Александра Флид






Прошито насквозь. Торонто. 1930
















© Александра Флид, 2016

© Ольга Флид, фотографии, 2016

Фотограф Ольга Флид


Голод и безработица отнимают у людей мечты, но настоящая любовь не выбирает удобный момент — она просто приходит и занимает свое законное место.

Третья встреча Адама и Евы происходит в разгар Великой депрессии.

ISBN 978-5-4474-7731-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Оглавление

Прошито насквозь. Торонто. 1930

1930. Торонто

О связи этой книги с другими сегментами серии




1930. Торонто

При желании к чувству голода можно притерпеться, но привыкнуть окончательно — никогда. Еще хуже, если речь идет о голоде, не имеющем отношения к физическим потребностям. Адам страдал и от того, и от другого. Он и его дети постоянно хотели есть, и это было самым ужасным из всего, что он вообще мог припомнить. Уже семь месяцев у него не было никакой работы. Поначалу они еще держались на старых запасах, но сейчас ему приходилось наниматься чистить улицы и общественные туалеты для того чтобы заработать хотя бы десять долларов. В комнатах напротив жила женщина, которая, как и он, воспитывала своих детей в одиночку. Он даже боялся представить, каково приходится ей, если женский труд оценивается почти в два раза дешевле, чем мужской.

На балконе, где хранился их айс-бокс, лежал слой снега. Снег стелился по перилам, по полу и промерзшей насквозь соломенной подстилке, и даже по крышке самого айс-бокса. То, что на крышке снег был таким же целым и невредимым, как и на полу, выводило из себя больше всего. В айс-бокс, где обычно хранились продукты, уже три дня никто не заглядывал.

Он повернулся к детям, глядя на своих спящих ангелов.

Дебби лежала, обняв одной рукой Мэтью и прижавшись носом к его голове. После того, как умерла их мать, они стали совсем неразлучными, и Адам не знал, как благодарить старшую дочь за то, что она взвалила на себя этот непосильный груз и стала воспитывать брата почти в одиночку. Сам он все время проводил на улице, пытаясь найти работу и вернуться домой не с пустыми руками.

Летом было еще неплохо, да и осенью тоже, но с наступлением зимы все полностью переменилось. Переживать безденежье зимой — совсем не то же самое, что и летом, даже если речь идет о городе. Он вынул из сумки самодельный календарь и посмотрел на разлинованные клетки. Еще весь февраль и март. Может быть, в апреле появится что-то более сносное или он просто наймется куда-нибудь на ферму.

Вообще, найти работу на ферме было бы проще, если бы он был совсем один — насколько он слышал, первые безработные, оказавшиеся почти на улице, нанимались только за еду. Кормить сразу троих за работу одного, никто, понятное дело, не станет. Да и если переехать за город, то где и с кем оставить детей? Дебби всего десять, а Мэтью три. Кому сейчас нужны чужие дети? За детьми смотрят только за деньги, но заработать такую сумму, чтобы хватило на семь дней… Приходилось быть честным хотя бы с самим собой — он не смог бы заработать даже на три или четыре дня.

Дебби сонно завозилась, а потом вздрогнула и проснулась. Как всегда осторожно, чтобы не разбудить брата, она выбралась из кровати и подошла к отцу, чтобы обнять и прошептать:

— Доброе утро, папочка.

От нее до сих пор пахло молоком. Адам вздохнул и обнял ее в ответ:

— Доброе утро, Дебби.

Ей пришлось многое пережить. Она смирилась с тем, что больше не ходила в школу и с тем, что стала сама убираться в доме и приглядывать за младшим братом. В особо неудачные дни Дебби отказывалась от ужина, поскольку знала, что завтра утром Мэтью будет должен позавтракать. В такие дни Адаму хотелось вылезти на крышу и закричать так громко, чтобы его голос долетел до самого Господа. Он не делал этого по трем причинам — первая состояла в том, что он уже не верил в Господа. Вторая — в том, что дети, вероятно, испугались бы, оставшись одни в темной комнате. Третья — накричавшись и сорвав голос, недалеко и заболеть, а это ему было нужно меньше всего.

Дебби надела свои домашние башмачки и отправилась на кухню, чтобы вскипятить воду для завтрака, а заодно и умыться.

Адам с грустью смотрел ей вслед. Ребенок, который еще сам пахнет молоком, не должен брать на себя обязанности взрослого человека и нянчиться с другим малышом.

Через некоторое время он сам поднялся с кресла, надел свитер и присоединился к ней.

На плите стоял ковш с водой, а сама Дебби сновала вокруг стола.

— Что сегодня готовить? — подняв черные ресницы, спросила она.

— Может, поджарить хлеб? — улыбнулся он. — Сиди, я сам справлюсь.

Жареный хлеб был для них обычной едой, причем не только на завтрак. Однако, несмотря на это, Дебби все равно советовалась с ним каждое утро, создавая для себя видимость выбора. Наверное, ей было проще думать, что они едят только постные гренки, потому что сами так хотят, а не потому, что у них больше ничего нет.

Дебби стала смазывать ломтики хлеба маргарином, а Адам зажег плиту и поставил сковороду на огонь. Это был уже привычный для них утренний ритуал.

Через некоторое время по полу зашаркали крохотные ножки Мэтью — он проснулся последним и присоединился к ним на кухне. Когда Адам отвернулся от плиты, чтобы поцеловать сына, Дебби спрыгнула со своего стула и заменила его на посту повара. Она всегда старалась помочь ему, даже если знала, что он может справиться сам. Вероятно, ей хотелось заменить маму, которую их семья потеряла всего два месяца назад.

Адам все еще был сбитым с толку и дезориентированным человеком, которого бросили посреди незнакомого города. Выражение, конечно, было образным — на самом деле он прожил в Торонто почти всю жизнь. Эта квартирка пока что принадлежала им, и хотя бы за это не приходилось переживать — никто не смог бы выселить их отсюда весь ближайший год. О том, что будет после, Адам старался не думать.

Мэтью вскарабкался на свой стул и сложил ручки на столешнице, с любопытством глядя на сестру и отца. Потом провел ладошкой по своей неумытой мордашке и спросил:

— Кто меня умоет?

Дебби передала вилку Адаму, предварительно перевернув наполовину поджаренный ломтик хлеба на сковороде, а затем сняла с плиты ковш с горячей водой и налила немного в эмалированную чашку. Потом она подтащила стул к единственному навесному шкафу и, взобравшись на него, вытащила завернутый в бумагу кусочек мыла и сероватое полотенце. Мэтью уже выпрямился на своем месте, стараясь сохранить спокойное выражение лица. Он совсем недавно научился переносить утреннее умывание без слез и обид, и страшно гордился этим. Адам посмотрел на мыло и вздохнул: совсем скоро придется покупать новое, а денег на это нет. Он даже не знал, сможет ли купить еду на завтрашний день, не говоря о мыле или зубном порошке.

Когда Дебби сливала воду из чашки, Адам уже закончил поджаривать хлеб, и теперь занимался чаем.

«Сегодня мои дети едят хотя бы хлеб, и я должен быть благодарным даже за это», — наблюдая за своими малышами, грустно подумал он.

— Папочка, ты сегодня тоже уйдешь? — глядя на него проницательными черными глазками, полюбопытствовал Мэтью.

— Да, сынок, мне придется уйти.

— Дебби вчера сказала, что сегодня воскресенье. Сегодня никто не работает.

— Я должен уйти, — с тяжелым вздохом сказал Адам. — Но я очень хотел бы остаться.

Через три дня, выгребая из огромной печи золу и разбирая угли, Адам услышал, что на одной из окрестных ферм нужна мужская помощь — под тяжестью снега упала крыша большого свинарника, и ее нужно было восстановить в самое ближайшее время. За срочность и скорость обещали семьдесят пять долларов. Он наскоро вытерся фартуком и выскочил во двор через заднюю дверь.

— Парень, ты чего это? — сегодняшний работодатель с любопытством уставился на него. — Работа закончилась?

Адам сцепил руки и опустил голову, стараясь выглядеть как можно смиреннее:

— Я услышал о том, что вам нужны еще рабочие. Я мог бы вам помочь.

— У тебя же дети, — с сомнением заметил мужчина.

— Да, но я могу оставить их с кем-то другим.

— Смотри сам. Иди и работай, если до сегодняшнего вечера ты себя покажешь с лучшей стороны, тогда я подумаю.

Он лишь кивнул и вернулся к своей печи. Слишком много неопределенности. Удастся ли проработать до конца дня и сохранить шансы на новую работу? Не подыщет ли работодатель кого-нибудь из знакомых? Семьдесят пять канадских — хорошие деньги. С кем он оставит детей? Сколько дней займет работа? Как далеко находится эта ферма?

Адам вытер нос рукавом, стирая с лица черную пыль. Все равно. На семьдесят пять долларов можно прожить две недели. Купить мыло и даже зубной порошок, да и спички тоже — пару коробков. Может быть, удастся выгадать на апельсины для детей. В айс-боксе появится запас еды — на десять долларов можно купить трех цыплят и растянуть их на целую неделю, если правильно варить бульон. И у них будет сколько угодно хлеба.

Если постараться, у него будет семьдесят пять долларов.

К вечеру работодатель заплатил ему семь долларов и присовокупил к этому бесценные слова:

— Приходи завтра. Захвати с собой вещи — тебе придется ночевать там дня три или даже четыре.

Адам поблагодарил его, спрятал деньги в карман и отправился домой — сегодня его путь весьма удачно проходил мимо булочной, и он мог позволить себе купить красивый белый хлеб. Спину ломило от неустанной работы, да и желудок скрутило в жгут от голода — пришлось работать без обеда. Однако надежда на хороший заработок затмевала все эти ощущения и наполняла его радостным предвкушением. Оставалась лишь одна проблема — найти женщину, с которой можно было бы оставить детей.

Дверь ему открыла Дебби. В комнате душной пеленой висел водяной пар, а на кухне дышать было уже практически нечем.

— Мы кипятим полотенца и наволочки, — сообщила Дебби, щеки которой раскраснелись от постоянного пребывания у плиты. — Заходила соседка, она сказала, что так нужно делать, чтобы не заболеть тифом.

— Чем? — всполошился Адам.

— Тифом, — важно повторила Дебби.

Он положил на стол бумажный пакет с хлебом и небольшим кусочком бекона. Дебби все это время усердно делала вид, что ее не интересует содержимое пакета, но когда Мэтью извлек бекон наружу, она почти взвизгнула от восторга:

— Папочка! — засмеялась она. — У нас будет бекон?

— У нас уже есть бекон, — поцеловав ее в макушку, сказал Адам. — А что там насчет тифа?

— Она сказала, что несколько человек из нашего дома уже заболели, и скоро будут болеть все. Так что мы никому не должны открывать двери, и все такое. И еще надо кипятить ложки с полотенцами и наволочками. Хорошо бы и простыни, но у нас нет такой кастрюли.

Адам смотрел на свою повзрослевшую дочь, и его переполняли гордость и печаль. Дебби была такой рассудительной и ответственной — как можно было не гордиться этой замечательной девочкой? Но с другой стороны, он все больше беспокоился о ней и о малыше Мэтью. У них совсем нет детства, а все потому, что их отец не может заработать достаточно денег. Что если Дебби никогда не сможет вернуться в школу, а Мэтью вообще останется неграмотным?

— Ты у меня такая самостоятельная, — сказал он, погладив ее по влажным волосам. — Посидите еще немного одни? Я должен сходить к нашей соседке.

— К той, что сказала про тиф?

— Да, к миссис Дарти.

— А вдруг заразишься? — забеспокоилась Дебби.

У вопроса явно было продолжение, которое утонуло в гнетущей тишине.

«А вдруг заразишься как мама?»

— Я надеюсь, что она еще ничем не болеет, — честно ответил Адам. — Мы все должны на это надеяться. — Он остановился, прежде чем приступить к объяснениям. — Я нашел работу на несколько дней. Мне придется уехать.

— А мы останемся, — добавила Дебби, и ее глаза стали серьезными. — Ты ведь не заберешь нас с собой?

Он кивнул:

— Я не смогу взять вас с собой. Но через четыре или даже три дня я вернусь, и тогда у нас будет много денег. Я смогу побыть с вами пару дней и не ходить на работу.

Дебби опустила голову и задумалась. Пот стекал по ее тонкой шее, но она была настолько погружена в мысли, что ничего не замечала. Глядя на сестру, притих и Мэтью. Через минуту Дебби подняла лицо и твердо сказала:

— Мы справимся сами, папочка. Не переживай за нас, у нас все будет хорошо.

— Спасибо, детка. Я постараюсь найти человека, который мог бы проведывать вас время от времени на случай разных неприятностей, но если не смогу ни с кем договориться, то хотя бы не буду так сильно беспокоиться. Ты уже совсем большая.