Все чокнулись пивными кружками.

— Ой, ну как смешно, — скривилась Брук.

— Ты за ним не побежишь! Ведь нет же?.. Бенни, иди с ней, вдруг этот пианист — серийный убийца! — скомандовала Нола.

— Я за ним не побегу, — отмахнулась Брук, но встала и пошла к бару. Впившись ногтями в ладони, пять раз раздумав и все же решившись, она набралась смелости и спросила барменшу, не знает ли она что-нибудь о таинственном пианисте.

Хозяйка бара смешивала «Мохито» на несколько порций, ей было некогда.

— Заглядывает иногда, обычно если играют блюз или выступает рок-группа, но ни с кем не общается. Он всегда приходит один, если вы об этом…

— Нет-нет, я… Я вовсе не об этом. Просто любопытно, — запинаясь проговорила Брук, чувствуя себя полной дурой, и уже повернулась уходить, когда барменша добавила:

— Он говорил, что по четвергам выступает в баре в Верхнем Ист-Сайде, не то «Трикс», не то «Рикс», как-то так. Надеюсь, вам это поможет.

Брук могла пересчитать по пальцам одной руки, когда она оказывалась на «живых» концертах. Прежде она не выслеживала и не искала незнакомых парней и, если не считать десяти — пятнадцати минут ожидания подруг или бойфрендов, не сидела в барах одна, однако это не помешало ей сделать десяток звонков в поисках «Трикса-«Рикса», и после трехнедельной борьбы с собой и короткой поездки в метро душным июльским вечером она вошла в бар-буфет «Никс».

Присев на одно из последних оставшихся мест в самом дальнем углу, Брук сразу поняла — затея того стоила. Бар был похож на сотни подобных заведений на Второй авеню, зато публика собралась необычайно разношерстная. Вместо вчерашних выпускников университетов, с наслаждением упивавшихся пивом, растянув узел новеньких галстуков от «Брукс бразерс», бар заполняли студенты Нью-Йоркского университета, протопавшие пешком полгорода, среднего возраста парочки, потягивавшие мартини и нежно державшиеся за руки, и орды облаченных в кроссовки «Конверс» битников и хиппи, редко собиравшихся группами в Ист-Виллидже и Бруклине. Вскоре «Никс» едва ли не трещал по швам — все места были заняты, и не меньше пяти-шести десятков посетителей стояли между столиками. Все пришли сюда с одной целью. Для Брук стало открытием, что не только ее одну потрясло выступление таинственного пианиста; у него оказалось множество преданных поклонников, готовых добираться через весь город, чтобы послушать его.

Когда Джулиан сел к инструменту и пробежался пальцами по клавишам, толпа загудела от нетерпения. Когда зазвучала песня, слушатели, закрыв глаза, стали тихо покачиваться в едином ритме, бессознательно подавшись к сцене. Брук ощутила необычайную легкость и свободу. То ли на нее так повлияло красное вино и чувственные баллады, то ли окружавшие ее незнакомые люди, но она поняла, что не сможет больше без всего этого обходиться.

Целое лето она каждый четверг приходила в «Никс», причем одна, без подруг. Когда они насели на Брук с требованием признаться, куда она исчезает каждую неделю, та придумала очень правдоподобную историю о книжном клубе и школьных друзьях.

Когда Брук сидела в «Никсе», глядя на Джулиана и слушая песни, ей начинало казаться, что она давно его знает. Раньше музыка была для Брук лишь ритмом для ходьбы на беговой дорожке, задорной танцевальной мелодией на вечеринке или фоном, помогавшим скоротать долгую поездку. Но тут было что-то новое, невероятное. Первые же аккорды Джулиана будоражили, настраивали на иной лад, вызывали самые разные мысли, поднимали над повседневностью.

До музыкальных четвергов в «Никсе» недели Брук походили одна на другую: львиную долю времени поглощала работа, изредка перемежаемая досадно краткими вечеринками с бывшим и однокурсниками и любопытными соседками по квартире. Брук считала это нормой, хотя порой ей казалось, что она задыхается. Теперь у нее появился Джулиан, он принадлежал только ей, и то, что они пока не обменялись ни единым словом или взглядом, нисколько ее не беспокоило. Ей было достаточно просто видеть его. После выступления он обходил зал — несколько неохотно, как казалось Брук, — пожимая руки и скромно принимая щедро сыпавшиеся похвалы, но она ни разу даже не подумала подойти к нему.

После печально известного одиннадцатого сентября прошло две недели, когда Нола предложила Брук пойти на свидание с парнем, с которым сама познакомилась на каком-то деловом мероприятии. Многие друзья и знакомые тогда либо сбежали из Нью-Йорка под благовидным предлогом навестить родных, либо спешно возобновляли старые любовные связи. Город был охвачен едким дымом и нестерпимым горем. Нола нашла себе нового парня и оставалась у него почти каждую ночь, а Брук чувствовала себя неустроенной и одинокой.

— Подбрасываешь мне кота в мешке? — холодно уточнила Брук, не отрывая глаз от монитора.

— Он прелесть, — сказала Нола, сидя рядом на коротком диванчике: они вместе смотрели по телевизору шоу «В субботу вечером». — Вряд ли вы потом поженитесь, но он достаточно красив, неглуп и сводит тебя в приличное место. Если не будешь изображать фригидную стерву, может, он даже закрутит с тобой роман.

— Нола!

— Никто тебя не заставляет! Сходи и развейся. Кстати, раз уж мы подняли эту тему, от душа и маникюра ты тоже не умрешь.

Брук машинально согнула пальцы и впервые заметила обкусанные ногти и неаккуратную кутикулу. Руки действительно выглядели ужасно.

— Это один из твоих бывших? — наконец спросила она.

Нола, презрительно фыркнув, ничего не ответила.

— Вот, значит, как? Тебе он надоел, и ты подбрасываешь его мне? — возмутилась Брук. — Нол, это гадко! И должна признаться, удивительно. Даже ты раньше так не делала.

— Успокойся, — не выдержала Нола, саркастически глядя на нее. — Я познакомилась с ним неделю назад на благотворительном вечере. Он был там с моим коллегой.

— Значит, ты все-таки с ним крутила.

— Нет! С его коллегой — да, не отрицаю…

Брук застонала и закрыла глаза.

— …Но не о том речь! Я помню, что его приятель был красив и одинок. Студент-медик, если я не путаю, но ты, по-моему, не страдаешь болезненной разборчивостью, тебе лишь бы живой был…

— Мерси, подруга.

— Ну что, пойдешь?

Брук уткнулась в компьютер.

— Если перестанешь меня понукать, я, так и быть, подумаю, — сказала она.

Вот так и вышло, что через четыре дня Брук сидела в уличном итальянском кафе на Макдугал-стрит. Трент, как и говорила Нола, оказался классным кадром — приятной внешности, чрезвычайно вежливым, прекрасно одетым и занудным до безумия. Разговор получился преснее лингуини[3] с помидорами и базиликом, которые он заказал на двоих; Трент был так серьезен, что Брук подмывало ткнуть вилкой ему в глаз. Однако когда он предложил продолжить вечер в ближайшем баре, она, сама не зная почему, согласилась.

— Правда? — переспросил он с не меньшим удивлением.

— Да, почему бы и нет?

В самом деле, подумалось ей, почему бы и нет? Других перспектив не предвиделось, даже телевизор с Нолой посмотреть не удастся. Завтра нужно было начинать пятнадцатистраничный доклад, который следовало сдать через две недели. И еще в планы Брук входили такие интереснейшие мероприятия, как стирка, посещение спортзала и четырехчасовая смена в кафе. Чего ради спешить домой?

— Отлично! У меня как раз есть на примете одно местечко. — Трент любезно настоял, что сам оплатит счет, и наконец они ушли.

Всего через два квартала Трент свернул прямо перед Брук, заставив ее остановиться, и галантно открыл ей дверь самого скандально известного нью-йоркского бара. Это было последнее место в центре Манхэттена, куда нормальный парень повел бы новую знакомую, если только он не планировал подсыпать ей рогипнола[4] и затащить в постель, но Брук только обрадовалась, что громкая музыка помешает продолжать наскучивший разговор. Она выпьет пива, может, даже две кружки, послушает хиты восьмидесятых годов из репертуара музыкального автомата и к полуночи доберется до дома, где ляжет спать — одна.

Глаза привыкли к полумраку лишь через несколько мгновений, но голос Брук узнала сразу. Всмотревшись в пианиста на эстраде, она замерла от неожиданности, настолько знакомой была картина; пальцы летали по клавишам, а исполнитель, почти касаясь губами микрофона, пел ее балладу собственного сочинения, которую она так любила: «Женщина сидит в комнате одна, / Одна в тихом доме, как в могиле, / Мужчина пересчитывает драгоценности в своей короне: / Что нельзя сберечь, измеряют в фунтах». Брук не могла сказать, сколько времени простояла в дверях, заслушавшись и забыв обо всем на свете, но, видимо, достаточно долго, потому что Трент счел нужным заметить:

— Талантище, слов нет. Пойдем, вон там есть свободные места.

Взяв Брук повыше локтя, он потянул ее за собой через толпу. Едва она успела присесть и положить сумочку на стол, как песня закончилась, и Джулиан объявил перерыв. Трент что-то говорил, перекрикивая шум бара, но Брук не слышала его, она не сводила глаз с пианиста.

Все произошло так быстро, что она не успела опомниться: Джулиан снял гармонику с электрооргана и спустя мгновение оказался возле их столика. Как всегда, он был одет в простую белую футболку, джинсы и вязаную шапочку, на этот раз баклажанового цвета; лицо и руки были чуть влажными от пота.

— Привет, рад видеть, — сказал Джулиан, хлопнув Трента по плечу.

— Взаимно! Похоже, первую часть мы пропустили. — Рядом освободился стул, и Трент подтянул его для Джулиана. — Падай, глина.

Джулиан, поколебавшись, с чуть заметной улыбкой взглянул на Брук и сел.

— Джулиан Олтер, — представился он, протягивая ей руку.

Брук хотела ответить, но ее перебил Трент:

— Господи, какой я растяпа, и кто только учил меня манерам! Джулиан, это моя, хм, это Брук. Брук…

— Грин, — улыбнулась она, радуясь, как удачно Трент подчеркнул, что они едва знакомы.

Они с Джулианом обменялись рукопожатием — странный жест в переполненном баре, но Брук не помнила себя от волнения. Она пристально смотрела на пианиста, который шутил с Трентом, прохаживаясь насчет какого-то их общего знакомого. Джулиан был всего на пару лет старше Брук, но выглядел гораздо более опытным, знающим, хотя она не могла бы точно сказать отчего. Нос у него был слишком длинным, подбородок несколько слабым, бледность стала еще заметнее сейчас, когда лето кончилось и все успели запастись сезонным витамином Д. Зеленые глаза казались невыразительными, а стоило ему улыбнуться, их окружали тонкие морщинки. Если бы Брук не слышала его песен и прекрасного голоса, заставляющего замирать зал, если бы она увидела его вот так, в вязаной шапочке и с пивом в руке в переполненном баре, то не взглянула бы на него второй раз. Но сейчас у нее сладко замирало сердце.

Приятели оживленно болтали, Брук смотрела на них, и вскоре Джулиан — а не Трент! — спохватился, что она сидит с пустыми руками.

— Позвольте угостить вас пивом, — сказал он, оглядываясь в поисках официантки.

Трент тут же вскочил:

— Я сам схожу. Мы только что пришли, у нас еще не взяли заказ. Брук, ты что будешь?

Она назвала первую пришедшую в голову марку пива. Джулиан протянул пустой бокал:

— А мне спрайт, если можно.

Когда Трент ушел, Брук запаниковала: о чем говорить с Джулианом? О чем угодно, напомнила она себе, только не о том, как она носится за ним по всему городу.

Повернувшись к ней, Джулиан улыбнулся:

— Хороший парень, правда?

Брук пожала плечами:

— Наверное. Мы только сегодня познакомились, я его почти не знаю.

— А, свидание вслепую! Ну и как, будете с ним встречаться?

— Нет, — ответила Брук, нимало не заботясь о том, как это прозвучит. Первоначальный шок никак не проходил: она едва сознавала, что говорит.

Джулиан захохотал. Не выдержав, Брук тоже прыснула.

— Но почему же? — спросил он.

Брук снова повела плечом:

— Не знаю. Он ничего, только нудный очень. — Признание вылетело, прежде чем Брук успела подумать.

Лицо Джулиана осветила широкая улыбка, настолько яркая и сияющая, что Брук забыла всякое смущение.

— Это моего-то двоюродного брата вы зовете нудным?

— О Боже, я не то хотела сказать. Он… э-э… классный, правда, только… — Чем больше она смущалась, тем больше это его забавляло.

— Да бросьте, — перебил он, положив широкую теплую ладонь на ее локоть. — Вы совершенно правы. Парень он хороший и на редкость прочный, но душой компании его не назовешь.

Повисла пауза. Брук тщетно подыскивала следующую реплику. Не важно, о чем пойдет разговор. Главное — не выказать себя глупой восторженной поклонницей.

— Я уже бывала на ваших выступлениях, — выдала она и в ужасе зажала рот ладонью.

Джулиан с удивлением посмотрел на нее: