывался к ней. Она также вслушивалась в щелканье литер в верстатке, определяя темп. Ей казалось, что он замедлился после полудня. Услышав ругательство за спиной, она обернулась, увидела Патрика, склонившегося над железным листом, на котором был рассыпан шрифт, и что-то бормочущего. Вместо того чтобы собрать шрифт, он опять достал свою фляжку. Сара быстро наклонилась в его сторону и выбила ее из его рук.

— Вот так! Пей, пей! Думаешь, это поможет тебе собрать шрифт! — закричала она.

Фляжка завертелась на полу, из нее выплеснулась часть содержимого.

Патрик покачнулся на каблуках. Лицо его раскраснелось, глаза остекленели.

— Пр… стите, мисс Сара. Я не х…тел, н…

— Ты не хотел… — насмешливо поддразнила она. — День за днем травишь себя этими помоями, работаешь все медленнее и отравляешь воздух винными парами. Мне это надоело, мистер Брэдиган, слышите меня?! Мне надоело видеть, как вы спотыкаетесь и почти не работаете во второй половине дня.

Она кричала пронзительным голосом. Потом выбежала из комнаты. Патрик и Джош глядели ей вслед в изумлении. Лужица спиртного разлилась по полу. Джош поднял фляжку и вручил ее Патрику с извиняющимся видом.

— Она не хотела тебя обидеть, Патрик.

— Нет, хотела. — Патрик поглядел на фляжку, зажатую в худых, узловатых руках. Он шумно вдохнул воздух. — Вообще-то я пью слишком много и знаю это.

— Да нет же. Ты в порядке. Набираешь тексты быстрее, чем кто-либо. Она сама мне это говорила.

Патрик печально качал головой, пристально глядя на фляжку.

— Нет, она права. Я вишу камнем у нее на шее.

Он выглядел таким жалким, что Джош даже не нашел, что сказать в утешение.

— Давай, Патрик… — Джош обнял его. — Я помогу тебе собрать шрифт. Мы приведем набор в порядок к ее возвращению.

Но Сара не возвращалась. В конце дня Джош и Патрик заперли дверь и ушли.

Сара вернулась в редакцию после шести вечера. Она увидела набор, пробельный материал, вычитанные гранки. Все это находилось на талере и было готово к работе.

В комнате было душно, пахло скипидаром, заднюю дверь закрыли, чтобы не возникало сквозняков. Сара стояла около печатного станка и чувствовала, будто на грудь ей положили тигель. Она обрушилась на Патрика, хотя была недовольна вовсе не им, а жизнью. Она обошлась с ним непростительно резко. Действительно, он пил, тем не менее он выполнял свою работу и допускал брак очень редко. Любой, кто работает со шрифтом достаточно долго, может ошибиться и напутать. Сегодняшний срыв мог произойти и у Джоша, и у нее самой. У этого трио сложились прекрасные рабочие отношения. И если им что-то угрожало, то причиной была она, а не Патрик. Она, с ее раздражительностью, переменчивым настроением и недовольством.

Сара опустилась на стул, откинула голову и закрыла глаза.

«О-о-о, Ноа, — подумала она, — я никуда не гожусь без тебя».

На следующее утро Патрик не вышел на работу. Сара была готова извиниться перед ним, но, когда он не пришел в половине девятого, она забеспокоилась. Она глядела на прохожих через окно, но Патрика не было видно. Не пришел он и в девять часов. Она взяла метлу и вышла на улицу, чтобы подмести тротуар перед входом в редакцию, то и дело останавливаясь и вглядываясь в направлении гостиницы, в надежде увидеть его высокую согнутую фигуру, приближающуюся неуклюжей походкой. Патрика не было.

Войдя в помещение, она обратилась к Джошу:

— Что он говорил вчера?

Джош пожал плечами и стал пристально изучать носки своих ботинок.

— Ты должен мне сказать, Джош. Я знаю, я была не права и очень сожалею. Но, надеюсь, смогу сама сказать Патрику об этом. Так что же он сказал?

— Он сказал: он знает, что слишком много пьет и висит у вас на шее как камень.

Сара прикусила губы, чтобы они не дрожали, отвернулась к окну и пробормотала:

— О, Патрик!

К полудню она поняла, что тот ушел навсегда. Она пошла в Центральную гостиницу, чтобы спросить Сэма Пиплза, не знает ли он, где Патрик.

— Он уплатил по счету сегодня утром и ушел, — сообщил ей Сэм.

— Уехал в дилижансе?

— Боюсь, что так, мисс Меррит.

Она быстро отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

«Патрик, возвращайся. Я не хотела тебя обидеть. Ты всегда относился ко мне хорошо, с первого вечера, как я приехала сюда. Ты дал мне золото в этом гостиничном вестибюле, чтобы заплатить за мою комнату. Прости меня, Патрик».

Патрик не вернулся. Он исчез, так же как исчезают все бродячие печатники. Она и раньше опасалась, что он так поступит, но прошло несколько месяцев, и она стала полностью доверять ему и не представляла себе выпуск газеты без него. Он стоял у истоков, набрал и отпечатал несколько экземпляров первого номера под большой сосной в тот день, когда ее арестовали. Он трудился с ними много месяцев, напевая забавные ирландские частушки, обучая Джоша — а он был терпеливым учителем — и наблюдая за делами в редакции в отсутствие Сары. А однажды он даже поцеловал ее и предложил выйти за него замуж. Нельзя терять таких друзей, как Патрик.

Между тем наступил август — жаркий, сухой и пыльный. Разработки приносили очень неплохую добычу не только золота, но и серебра. Перспективы приисков были исключительно многообещающими. Из Дедвуда уходили партии драгоценных металлов стоимостью в десятки тысяч долларов. Банда Джеймса рыскала по всей верхней части центрального прохода, а бандит по имени Антрим уже начал намечать себе жертвы в Аризоне. В конце августа в десяти милях к юго-западу от города обнаружили грузовой фургон из Дедвуда с убитыми возницей и охранниками. Золото и серебро на сумму в тридцать тысяч долларов было похищено.

Не прошло и часа после получения печального известия, как Ноа Кемпбелл сел в седло, дал сигнал добровольцам, вызвавшимся сопровождать его, и всадил шпоры в бока своего мерина. Подняв облако пыли, всадники промчались галопом по Мейн-стрит. Все были вооружены и экипированы.

Улица была полна людей, слышавших о случившемся и пожелавших проводить отряд, Ноа сосредоточенно вглядывался вдаль, лицо его было сурово. Только раз он отвел глаза в сторону, когда проезжал мимо редакции «Дедвуд кроникл», где стояли Джош Докинс, Адди Бейсинджер, Сара Меррит и новый печатник Эдвард Норвеки, наблюдая за происходящим. Но он видел одну Сару Меррит в кожаном фартуке, скрестившую руки на груди и следившую за ним полным беспокойства пристальным взглядом. Он отвел глаза.

В отряде также находились Роберт Бейсинджер, Фримен Блок, Энди Тейтем, Дэн Терли, Крейвен Ли, несколько рудокопов, а также бывший армейский разведчик по имени Вулф. Они двигались через покрытые рощами холмы, известковое плато, мимо скал желтовато-розового цвета, поросших большими соснами. Ночь они провели в пещере у подножия скалы, а на следующее утро поскакали дальше по дороге, идущей через долину, в которой преобладали песчаник, глина и известняк. Она петляла между холмами и была совершенно лишена растительности из-за засоленной и сухой почвы. Нигде не было и следа человеческого жилья. Перевалив через пустынный горный хребет за холмами, мимо причудливых скоплений окаменевших деревьев они спустились к пустынным просторам Великих равнин, где было мало влаги и еще меньше пищи.

Августовское солнце палило кожу, а постоянный ветер сушил глаза. Языки распухли, губы запеклись от жажды. Им приходилось часто останавливаться, чтобы налить воды в шляпы из фляжек и попоить лошадей. Сами они вливали в рот лишь несколько капель влаги и жевали вяленое мясо для поддержания солевого баланса в организме. Мокрые шляпы, надетые на голову, приносили облегчение всего на несколько минут, так как почти мгновенно высыхали.

Бигхорнз — место, где они могли настичь грабителей, — лежал в ста пятидесяти милях к западу, за голубой дымкой на горизонте. Они неуклонно продвигались вперед, несмотря на тяготы пути. Губы их потрескались, бороды отросли, кожа задубела и неприятно пахла.

Четвертая ночь прошла на открытой равнине, на голой, жесткой земле, среди колючек. Все были крайне утомлены и мрачно молчали.

Когда путники улеглись на сложенные одеяла, подложив седла под голову, и глядели на мириады звезд на ночном небе, Роберт спросил:

— Что происходит, Ноа?

— Боюсь, мы никогда не настигнем убийц. Эти сукины дети слишком быстро улетучились.

— Да нет, я другое имею в виду. Мы едем уже четыре дня, а ты не произнес и десяти слов за это время.

— Слишком жарко, горло пересохло, не до разговоров.

Роберт не обратил внимания на его слова и продолжал:

— В городе говорят, что ты стал злым и бессердечным, что ты скорее бросишь пьяного в кутузку, чем отошлешь его домой. Ты никогда не был таким.

— Сказать по правде, Роберт, мне нужно немного поспать.

— Но признайся, это связано с Сарой?

Ноа презрительно фыркнул.

— С Сарой? Дерьма-пирога…

— Она такая же, как и ты. Какого черта вы выпендриваетесь, что вы оба хотите доказать?

— Заткнись, Роберт. Когда мне понадобится твой совет, я обращусь к тебе.

— Ты видел ее, когда мы отправлялись, видел, что она чертовски беспокоится о тебе… Только не говори, что это не так. Вы собираетесь коснеть в упрямстве до конца дней своих?

Ноа резко поднялся, как будто его подбросили.

— Иди ко всем чертям, Роберт! С меня хватит! Сары Меррит больше нет в моей жизни. Что касается моей работы, я ее выполняю так, как считаю нужным. И командую отрядом тоже, как считаю нужным. А сейчас заткнись, прошу тебя, и оставь меня в покое.