Брук впервые обратила внимание, что ее золотое платье сильно помялось. Голова раскалывалась от боли. Она встала. Глаза ее были сухи.

— Брук, иди ко мне, давай обо всем поговорим, — сказал Джулиан с интонацией мужа, успокаивающего жену-истеричку.

Она прошла мимо Самар и оказалась лицом к лицу с Лео, преградившим выход.

— Можно? — спросила она, а когда он не отодвинулся, боком протиснулась к двери и потянула за ручку. В этот момент потная ладонь в очередной раз легла ей на шею.

— Подожди, Брук. — В голосе менеджера явственно слышалось раздражение. — Ты не сможешь просто уйти. У входа десять тысяч репортеров с камерами, они тебя порвут, как грелку!

Обернувшись, Брук в упор посмотрела на Лео.

— Хуже, чем здесь, не будет. Рискну, пожалуй. А теперь убери свою мерзкую руку с моей шеи и дай пройти.

Не добавив ни единого слова, она ушла.

14. Факт раздевания

Нола заказала машину, наказав Брук ждать в переулке позади Стэйплс-центра, и каким-то чудом — или потому, что гости обычно не уезжают в разгар праздника, — Брук удалось выбраться через запасной выход и сесть в машину, не привлекая внимания папарацци. Чемодан стоял открытый на заднем сиденье, вещи были аккуратно сложены добросовестной горничной «Беверли-Уилшир». Водитель великодушно ждал рядом с машиной, пока Брук снимала парадное платье и переодевалась в обычное.

Она быстро управилась и позвонила Ноле.

— Как ты умудрилась все организовать? — спросила она, не теряя времени на приветствия. — Из тебя выйдет отличный помощник руководителя! — Легче было шутить, чем пытаться объяснить, во что превратился сказочный вечер.

— Только не надейся легко отделаться — я хочу услышать все, однако, извини, планы меняются.

— Как — меняются? Только не говори, что мне придется остаться здесь!

— Нет, там оставаться не нужно, но и ко мне нельзя. Папарацци буквально взяли мой дом в осаду. Я насчитала на улице не то восемь, не то десять фотографов. Уже пришлось отключить городской телефон. Если у моего дома так, представляю, что творится у вашего. Не нужно тебе сегодня вечером подобных впечатлений.

— Нола, прости, ради Бога…

— Ты что! Это самое интересное, что со мной происходило в жизни, так что помалкивай. Жалко, не увидимся сегодня. Я заказала тебе прямой рейс в Филадельфию и предупредила твою маму о приезде. Вылетишь в десять, на месте будешь в начале седьмого. Она встретит тебя в аэропорту. Так нормально?

— Спасибо! Не знаю, как тебя благодарить. Просто отлично!

Водитель стоял возле машины, болтая по сотовому, и Брук надеялась уехать, пока ее никто не заметил.

— Не забудь надеть красивые носочки — при досмотре придется снимать обувь. Гарантирую, кто-нибудь тебя и там щелкнет. Как можно чаще улыбайся и сразу иди в салон ожидания бизнес-класса; туда репортеры, возможно, и не проберутся.

— Поняла.

— Да, все прокатное оставь на заднем сиденье машины. Водитель вернет вещи в гостиницу, а там уж их передадут стилисту.

— Не знаю, как тебя благодарить.

— Перестань, ты бы для меня то же самое сделала, если бы мой муж в один миг стал мегазвездой и за мной охотились папарацци. Конечно, для этого пришлось бы в первую очередь завести мужа, что, как мы с тобой знаем, маловероятно, да еще гипотетическому супругу нужно обладать толикой таланта, что еще менее вероятно…

— У меня сил нет спорить, но, к твоему сведению, сейчас твои шансы на счастье и нормальный брак выше моих в десять тысяч раз, хватит прибедняться. Все, пока, обнимаю.

— И я тебя. Не забудь красивые носки и позвони мне.

Всю дорогу от Стэйплс-центра до Международного аэропорта Лос-Анджелеса Брук аккуратно складывала платье в специально прилагавшийся пакет, опускала туфли в фирменный мешочек и бережно помещала драгоценности и клатч в выложенные бархатом коробочки, горкой сложённые на сиденье. Только стянув с левого безымянного пальца огромный «булыжник», Брук спохватилась, что ее простое обручальное кольцо осталось у стилистки. Придется попросить Джулиана забрать его. Она изо всех сил гнала от себя мысль, что это дурное предзнаменование.

Две «Кровавые Мэри» в самолете и таблетка амбиена обеспечили остро необходимый пятичасовой сон, но, как свидетельствовала реакция матери на выдаче багажа, утром после полета Брук выглядела не лучшим образом. Заметив мать у эскалатора, она улыбнулась, высунулась и замахала рукой, едва не сбив с ног стоявшего перед ней мужчину.

Мать крепко обняла ее, затем отстранила на вытянутых руках, окинула взглядом махровый спортивный костюм дочери, кроссовки, конский хвост и резюмировала:

— На кого ты похожа? Ты ужасно выглядишь!

— Спасибо, мам, я и чувствую себя препаршиво.

— Едем домой. У тебя много багажа?

— Нет, только вот это, — сказала Брук, указывая на сумку на колесиках. — Когда нужно вернуть платье, туфли, сумку, украшения и белье, паковать практически нечего.

Миссис Грин начала проталкиваться к эскалатору через толпу ожидающих.

— Я поклялась себе не задавать ни единого вопроса, пока ты не будешь готова к разговору.

— Спасибо, ценю твой такт.

— Ну и?..

— Что — ну и? — спросила Брук. Они сошли с эскалатора. Холодный воздух Филадельфии пробирал до костей. Можно подумать, ей требовалось напоминание, что Калифорния осталась позади.

— Ну, так я готова в любой момент, если ты вдруг захочешь поговорить. О чем угодно.

— Отлично, мерси.

Мать всплеснула руками и нервно распахнула дверцу машины.

— Брук, ты меня мучаешь!

— Мучаю?! — с притворным изумлением воскликнула Брук. — Я ловлю тебя на слове, на великодушном предложении избавить меня от вопросов!

— Ты отлично знаешь, что предложение не было искренним!

Брук перевалила колесную сумку в багажник и устроилась на пассажирском сиденье.

— Мам, можно, я хоть в машине отдохну перед допросом? Учти, если ты меня разговоришь, я уже не замолчу.

Она с облегчением слушала, как мать трещала всю дорогу до своего дома в центре, выкладывая все о людях, с которыми познакомилась в новом клубе любителей бега. Стабильный, в мажорном ключе монолог не прерывался, даже когда они оставили машину в подземном гараже и поднимались на лифте на пятый этаж, в трехкомнатную квартиру миссис Грин. Только войдя домой и закрыв дверь, она повернулась к Брук, которая уже собралась с духом.

Мать нежно коснулась щеки Брук ладонью.

— Во-первых, иди в душ. Там чистые полотенца, и я выставила новый шампунь с лавандой, знаешь, он мне так понравился… Потом ты поешь. Я тебе сделаю омлет — помню, помню, только из белков, — и тосты. Затем ты пойдешь спать. Ночные перелеты большая нагрузка, наверняка ты почти не спала. Комната готова, кондиционер уже повесили. — Она отняла руку и отправилась на кухню.

Со вздохом облегчения Брук вкатила сумку в спальню и бросилась на постель. Она заснула, даже не успев снять кроссовки.

Когда она наконец проснулась, солнце уже ушло задом. Часы показывали без пятнадцати пять. Было слышно, как мать вынимает посуду из моечной машины. Секунд через десять Брук с полной ясностью вспомнила вчерашний вечер. Она схватила сотовый и со смешанным чувством печали и удовлетворения увидела двенадцать пропущенных звонков и столько же сообщений — все до единого от Джулиана. Он начал отправлять эсэмэски и звонить ей в одиннадцать вечера по калифорнийскому времени и продолжал ночью и утром.

Брук кое-как слезла с кровати, направилась в туалет, а потом на кухню, где мать стояла у посудомойки, глядя на экран маленького телевизора под подвесным шкафчиком. На экране Опра обнимала очередную гостью, о которой Брук ничего не знала. Миссис Грин недоверчиво качала головой.

— О… — сказала Брук, в тысячный раз подумав, что будет делать мать, когда шоу «Опра» в конце концов снимут с эфира. — Это кто?

Миссис Грин даже головы не повернула.

— Макензи Филипс, — сказала она. — Снова. Представляешь? Опра расспрашивает, как ей живется после первой передачи.

— И как ей живется?

— Она — героиновая наркоманка, лечится. Десять лет жила с родным отцом как жена. Я не психолог, но что-то не верю в ее долгую счастливую жизнь.

— Согласна. — Брук взяла в стенном шкафу упаковку печенья «Ореос», надорвала и бросила в рот пару штук. — Ой, как вкусно! Неужели всего сто калорий?

Мать фыркнула:

— В этих жалких крохах? Еще бы! Нужно съесть пять упаковок, чтобы хоть немного насытиться. Везде один обман…

Брук улыбнулась.

Мать выключила телевизор и повернулась к ней.

— Я все-таки сделаю тебе омлет и тосты, ты не против?

— С удовольствием. Просто умираю с голоду, — сказала Брук, высыпая остатки печенья прямо в рот.

— Помнишь, когда вы были маленькие, я готовила такой омлет на ужин пару раз в месяц? Вы оба это просто обожали. — Она вытянула сковородку из выдвижного ящика и так щедро побрызгала на нее маслом, что она заблестела как мокрая.

— М-м… помню, конечно. Только ты жарила омлет два-три вечера в неделю, а не в месяц, и любила его только я одна. Рэнди с папой всегда заказывали пиццу.

— Перестань, не может быть, чтобы так часто. Я вообще от плиты не отходила, только и делала, что готовила!

— Ну да, конечно.

— Я каждую неделю делала большую кастрюлю чили с индейкой. Уж это блюдо вы любили. — Миссис Грин выпустила в миску полдюжины яиц и принялась взбивать веничком. Брук открыла было рот возразить, что мать добавляла в смесь свой, как она называла, фирменный соус — соевое молоко с ванильным вкусом, придававшее омлету тошнотворный сладковатый вкус, но вспомнила, что проблемы из этого не делала, просто заливала все кетчупом и глотала не пережевывая.

— Чили был готовым! — сказала Брук, разрывая вторую пачку «Ореос». — Ты только добавляла индейку и банку томатного соуса.

— Было вкусно, и ты это знаешь.

Брук улыбнулась. Мать понимала, что повар из нее никудышный и ни одно ее блюдо не вызывало иной реакции, кроме «фу, гадость», но они с Брук всегда с азартом спорили на эту тему.

Острой вилкой миссис Грин отскребла омлет от сковородки с антипригарным покрытием и положила на две тарелки. Вынув из тостера четыре ломтика хлеба, она разделила их поровну, упустив из виду, что тостер так и не включила. Вручив Брук тарелку, она кивнула на маленький стол, не поместившийся на кухне и поэтому поставленный на выходе.

С тарелками в руках они пошли к столу и заняли обычные места. Миссис Грин тут же бросилась в кухню и вернулась с двумя банками диетической колы, двумя вилками, одним ножом, старой банкой виноградного джема и бутылкой масла со спреем. Все это она без церемоний плюхнула на стол.

— Приятного аппетита.

— Ух, вкуснятина, — сказала Брук, гоняя пахнущий ванилью омлет по тарелке. Побрызгав на хлеб маслом, она подняла свою колу: — Чин-чин!

— Да, выпьем за… — Брук видела, что мать остановилась, удержавшись от фразы типа «за то, чтобы вы были вместе» или «за новые начинания» или от какого-нибудь прозрачного намека на поведение Джулиана. Вместо всего этого миссис Грин сказала: — За изысканную еду и хорошую компанию!

Поели быстро. Брук была приятно удивлена, что мать по-прежнему не задает вопросов. Разумеется, это возымело желаемый эффект — Брук самой остро захотелось все рассказать и задать вопросы, ответы на которые всякая мать просто обязана знать. Однако она замешкалась, никак не попадая вилкой электрочайника в розетку. Когда они сели на диван с кружками чаю, собираясь посмотреть последние три серии «Братьев и сестер» на DVD, Брук (едва не лопалась от распиравших ее эмоций.

— Ну, ты, наверное, сгораешь от желания узнать, что вчера случилось, — сказала она, отпив

Миссис Грин вытащила пакетик «Липтона», подержала секунду над чашкой, давая стечь, и выложила на стол, на салфетку. Брук видела, что мать упорно отводит взгляд. Должно быть, дела совсем плохи, испугалась она.

— Когда захочешь, тогда и расскажешь, — неопределенно ответила она с удивившим Брук жестом «мне без разницы».

— Что ж… Боже, я не знаю, с чего начать. Все так запуталось…

— Ну так начни сначала. В последний раз мы с тобой говорили в полдень по вашему времени, ты собиралась надеть платье. Тогда у тебя все было нормально. Так что случилось?

Откинувшись на спинку дивана, Брук положила ногу на край стеклянного кофейного столика.

— Да, примерно с того момента все и пошло не так. Я надела платье, украшения, все-все, и тут позвонила Маргарет.

— Так…

— Произошло недоразумение, меня мерзко подставили, а в результате — увольнение.

— Что?! — Миссис Грин вдруг стала само внимание. С таким выражением лица она выслушивала Брук, когда та приходила из начальной школы и рассказывала, как плохие девочки дразнили ее на перемене.