Лора Бекитт - Прощения не ждут

Там Эвиан усадила Дункана на стул и сама села напротив. Она делала так, только когда им предстоял жизненно важный разговор. Но сейчас она не просто смотрела на сына, а еще и взяла его лицо в свои прохладные и нежные ладони.

— Я хочу поговорить с тобой о поездке в Гранд-Джанкшен.

Мальчик встрепенулся.

— Когда мы едем?

— Никогда.

У Дункана был разочарованный вид.

— Вот как? А я думал…

— Разве ты не хотел остаться в «Райской стране», рядом с Эриком?

— Хотел, но ведь ты говорила, что мы будем жить в городе, в большом доме вместе с мистером Платтом.

— Все изменилось.

— Почему?

— Помнишь, ты спрашивал, встретим ли мы когда-нибудь твоего отца?

Мальчик затаил дыхание.

— Да.

— Это произошло.

В комнате стало так тихо, как, наверное, бывает на самой окраине мира. Прошло не меньше минуты, прежде чем Дункан осторожно спросил:

— Как это? Где он?

— Сейчас этот человек находится на ранчо «Синяя гора».

Лицо Дункана сделалось похожим на разбитое зеркало.

— Нет! Не может быть!

— Почему?

— Разве он хороший человек?!

— Он твой отец. Надеюсь, он сделает все, чтобы быть хорошим; во всяком случае — для меня и тебя. Мы переедем на ранчо «Синяя гора» и…

— Там не так хорошо, как в «Райской стране»! — упрямо произнес Дункан и сжал кулаки.

— С «Райской страной» у меня связаны не слишком приятные воспоминания, а в другом месте мы сможем все начать заново. «Синяя гора» — тоже хорошее ранчо. Мы починим дом, сделаем кое-какие пристройки. Нам хватит места. И ты сможешь в любое время приезжать в «Райскую страну».

— Я не знаю, о чем с ним говорить, — пробурчал Дункан.

— С кем?

— С этим… человеком.

— Думаю, со временем вы найдете общий язык, — спокойно произнесла Эвиан.

Дункан тихонько вздохнул. Он очень любил и уважал свою мать и лучше чем кто-либо знал, что ей свойственно то, чего не было ни в ком из окружавших его людей: непоколебимость.

— Я должен встретиться с ним? — обреченно произнес он.

— Ты ничего не должен. Какое-то время ты можешь пожить здесь.

Глаза Дункана были мрачными, а губы подергивались. Он понимал, что принадлежит Эвиан, но надеялся, что она так же принадлежит ему. Мальчик думал о незнакомце, которого мать ни с того ни с сего назвала его отцом, вспоминал, как тот вошел в вагон, напугав всех (кажется, даже дядю Арни!), спутал их планы, а теперь посягнул на самого близкого ему человека.

— Значит, ты решила жить с ним? — в его голосе явственно звучали ревность и боль.

— Да. Тебе это не нравится?

Дункан решительно кивнул. Обычно Эвиан не задавала таких вопросов, но раз уж спросила — ей же хуже! Женщина вздрогнула. На долю секунды мальчик сделался поразительно похожим на своего настоящего отца.

— Но ты не возражал против мистера Платта? — спокойно произнесла она, стараясь взять себя в руки.

— Потому что он был похож на дядю Арни. А этот — нет!

— На самом деле все люди разные.

Мальчик был огорчен, а Эвиан не могла скрыть, что рассчитывала на другую реакцию. Дункану был нужен не просто отец, а отец, которым можно гордиться. Таким, каким в его представлении был Арни, а то и лучше.

Эвиан отыскала Надин на заднем дворе, где Арни приладил качели: держась за одну из веревок, женщина раскачивала доску, на которой сидела Кортни. То была редкая минута досуга: обычно, завершая одну работу, Надин уже думала о другой.

— Нам надо поговорить, — сказала Эвиан.

Надин остановила качели, сняла с них Кортни и велела девочке идти в дом.

— Я скоро приду, и мы закончим шить твою новую куклу.

Эвиан и Надин стояли против друг друга. Доска покачивалась с еле слышным скрипом, и в этом звуке было что-то зловещее.

— Я сказала Дункану, что Кларенс Хейвуд — его отец, — без всякой подготовки заявила Эвиан. — К сожалению, он не слишком обрадовался.

Услышав такое, Надин вдруг вспомнила их самый первый разговор. Тогда она сразу обратила внимание на изящество Эвиан, ее точеную фигуру, тонкие запястья. И вместе с тем в ней таилось что-то тяжелое и мрачное.

Неожиданно лицо Надин исказилось, и она топнула ногой.

— Потому что это неправда! Как ты могла?!

— Что тебя возмущает?

— Ты спрашиваешь, что?! Я согласилась с тем, чтобы Дункан не знал, кто был его настоящим отцом даже после того, как тот умер! Но я не могу смириться с тем, что ты навязываешь мальчику Кларенса Хейвуда. Да, я вынуждена терпеть его присутствие ради Арни, к тому же он обещал, что Кларенс не появится в «Райской стране», но ты! Ты твердила, что у Джозефа Иверса было дурное прошлое, так почему ты отвергла благородного и достойного человека и выбрала бандита! Я помню выражение его лица, когда он шел по вагону, а потом приставил револьвер к телу Арни! Дункан тоже никогда этого не забудет!

Эвиан молчала, и тогда Надин добавила:

— Ты полагаешь, Кларенс Хейвуд готов принять твоего сына?!

— Он пока ничего не знает.

Женщина остолбенела.

— Мне чудится, — прошептала она, — будто мы вернулись в далекое прошлое, когда между нами не было ни понимания, ни симпатии.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Я не могу тебя прогнать; половина ранчо принадлежит тебе.

— Со временем я уйду, — невозмутимо произнесла Эвиан. — А Дункан пусть пока остается тут.

Повернувшись, она пошла со двора. А у Надин возникло чувство, что будь у нее в руках оружие, она бы выстрелила Эвиан в спину.

Дункан бежал, путаясь в высокой траве и размазывая по лицу слезы. Однако когда мальчик подбежал к ограде, на которой по-прежнему сидел его друг, он усилием воли загнал слезы глубоко внутрь.

— Ты долго! — издалека закричал Эрик, но в его голосе слышалась радость.

Однако Дункан больше не хотел играть в моряков и вообще ни во что. Подпрыгнув и усевшись рядом с приятелем, он мрачно посмотрел на него.

— Что бы ты сделал, если б твой отец поступил плохо?

У Эрика были ясные голубые глаза, светлые вихры и простодушное лицо. Когда он с гордостью восклицал: «Мой папа самый лучший!», Дункан знал, что это правда. Он поневоле завидовал другу: ему тоже хотелось иметь такого отца.

— Он не может совершить ничего дурного, — убежденно произнес Эрик.

— А если бы? — с нажимом проговорил Дункан.

— Что, например?

— Убил человека. Застрелил из ружья.

— Он никогда бы этого не сделал, — повторил Эрик.

Дункан наморщил лоб, и на его лице появилась недетская усмешка.

— Ты уверен?

— Может, если бы только это был плохой человек. Бандит. Если бы папе пришлось нас защищать.

— Люди, которые грабят поезда, — бандиты?

Когда Эрик кивнул, Дункан угрожающе произнес:

— Тогда скажи, твой отец мог бы дружить с бандитом?

— Конечно, нет!

— Ты много чего не знаешь! — бросил Дункан и, соскочив с ограды, зашагал к дому.

«Что способно привести человека к лучшей жизни? — думала Эвиан. — Только вера в то, что это достижимо».

Вид плотных серых облаков и голубой линии хребтов успокаивал. Иногда однообразие способно вызвать тоску, а порой оно действует исцеляюще, благотворно. Эвиан любила позднюю осень, когда уже нет буйства красок, но еще сухо и тепло.

Под ногами ломались пожелтевшие метелки, что-то постоянно цеплялось за подол, когда она шла к дому. Он в самом деле выглядел заброшенным. Краска, если она где-то и была, совершенно облупилась, а оконные рамы покосились. Стены покрывал серый лишайник. Кругом стояла такая тишина, что у Эвиан заломило виски. Казалось, здесь многие годы не ступала нога человека.

«Но ведь мы не настолько старые?» — подумала Эвиан. Хотя сейчас она была готова поверить в то, что душа может быть намного старше тела.

Отворив дверь, она сделала такой решительный шаг, что юбка взметнулась вокруг ее ног. Сидевший на ящике Кларенс обернулся, и его глаза ожили. По выражению его лица Эвиан догадалась, что он не верил в то, что она придет, и думал, будто сейчас увидит не ее, а Арни.

Тем не менее она сразу заметила, что он постирал свою одежду и как мог привел в порядок себя и то, что его окружало. Выкинул хлам, от которого не было пользы, вычистил посуду песком и подмел пол, усыпанный сосновыми иглами, сухими листьями, мертвыми жучками и еще каким-то сором.

В комнате было тепло, даже душно, пахло едой и кофе. Кларенс подкинул дров в черное чрево печки.

— Хочешь? — спросил он, кивая на котелок.

Эвиан покачала головой. Она видела, что он не знает, как себя вести.

— Я рад, что ты пришла.

— Ты знаешь, зачем я пришла.

Кларенс встал и привлек Эвиан к себе. Оба знали, что в эти минуты для них еще есть путь назад. Кларенс напряженно ждал, но Эвиан не двигалась и ничего не говорила, и тогда он промолвил:

— В комнате жарко. Можно снять с себя все.

По ее взгляду Кларенс понял: Эвиан хочет, чтобы он отвернулся, и он выполнил ее молчаливую просьбу.

На сей раз Эвиан надела белье, но не то, что было на ней, когда она ехала в Гранд-Джанкшен, а другое, из простой ткани, незатейливое и скромное, больше напоминавшее девичье.

Раздевшись, она легла и накрылась одеялом. Простыни были ветхими, но чистыми. Когда он скользнул к ней, она закрыла глаза, и тогда Кларенс сказал:

— Не обязательно видеть друг друга. Главное — чувствовать. Тебе понравилось то, что было вчера?

Эвиан кивнула.

— Если хочешь, — добавил Кларенс, — можно поговорить о том времени, когда мы были в разлуке. Я готов выслушать тебя и расскажу тебе все, что ты желаешь узнать, хотя едва ли сумею что-то объяснить.

— Тебе это нужно?

— Нет.

— Тогда не стоит.

— Ты боишься? — прошептал он, осторожно обнимая ее.

Что она могла сказать? Что много лет внутри нее жили чувства, похожие на злобные существа с острыми зубами и когтями? Что отдавая себя мужчине, она делала все для того, чтобы хотя бы на несколько минут покинуть собственное тело?

Кларенс ничего не забыл. Она догадалась об этом по его прикосновениям, как угадала бы мелодию по первым нотам. Он целовал и ласкал ее бережно, почти целомудренно, давая ей возможность прислушаться к себе; так, как все эти годы делал это в своих мечтах. И проник в нее только тогда, когда она дала понять, что на все согласна и ничего не боится.

Обнимая его, отвечая на его движения, ощущая внутри все нараставшее приятное чувство, Эвиан радовалась тому, что она осмелилась, преодолела, перешла границу, смогла прогнать стыд и страх и наконец впустить в себя готовность наслаждаться тем, что столь долгое время приносило ей только муки.

Одеяло было откинуто, а простыни смялись. Дыхание было мятущимся и тяжелым. Ощутив внутри горячую влагу, Эвиан подумала, что не будет мешать той проделать свой путь, подобный дороге, какую находят весенние ручьи к спящей земле, дабы пробудить в ней новую жизнь.

Они долго не могли ни о чем говорить, но потом Кларенс сказал:

— Подумать только, были минуты, когда я думал, что обречен на одиночество!

— Такое было и со мной.

— Почему ты решилась на это? Почему выбрала меня?

— Наверное, потому что поняла: я люблю тебя, — Эвиан произнесла это так просто, как будто знала об этом всегда.

Кларенс не успел ответить. Скрипнула дверь, и он вскочил. В комнату заглянул человек. Это был Арни, который привез продукты и увидел то, чего не ожидал и не должен был видеть: Кларенса в постели с Эвиан.

Он тотчас вышел, вернее, выскочил за дверь. Арни знал, что должен немедленно уехать, и все же он подождал ровно столько, сколько понадобилось Кларенсу, чтобы набросить одежду и выйти наружу.

— Прости, — произнес Арни с краской в лице. — Я не знал. Я уже ухожу.

— По-моему, ты хотел что-то сказать?

— Да. Это твоя жизнь, и я не желаю вмешиваться, но… Одно дело, если в доме станешь жить только ты, и другое — если к тебе будет приходить Эвиан. Ваши отношения не удастся утаить. Пойдут слухи.

— Понимаю. Вот почему я хочу попросить Эвиан выйти за меня замуж.

Арни пошатнулся от неожиданности.

— Но как вы поженитесь?! Тебе ни в коем случае нельзя появляться в Шайенне: тебя тут же схватят!

— Мы можем поехать не в Шайенн, а в Денвер. Он находится в Колорадо. Не такая я крупная птица, чтобы меня искали по всем штатам!

— Ты ошибаешься. К тому же, мне кажется, шериф не поверил, что твое бегство обошлось без моей помощи. Поэтому я не уверен, что агенты Пинкертона не явятся сюда. Пока почти никто не знает, что ты скрываешься на этом ранчо, но если вы с Эвиан…