Наслаждаться жизнью. Она уже забыла, каково это, а он никогда и не знал. Ей казалось, что такое обычно случается только в кино – чтобы два человека, которые были так нужны друг другу, вдруг встретились и смогли сблизиться. Адам в отличие от нее, не задавался никакими глубокими вопросами и не вникал в суть мироустройства – его интересовало лишь настоящее, то, что действительно имело значение.

Все вечера они проводили вдвоем, и она почти каждый день приходила к нему на работу. В ресторане к ней уже привыкли, и никто не удивлялся тому, что Адам предпочитал покидать кухню последним. Совместные ужины стали нормой – за последний месяц он успел показать ей почти половину блюд из меню и даже то, чего не было в общем списке. После этого они отправлялись к ней в квартиру, поскольку ехать к нему домой было уже слишком поздно. Иногда они готовили на ее импровизированной кухне – тогда было даже теплее и уютнее. Ева любила покупать продукты заранее – они вместе выбирали блюдо, он писал в ее блокноте все, что нужно, и она отправлялась на рынок с этим перечнем.

По дороге она часто заходила в магазины и покупала разные мелочи – заколки для волос, бигуди или что-нибудь из косметики. Ей хотелось выглядеть лучше, и она стала замечать собственные недостатки. Все, что до этого казалось нормальным – полинявшие носовые платки, отсутствие украшений и лака на ногтях – теперь стало важным. Еще приятнее было от того, что Адам замечал любую мелочь и обязательно хвалил ее приобретения.

Зима подбиралась тихо и незаметно, и они не замечали ее приближения, пока не выпал первый снег. Улицу украсила густая белая стена из крупных хлопьев – в воздухе повисли непрерывные гирлянды, тянувшиеся от самого неба до серого асфальта. Ева не могла остаться в доме – теперь, впервые за долгое время, она ощущала внутри жар, который в прошлом заставлял ее двигаться вперед и что-то менять. Это странное ощущение, когда необъяснимое желание горит и распирает изнутри, и ты сам не знаешь, чего именно хочешь, но знаешь точно, что не можешь усидеть на месте – это и есть настоящая жажда к жизни.

Наглядевшись на падающий снег, она отошла от окна, выбрала самую теплую одежду и вышла из квартиры, а потом спустилась в ресторан. Адам не ждал ее – он привык к тому, что днем Ева обычно предпочитала оставаться в своем гнездышке. Когда она пришла на кухню, он как раз дремал в своем кресле – у них наметился небольшой перерыв.

Ева остановилась на пороге, глядя на его опущенную голову и не зная, стоит ли его беспокоить. Все сомнения разрешила Алика – проходя мимо, она легко задела его плечо и сообщила:

– К тебе пришли, а ты все спишь.

Адам вздрогнул и поднял еще сонное лицо.

– Привет, – улыбнулась Ева. – Я не знала, куда мне еще пойти. Ты на работе, я знаю, просто захотелось тебя увидеть.

Он вскочил с места и приблизился к ней, на ходу проверяя рукава и поправляя фартук.

– Ты же знаешь, я всегда рад тебе. У нас сейчас никого нет. Я думаю, что мы можем выйти на несколько минут.

Они вышли через заднюю дверь, не обращая внимания на любопытные и многозначительные взгляды других поваров.

Оказавшись на улице, Ева закрыла глаза и прижалась лицом к его плечу.

– Я не могу наслаждаться моментом, если я одна. Не представляю, как можно долго жить в одиночестве. Сегодня идет снег, и я так хорошо себя чувствую, но мне кажется, что это преступление – радоваться чему-то, если рядом никого нет.

Так было и прежде – когда у нее были девочки, она позволяла себе все, что угодно. Вкусная едва, красивая одежда, игры и праздники – все имело смысл, если она могла поделиться этим со своими дочками. Когда их не стало, она утратила желание получать удовольствие от жизни. Думая о том, чтобы сделать для себя что-то приятное, она ощущала себя воровкой или обманщицей.

Только теперь, выбежав из дома, чтобы оказаться рядом с Адамом, она поняла, как много он для нее значил.

– Просто побудем рядом? – поднимая глаза и с надеждой глядя на него, спросила она. – Совсем чуть-чуть, мне много не нужно.

Он обнял ее за плечи и ответил:

– Сегодня мы закрываемся пораньше – поставщик сказал, что у них проблемы с продуктами. Сейчас нас могут прервать, но вечером мы будем только вдвоем. Пойдем в хороший магазин, купим тебе теплое пальто и хорошее шерстяное платье. Что еще нужно? Я могу купить тебе что угодно. Ты наверняка не запаслась хорошей одеждой.

Она засмеялась:

– У нас в Будапеште тоже не очень теплая зима, и у меня есть подходящая одежда. Но если тебе хочется что-нибудь купить, я только рада.

– Хотя бы пройдемся. А то ты, наверное, совсем не гуляла в Праге по-настоящему, хотя живешь здесь уже долго, – предложил он.

Вероятно, он уже забыл о том, что прежде мысль о прогулках по городским достопримечательностям совсем не приводила его в восторг.

– Дома – это кирпичи, камни и стекла. Дороги – асфальт. Деревья – просто деревья. Все это не так важно, поверь.

Он усмехнулся:

– Вот покажу тебе вечером Тынский храм, и ты все обязательно поймешь. В темноте он не так красив, как при дневном свете, но все равно очень внушительный. Пожалуй, можно еще прокатиться до часов.

– До каких часов?

– Да наших, пражских часов с фигурками, картинками, календарем и много чем еще. Тебе они понравятся. Я, признаться честно, люблю часы – неважно, какие.

Еве было все равно, что он собирался ей показать. Снежный день открыл двери, за которыми она заперла свои желания и чувства. Время, что она упустила, предаваясь скорби и наказывая себя за смерть своих детей, осталось в прошлом. Уезжая в Прагу, она надеялась найти здесь покой, но встреча с Адамом подарила ей намного больше. То, что происходило между ними, больше походило на чудо.


Тынский храм высился готическими шпилями в темное небо. Подсветка окрашивала стены в желтоватый цвет, и храм казался особо зловещим. Ева стояла у самого фундамента и смотрела вверх, запрокинув голову. Небоскребы и телебашни, конечно, способны поразить воображение, но строгость и острота форм Тынского храма стерли все остальные впечатления, заполнив собой все пространство.

– Мне кажется, что выше уже невозможно ничего построить, – через некоторое время сказала она. – Этот храм просто задавил меня своей тяжестью.

– Тогда нам стоит уйти отсюда, пока мы еще живы? – посмеиваясь, предположил он.

– Нет, иногда такое бывает полезно – чтобы нашлось нечто, способное раздавить одним махом. Тогда все остальное уже не кажется таким важным.

Они обошли вокруг храма, делая остановки в некоторых местах и стараясь наглядеться на него вдоволь. Ева ничего не говорила, лишь сжимала его локоть и взволнованно дышала, а на ее губах мелькала едва заметная улыбка.

– Здесь очень красиво, – сказала она, когда они ехали обратно. – Я имею в виду, вообще в городе. Необычайный город. Ты давно здесь живешь?

Адам взял ее руку и поцеловал самые кончики пальцев, но промолчал. Они доехали до ее дома в полной тишине, и Ева даже подумала, что он не захочет подняться в ее квартиру – возможно, заданный вопрос был слишком грубым или пробудил неприятные воспоминания, которыми он не собирался с ней делиться. Они все еще были чужими людьми, и ничего друг другу не обещали.

Вопреки ее сомнениям, Адам согласился переночевать у нее – теперь такие ночи стали уже чем-то привычным. В ее шкафу появилась отдельная полка с его одеждой – она хранила у себя его рубашки, брюки и свитера, чтобы по утрам он мог переодеваться в новое.

Когда дверь за ними закрылась, и они оказались одни, он взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы.

– Пора бы уже начать жить, да? Пятьдесят лет позади, самое время одуматься и начать жить по-настоящему, иначе можно совсем опоздать, – оторвавшись от нее, сказал он.

Новое пальто соскользнуло по плечам и упало на пол. Обещанное шерстяное платье, которое они также купили в магазине этим вечером, осталось где-то на пороге между спальней и прихожей. Сбившееся дыхание, быстрые поцелуи, неточные прикосновения, краткие объятия – все это сменялось и сливалось в одно непонятное пятно ощущений, с которыми никто из них не был знаком до этого. Они привыкли упорядочивать и планировать каждое действие, и теперь лихорадочность и торопливость стали для них чем-то новым и волнующим. Еве казалось, что у нее болезненный жар, который обычно бывает при простуде или гриппе, ей не хватало воздуха, а сердце билось слишком быстро. Все то, что в другое время показалось бы неприятным или опасным, теперь приносило удовольствие, и Ева не сомневалась в том, что именно сейчас чувствует себя по-настоящему живой.

Потом, когда они отдыхали, лежа на смятых простынях, Адам заговорил.

– Я живу здесь с сорок шестого года. Мне предлагали быть свидетелем в Нюрнберге, но я решил, что с меня хватит этой военной грязи. Отказался и уехал подальше – так далеко, как только смог. По тем временам Прага казалась лучшим вариантом – здесь было сравнительно тихо, и я смог найти работу. Вначале лечился на водах, но, по чести признать, помогло не очень. Потом начал ту жизнь, которой жил до сих пор. Не сразу конечно. Вначале пристроился в закусочную. Дальше пошел менять места работы, пока не остановился здесь. Купил квартиру. Все как-то сложилось и улеглось.

– Но ведь ты не мог больше двадцати лет совсем ничем не увлекаться? Даже у меня были какие-то любимые занятия.

– Я любил заниматься сексом, – пожал плечами он. – Чисто физически это любят все.

– А не физически?

– Пожалуй, любил еще читать книги и смотреть кино – это помогает притвориться другим человеком. Особенно книги. Пока читаешь, как-то не думаешь о себе, а воображаешь себя героем сюжета. Не обязательно главным – просто выделяешь того, кто тебе близок, и на время влезаешь в чужую шкуру. Не всегда успешно, но всегда интересно поглядеть, куда тебя приведет автор. Есть еще кое-что из детства… иногда мне нравится зашивать дыры в обуви. Ну, знаешь, когда кожа отходит от подошвы по самому краю. Это было первым, чему меня научил отец.

Это было очень давно – еще до войны и лагеря. Адам и сам с трудом верил, что бывали такие славные времена, когда все казалось светлым и чистым, а будущее не предвещало беды. Он хотел стать сапожником, как и его отец. Как сложилась бы его жизнь, если бы не вмешались люди в форме? Адам привык гнать эти мысли прочь – то, что свершилось, нельзя изменить. То, чего никогда не было, уже не произойдет.

– Я старался делать это как можно реже. Мне от этого становилось больно, понимаешь? Жизнь до лагеря как-то поблекла и потерялась. Вроде бы, она должна была греть меня, но… я слишком много потерял. Из моей семьи никто не выжил в этой мясорубке, а все воспоминания неизбежно связаны с родителями, сестрами… Зашивать дырки в обуви – единственное, от чего я не смог отказаться.

Она положила голову ему на грудь. Ей все эти муки были знакомы – она сама переживала их каждый день.

Поэтому он понял причины ее бегства из Будапешта и не осуждал ее затворничество. Они походили друг на друга в своем одиночестве, и им не были нужны объяснения – все причины и так были известны.

– Старая привычка обращать внимание на обувь помогла мне найти тебя. Поэтому иногда я думаю, что, может быть, нашу жизнь кто-то планирует заранее.

Ева не нашлась с ответом и решила совсем ничего не говорить. Ей вдруг жутко захотелось рассказать ему настоящую правду о себе, но она не могла решиться на это. Было еще очень рано – у них оставалось два месяца, и она хотела провести их в полном спокойствии.

Адам считал, что ее муж умер вместе с девочками. Тогда ей казалось, что она поступила правильно, но теперь, чем ближе она сходилась с ним, тем отчетливее понимала, что не имела права обманывать его. С другой стороны она полагала, что их роман не продлится долго – ей в любом случае следовало вернуться в Будапешт, к прежним друзьям и родственникам. Там оставались вопросы, еще ожидавшие ответов.


Серый мир не взорвался красками в один момент – для того чтобы все предметы обрели яркий и привлекательный вид понадобилось несколько недель. Каждый раз, встречаясь с Евой, Адам открывал для себя что-нибудь новое из списка уже приевшихся вещей. Она предложила ему не тратить понапрасну время на раздумья, и просто показать ей по очереди все блюда из ресторанного меню, что оказалось мудрым решением. Он раздобыл для нее лишний экземпляр меню, и она вычеркивала каждую пройденную ими строку, делая пометки для самой себя. Когда большая часть пунктов оказалась за чернильными линиями, Адам понял, что стал иначе воспринимать обычную работу. То, что до сего момента казалось обычным дело или повседневностью, обрело смысл.

Знакомые улицы, памятники архитектуры, которые никогда не вызывали у него восторга, городские парки и сувенирные лавки – все это казалось другим. Менялась и Ева – она заметно потеплела к нему, стала чаще улыбаться и в ее голове каждый день появлялись новые идеи.