— Я не хочу быть одна, — призналась Ева. — Но я не могу подняться к вам. Как оказалось, люди зашлюховали меня за то, что я работала в отеле, я сама узнала об этом только вчера. Слухами земля полнится.

— Ничего страшного, пусть эти люди подавятся своими словами, — ответил он. — Мне все равно.

— У вас есть дочь, вам не должно быть все равно.

Он покачал головой:

— Как знать? Может быть, мы уедем из этого дома и уже не вернемся сюда. Я нашел работу на ферме, и у меня есть возможность снять домик поблизости. Мои дети в безопасности.

Вот так рушатся сказки. Рыцарь продолжал жить обычной жизнью, и его сердце было безраздельно отдано детям — для Евы оставалась только капля человеческой благодарности, вылившаяся в благородный порыв. Скоро он уедет, и его дети вместе с ним. Ева заставила себя улыбнуться:

— Это замечательно. Я очень рада, что вы нашли работу за городом — говорят, там проще выжить. Можно собрать хоть какие-то запасы на зиму. С детьми там будет проще.

Если продолжается его жизнь, то почему она должна стоять на месте? Ева отбросила сантименты подальше и подумала о том, что вновь осталась без работы.

Адам проворочался с боку на бок всю ночь — сон, так крепко связавший его детей, почему-то не спешил приходить к нему. После всего, что рассказала ему Ева, он не хотел оставлять ее в этом доме, но и взять с собой, не посоветовавшись с детьми, тоже не мог. Ему было известно, к чему приведет решение уехать за город вместе с незамужней девушкой — им придется либо пожениться, либо разбежаться и больше никогда не встречаться. Имел ли он право предлагать ей такое скоропалительное решение? Брак, заключенный без ухаживаний, признаний и обещаний — совсем не то, о чем мечтают девушки. Потом она начнет жалеть о том, что так много всего упустила, но будет уже слишком поздно. Все получится так же, как и с Беккой. Она станет отдаляться от него и с каждым днем будет все больше думать обо всем, что потеряла, связав свою жизнь с бедным мужчиной. А потом она уйдет, и детям придется проходить через весь этот ужас снова. Может ли он подвергнуть их такому риску?

Мысли разрывали его голову, и Адам поднялся в четыре часа утра, чтобы посидеть на кухне, выпить холодной воды и хорошенько все взвесить. Дебби выскользнула из своей постели и последовала за ним бесшумной тенью.

Она села напротив него и, подражая отцу, налила себе полный стакан воды.

— О чем ты думаешь? — серьезно глядя прямо ему в глаза, спросила она.

— Я хочу пригласить Еву поехать с нами.

— Поехать куда?

Адам тихо рассмеялся: он и забыл о том, что не сказал детям о намечающемся переезде. Пришлось вернуться к самому началу и объяснить все толком:

— Фермер, на которого я работал в последние дни, очень хорош в своем деле. У него большое хозяйство, а рабочих рук не хватает — честных работников немного. Он предложил мне работать постоянно, и я даже приглядел там домик, который будут сдавать за двадцать долларов в неделю. Это дороговато, но нам хватит оставшихся денег — в деревне еда не такая дорогая. Там можно набирать дрова бесплатно — только рубить их придется самим, но с этим я справлюсь. Я к тому, что электричество почти не нужно — плита тоже дровяная. Только покупай свечи, и все дела.

Дебби кивала и улыбалась. Перспектива пожить где-то в другом месте ей нравилась, хотя она почти не понимала, что значит жить без электричества.

— У нас будет дом как у бабушки? — вдруг спросила она.

— Да, точно. Помнишь, как бабушка рассказывала, какой вкусный хлеб получается на дровах? У нас будет такой же.

— И ты хочешь взять с собой Еву? Будешь платить ей, чтобы она смотрела за домом?

Это было бы замечательно, но, к сожалению, такое предложение казалось невозможным.

— Я бы и рад, — согласился Адам. — Да только, если она поедет с нами, люди поймут это неправильно. Подумают, что она моя жена и ваша мачеха.

— Или мама, — предположила Дебби.

— Или мама, — подтвердил ее слова Адам.

— Ну и что? Зато ее никто больше не будет бить. И если она умеет обращаться с такой плитой, то научит меня готовить еду. Было бы хорошо пожить рядом с ней и не бояться, что она скоро уйдет. Мне нравится Ева. Ты мог бы даже жениться на ней, если она этого хочет.

Адам опустил глаза и повертел в руках стакан, не зная, как подобраться к опасной теме. Они еще не говорили о смерти Бекки, хотя Дебби понимала гораздо больше, чем он мог себе представить.

Тянуть слишком долго было нельзя, и он, сделав вдох, приступил к самому сложному:

— Ты не думаешь, что она займет место мамы?

Взгляд Дебби вмиг утратил осмысленность, и она словно замкнулась в себе. Адам тут же пожалел о произнесенных словах, но не успел он начать корить себя за них, как она заговорила:

— Мамино место? Это какое место? Скорее это будет место нашей нянечки или место учительницы по домоводству.

Вот и причина, по которой она так спокойно пережила смерть Бекки и быстро смирилась с тем, что ей придется повзрослеть раньше положенного срока. Дебби не была знакома со своей матерью — няня и учительница были ей ближе, чем родившая ее женщина. Пока у Адама были деньги, и его канцелярский магазин процветал, он мог позволить себе расходы на прислугу, благодаря чему Бекка спокойно жила, не вмешиваясь в обычные дела. Когда весь комфорт исчез вместе с деньгами и большим домом, Бекка погасла и утратила интерес к будущему — познакомиться с собственными детьми ей так и не довелось. Только сейчас, спустя какое-то время после ее смерти, Адам мог признать, что его жена была эгоистичной особой, сосредоточенной только на самой себе.

— Ты права, — признался он. — Ева не займет мамино место. Так значит, я могу пригласить ее с нами?

Дебби легко кивнула — очевидно, для нее в этом решении не было ничего сложного.

— Мэтью тоже будет рад.

Адам подошел к ней и поцеловал в лоб. Она и вправду была пугающе рассудительной.

Оставалось поговорить с самой Евой, и это было даже сложнее, чем беседовать с дочерью. Он не стал откладывать эту задачу и спустился на первый этаж уже в половине шестого. Вполне возможно, Ева еще спала, но Адам слишком боялся, что не успеет застать ее — потеряв работу, она могла бы отправиться на поиски другого заработка ранним утром. Уследить за ней было невозможно, поскольку она жила на нижнем этаже, а потому он решил перестраховаться.

К его удивлению, Ева открыла почти сразу же — очевидно, бессонница мучила не только его. Она впустила его без лишних слов, чтобы не тревожить соседей разговорами, и поприветствовала лишь после того, как закрыла за ним дверь.

— Доброе утро, — хрипло выдохнула она. — Нужно посидеть с детьми?

Он замялся, не зная, как сказать ей, зачем он в действительности пришел. Ева терпеливо ждала, но жадное любопытство исходило от нее упругими волнами, и Адам решил не тянуть с объяснениями.

— Я хотел бы пригласить тебя поехать с нами. Знаю, это решение еще больше убедит наших соседей в том, что мы состоим в связи, но не все ли равно?

— А как же ваши дети? — скрестив руки на груди, спросила она.

Ее черные волосы вились змейками по плечам, и ее тело все еще излучало сонное тепло, говоря о том, что она покинула постель совсем недавно. Возможно, проснулась она уже давно — ее взгляд был осмысленным и ясным, но с кровати ее поднял именно его стук.

— Дебби будет рада, если ты присоединишься к нам. Насчет Мэтью я почти уверен.

— Я не об этом. У вас девочка, нужно подумать о ее репутации тоже.

— Я назову тебя своей женой, и никто не станет этого проверять. Прости, что мне приходится так говорить, я знаю, мужчины тебе сейчас противны, и ты не помышляешь о замужестве, но я не могу бросить тебя здесь.

Ева прошла в комнату и пригласила его пройти следом. Адам впервые был в жилой части ее дома — каждый раз, когда он приходил сюда, она принимала его на кухне.

Разобранная постель, сложенные на полу книги, включенная лампа — все здесь говорило Адаму о том, что его впустили в таинство личной жизни. Этот жест доверия должен был сообщить ему ее ответ без всяких слов, но Ева решила закрепить результат конкретными действиями.

— По правде говоря, я боялась, что останусь совсем одна после того, как вы уедете отсюда, — сказала она. — Я и мечтать не смела, что вы позовете меня с собой. Меня пугает сама мысль о том, что я останусь здесь после всего произошедшего.

— Уверяю, я ничего от тебя не потребую, ты можешь быть спокойна — мы будем спать в разных комнатах, и дети будут всегда лежать рядом с тобой.

Она улыбнулась:

— Я не боюсь вас. Я вам верю.

Апрельские дни быстро набирали тепло, а в деревенском домике жилось уютно и безопасно. Ева поднималась в четыре часа утра, готовила завтрак для Адама, провожала его на работу, а потом вновь укладывалась в постель, чтобы встать вместе с детьми — обычно в семь или половине восьмого. Такой распорядок нравился ей своей незамысловатостью и постоянством. Она не думала о неопределенном будущем и старалась наслаждаться каждым моментом безопасного настоящего. Еды здесь было гораздо больше, хотя рацион и выглядел достаточно просто.

Дровяная печь, масляная лампа, старое корыто для стирки, веревка, протянутая прямо на улице между двумя деревьями — все было старым, но надежным. Каждый день они отправлялись к реке и играли на берегу — пытались удить рыбу и разводили костер. Через неделю Дебби поймала крошечную рыбку, и Ева предложила им сварить из нее суп или запечь на углях. Они предпочли сварить суп, справедливо рассудив, что так каждому достанется хотя бы небольшой кусочек и еще получится много бульона.

Адам откладывал деньги, ничего от нее не скрывая — она даже знала, где он хранил свои сбережения. Вскоре Ева и сама нашла дополнительный заработок — стала помогать местной белошвейке. Она забирала работу домой, и почти полдня проводила с ниткой и иголкой — пришивала кружева к простыням и наволочкам. В моду входило дорогое постельное белье ручной работы, и Еву удивляло, что у некоторых людей еще есть деньги на подобные пустяки.

Когда Адам возвращался поздним вечером, его всегда ждал горячий ужин. Ева содержала дом в идеальном порядке, а Дебби помогала ей в этом. Жизнь казалась счастливой и безоблачной.

Для самого Адама все упростилось и приобрело ясность. Его дети были сыты, рядом с ними всегда находилась взрослая помощница, а сам он уже не беспокоился о работе — платили ему хорошо и без задержек. То, что удалось скопить, должно было пригодиться зимой, а сейчас им хватало овощных блюд и дичи — он почти каждый день приносил домой что-нибудь. Ева ловко управлялась с нехитрым хозяйством и тоже не теряла времени даром — иногда он заставал ее за шитьем, и внутренне радовался за нее. По крайней мере, зимой она не останется на улице. Если, конечно, захочет уйти и жить сама. В душе Адам надеялся, что Ева не оставит их даже когда придет время возвращаться в город.

По ночам он поднимался с постели и тихо подкрадывался к комнате, в которой спали Дебби и Ева. Он слушал их дыхание, глядел на безмятежные лица и думал о том, что впервые за долгое время его дочь могла позволить себе побыть ребенком. Ева вернула ей хотя бы часть детства, взяв на себя тяжелую работу и мелкие бытовые решения. Возможно, Дебби нравилось быть взрослой, но этот груз был слишком тяжелым — он мог запросто повредить ее хрупкие плечи. Теперь Дебби была довольна — Ева не притесняла их и не пыталась решать все сама, но при этом умудрялась брать в свои руки самое сложное.

Конечно, между ними случались и недомолвки, но о них Адам ничего не знал — они успевали помириться еще до его возвращения. Дебби никогда не сравнивала Еву с Беккой, и не пыталась напомнить ей о том, что на самом деле у них нет матери. Она многое прощала Еве, понимая, что только благодаря присутствию взрослого человека они с Мэтью могли жить в безопасности.

Мэтью был единственным, кому все нравилось — он был счастлив бегать по улице целыми днями и умываться по вечерам теплой водой, которую Ева грела в большом металлическом тазу. Он специально дожидался отца, чтобы потом поплескаться вместе с ним, воображая себя таким же большим и сильным человеком, который только что вернулся с работы, хотя вся его работа состояла в бесконечных играх. Такие моменты были для Адама самыми счастливыми — он гордился любовью своих детей и ценил ее больше всего остального.

Многое менялось только в присутствии Евы. По утрам он ловил себя на том, что стал стесняться ее. Словно он вновь стал мальчишкой, который остался наедине с красивой девушкой. Ее спокойствие и немногословность смущали его еще больше, и порой завтраки превращались в бесконечную пытку. К лету Ева заметила это и стала оставлять его в одиночестве, позволяя поесть без волнения и неловкого молчания, но он так и не научился чувствовать себя свободнее.

Адам твердо знал, что не смог бы успокоиться, даже если бы она исчезла из этого дома. Тогда он стал бы тосковать по ней и жалеть о том, что не говорил с ней, пока была такая возможность. Однако как только Ева оказывалась рядом, он терял способность говорить что-либо внятное. Сложнее было еще и от того, что мужчины, работавшие с ним на ферме, часто говорили о своих женах, и в такие моменты его молчание казалось им подозрительным. Адаму было нечего добавить, и он сомневался, что стал бы присоединяться к ним, даже если бы был действительно женат, но временами ему казалось, что их с Евой обман уже давно раскрыт.