Брук прочла статью второй раз, затем третий. Перечитывать можно было целый день, но телефон снова зазвонил, и это оказался Джулиан.

— Ру, я тебе передать не могу, как взбешен! Одно дело, когда ведро помоев выливают на меня, но когда начинают наседать на тебя…

— Я не хочу об этом говорить, — солгала Брук. Ей ничего так не хотелось, как поговорить о статье, выспросив у Джулиана его мнение по каждому пункту вздорных обвинений, но у нее не было сил.

— Я беседовал с Самар, она заверила, что юристы «Сони» уже готовят…

— Джулиан, я правда не хочу об этом говорить, — повторила Брук. — Статья чудовищная, гнусная, в ней ни капли правды — как я надеюсь, — но я ничего не могу с ней поделать. Завтра День благодарения, мы устраиваем прием на девять человек, надо начинать готовиться.

— Брук, я не хочу, чтобы ты хоть на одну секунду подумала…

— Да-да, знаю. Приедешь завтра домой?

— Еще бы! Первым рейсом. Самолет сядет около восьми, и я приеду на Таймс-сквер прямо из Ла-Гуардиа. Мне что-нибудь захватить?

Брук закрыла ненавистную статью и открыла список покупок для праздника.

— Вроде я все купила… Разве что еще пару бутылок вина. Одну красного, одну белого.

— Конечно, детка. Я скоро буду дома, и мы все обсудим, ладно? Я тебе еще позвоню.

— Угу, договорились. — Это вышло холодно и отстраненно. Хотя Джулиан ни в чем не был виноват, Брук против воли чувствовала обиду на мужа.

Закончив разговор, она хотела связаться по телефону с Нолой, а потом с мамой, но решила, что лучший способ справиться с проблемой — это вообще не пытаться с ней справиться. Она позвонила узнать, как обстоят дела с арендованным столом, опустила индейку в рассол, вымыла картошку, предназначенную для завтрашнего пюре, сделала клюквенный соус и очистила спаржу. Затем поставила на полную громкость хип-хоповский диск, хранившийся у нее со времен школы, и занялась генеральной уборкой и перестановкой. В пять Брук собиралась сходить на маникюр, но, чуть отодвинув экран и опасливо выглянув на улицу, увидела, что по меньшей мере двое, а в худшем случае — четверо мужчин с видеокамерами сидят в припаркованных у дома «эскалейдах»[24]. Брук критически посмотрела на свои кутикулы и еще раз на подозрительных типов и решила, что рисковать не стоит.

Когда вечером она наконец легла спать с Уолтером под боком, ей почти удалось убедить себя в том, что все рассосется и забудется. Правда, утром, едва открыв глаза, она сразу вспомнила о статье, но ей удалось отогнать негативные мысли. Предстояло капитально подготовиться к приему гостей, которые ожидались уже через пять часов, поэтому, когда в начале десятого приехал Джулиан, Брук настояла, чтобы они сразу сменили тему.

— Но, Ру, как же такое не обсудить? Это даже как-то ненормально, — возражал Джулиан, помогая отодвигать мебель в гостиной к стенам, чтобы освободить место для взятого напрокат большого стола.

— А что тут скажешь? Да, это нагромождение наглой лжи, да, обидно, ужасно обидно читать такое о себе и своем браке, но раз в статье ни единого слова правды, я не понимаю, для чего жевать и пережевывать? Что это даст? — Брук вопросительно смотрела на Джулиана.

— Ни единого слова правды! — горячо подхватил он. — Ни о моих родителях, ни о том, что я «не уверен, что наш брак надолго», — все вранье!

— Ну и давай не будем портить себе настроение, ладно? Когда твои родители обещали откланяться? Я не хочу, чтобы с ними столкнулись Нея и Роан, — нам не угодить всем одновременно.

— В час они заедут на коктейль. Я их предупредил, что у нас будет время до двух. Годится?

Брук подняла стопку журналов и спрятала в шкафу в коридоре.

— Прекрасно. Все остальные приедут к двум. Скажи мне еще раз, что я не должна мучиться угрызениями совести за то, что мы так бесцеремонно выставляем твоих папу и маму!

Джулиан фыркнул:

— Никого мы не выставляем. Они едут к Каменсам и, будь уверена, не останутся у нас ни минуты лишней.

Волнения Брук действительно оказались напрасны. Олтеры-старшие приехали ровно к часу, согласились выпить по бокалу вина, которое привезли с собой («О, дорогие, оставьте свои запасы для других гостей, давайте выпьем что-нибудь хорошее!»), отпустили всего одно пренебрежительное замечание о квартире («Премилая квартирка, просто чудо, что вы здесь так долго живете») и уехали с пятнадцатиминутным опережением графика. Через тридцать секунд снова зажужжал домофон.

— Входите, — нажав кнопку, сказала Брук.

Джулиан погладил ее руку:

— Все будет хорошо, вот увидишь.

Брук открыла дверь, и миссис Грин вихрем влетела в квартиру.

— Ребенок спит, — заявила она с порога, словно объявляя прибытие президента с первой леди. — Где мы ее положим?

— Давай подумаем. Раз обедать сядем в гостиной, а в туалете ты ее не положишь, остается единственная возможность — наша кровать, — отозвалась Брук.

В дверях появились Рэнди и Мишель с Эллой в переносной люльке.

— Она еще слишком маленькая и не умеет переворачиваться, так что, наверное, можно, — сказала Мишель, целуя Джулиана в знак приветствия.

— Только через мой труп, — возразил Рэнди, втаскивая какую-то сложенную палатку. — Я специально для этого взял раскладной манеж. На кровать вы ее не положите.

Мишель переглянулась с Брук — кто станет спорить с заботливым папашей? — и они захохотали. Рэнди и миссис Грин отнесли Эллу в спальню, а Джулиан принялся наполнять бокалы вином.

— Ну что… Ты как, нормально? — спросила Мишель.

Брук закрыла духовку, отставила спринцовку, из которой поливала индейку, и повернулась к Мишель:

— Да, вполне. А что?

Золовка сразу смутилась:

— Извини, не надо мне было об этом говорить, но статья такая грязная…

Брук судорожно вздохнула:

— А я-то надеялась, никто не читал, раз журнал еще не вышел…

— О, наверняка больше никто! — заверила ее Мишель. — Мне ее подруга переслала, она постоянно ищет на сайтах светских сплетен.

— Понятно. Слушай, отнесешь это в гостиную? — попросила Брук, подавая Мишель сырную тарелку с разнообразными крекерами и розетками с вареньем из инжира.

— Да, конечно, — согласилась та. Брук решила, что невестка поняла намек, но она сделала пару шагов, обернулась и сказала: — Знаешь, кто-то названивает нам домой и расспрашивает о вас, но мы ни слова никому…

— Кто? — в ужасе спросила Брук, не в силах дольше сдерживаться. — Мишель, я же просила не говорить о нас с репортерами — ни по телефону, ни лично, никак!

— Я это помню, мы и не говорим. Просто ты учти, за вами настоящая охота.

— Ну, судя по результатам, с источниками у них негусто, — сказала Брук, наливая себе второй бокал белого вина.

Голос миссис Грин прервал неловкое молчание. Мишель поспешно ушла, унося сыр.

— Что здесь происходит? — спросила она, целуя Брук в волосы. — Как я рада, что в День благодарения мы собрались у тебя! Сколько лет я страдала в одиночестве, когда мои дети, посидев немного, уезжали к отцу!

Брук не стала говорить матери, что вызвалась устроить праздничный прием только потому, что отец с Синтией уехали к ее родителям в Аризону. Ну и, конечно, приятно было почувствовать себя по-настоящему взрослой, пусть даже и на один день.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда индейку попробуешь, — усмехнулась она.

В дверь позвонили. Элла завопила в спальне.

Все смешалось: Рэнди и Мишель кинулись к Элле, Джулиан — открывать еще бутылку вина, а миссис Грин поспешила за дочерью к дверям.

— Напомни мне, кто эти друзья? — попросила она. — Ты говорила, но я забыла.

— С Неей мы учились в аспирантуре, сейчас она ведет питание беременных в гинекологической клинике в Бруклине. Ее муж Роан — бухгалтер, они уже года три живут в Бостоне. Родом они из Индии, День благодарения там не отмечают, но все равно это повод их пригласить, — шепотом пояснила Брук, стоя перед дверью.

Миссис Грин кивнула. Брук поняла, что мать не запомнила и половины того, что она сказала, и рано или поздно примется расспрашивать самих Нею и Роана.

Брук открыла дверь, и Нея кинулась к ней с дружескими объятиями.

— Даже не верится, сколько времени прошло! Ну что же мы с тобой так редко видимся?

Брук обняла старую подругу и привстала на цыпочки поцеловать Роана в щеку.

— Входите, ребята. Нея, Роан, это моя мама. Мам, а это мои старые друзья.

Нея рассмеялась:

— Да, друзья с того самого времени, когда нам было по двадцать лет и мы еще котировались.

— И умели носить халаты и сабо, как никто другой. Давайте пальто, — командовала Брук, ведя гостей к столу.

Из крохотной кухоньки вышел Джулиан,

— Привет, приятель, — сказал он, тряся руку Роана и похлопывая по плечу. — Рад видеть. Как жизнь? — Джулиан выглядел настоящим красавцем в черных джинсах, сером кашемировом свитере рельефной вязки и винтажных кедах. Кожа, успевшая покрыться тонким лос-анджелесским загаром, сияла; глаза, несмотря на усталость, сверкали, и двигался он с непринужденной уверенностью, на что Брук впервые обратила внимание.

Роан взглянул на свои дешевые темно-синие хлопковые брюки и парадную рубашку с галстуком и покраснел. Они с Джулианом не были большими друзьями — Джулиан находил Роана консервативным тихоней, — но у них всегда находилось о чем поговорить в присутствии жен.

Теперь же Роан едва мог поднять на Джулиана глаза и мямлил:

— О, у нас все по-старому. Не так интересно, как у тебя. Позавчера мы даже видели твою фотографию в «Биллборде».

Возникла неловкая пауза, но тут внесли Эллу, уже переставшую плакать и одетую в прелестные ползунки с пятнистой «коровьей» расцветкой. Все вдоволь поохали и поахали над малышкой.

— Нея, как вам нравится Бостон? — спросила миссис Грин. Она размазала маленький кусочек сыра с плесенью по крекеру и отправила в рот.

Нея улыбнулась:

— Район прекрасный, люди замечательные, квартира чудесная. В Бостоне действительно очень высокий уровень жизни.

— То есть скука неописуемая, — перевела Брук, протыкая оливку зубочисткой, назначенной шпажкой.

Нея кивнула:

— Брук права. Бостон нагоняет тоску.

Миссис Грин рассмеялась; Брук видела, что мать очарована Неей.

— Так отчего же вы не вернетесь в Нью-Йорк? Брук была бы просто счастлива!

— В следующем году Роан получит степень магистра бизнеса, и — можно не продолжать, да? Мы продадим машину (ненавижу водить!), избавимся от нашей идеальной квартиры, попрощаемся со сказочно предупредительными соседями и на всех парах понесемся в Нью-Йорк, где сможем позволить себе лишь жилье в доме без лифта в сомнительном районе, населенном агрессивными грубиянами. И большего счастья в жизни мне не надо!

— Нея… — Роан услышал последнюю часть тирады и выразительно посмотрел на жену.

— Что? Не могу же я жить там всю жизнь! — Нея повернулась к Брук и миссис Грин и сказала, понизив голос: — Он тоже ненавидит Бостон, но стесняется — разве приличные люди могут любить Бостон?

Когда все собрались за праздничным столом, покрытым белой скатертью, с расставленными у приборов карточками, Брук почти забыла о чудовищной статье. Вина было много, индейка оказалась сочной и вкусной, и хотя картофельное пюре получилось пресноватым, гости наперебой уверяли, что ничего лучше давно не пробовали. Текла непринужденная беседа о новом фильме Хью Гранта, о скорой поездке в Мумбай и на Гоа, предстоявшей Нее и Роану с целью отдохнуть и навестить родителей. Все было так хорошо и приятно, что Брук чуть не уронила вилку, когда мать спросила ее на ухо, как она, Брук, держится.

— Ты читала?.. — вырвалось у Брук.

— Бог мой, ну конечно, читала. Утром я получила четыре письма от знакомых — все они жить не могут без светских сплетен. Я даже представить не могу, как ужасно, должно быть, читать…

— Мам, я не хочу об этом говорить.

— …о себе что-то подобное, но ведь все, кто вас знает, понимают: это полное, пардон, дерьмо!

Нея, расслышав последнюю фразу, тоже подалась поближе и сказала:

— Правда, Брук, это откровенная, кое-как состряпанная ложь. Ни слова правды. Выброси ее из головы.

Брук словно дали пощечину. Отчего она решила, что статью никто не прочтет? Как она убедила себя, что подобная грязь останется незамеченной?

— Я и пытаюсь об этом не думать, — сказала она.

Нея кивнула. Брук видела, что подруга поняла намек — в отличие от миссис Грин.

— Видели фотографов на улице, когда входили? — спросила она Нею и Роана. — Вот стервятники!

Джулиан, видимо, заметил, как изменилось выражение лица жены, и тактично кашлянул, но Брук все же сочла за благо объясниться, чтобы эта тема больше не поднималась.