Лорен Вайсбергер - Прошлой ночью в «Шато Мармон»

— Да, меня уволили. Маргарет сказала, что я их подвожу, что в больнице уже не уверены в моем желании делать карьеру…

— ЧТО?!

Брук вздохнула и улыбнулась:

— Ей-богу.

— Не иначе, эта Маргарет с ума сошла! — воскликнула миссис Грин, ударив кулаком по столу.

— Спасибо за поддержку, мам, но я должна признаться, что они по-своему правы. Последние месяцы моя работа не тянула на пятерку с плюсом.

С минуту миссис Грин хранила молчание, словно решая, что сказать. Когда она заговорила, ее голос был ровным и размеренным:

— Ты знаешь, я всегда хорошо относилась к Джулиану. Но не хочу лгать: когда я увидела те фотографии, мне захотелось придушить его собственными руками.

— Что ты сказала? — задохнулась Брук, чувствуя, что попала в ловушку. Она не то чтобы забыла о злосчастных снимках, которые ее муж сравнил со скандальными фотографиями Сиенны и Балтазара, но быстро отогнала мысли о них.

— Прости, дочка, это, конечно, не мое дело, и я дала себе слово помалкивать, но нельзя же делать вид, что ничего не случилось! Тебе необходимо добиться правды!

Брук охватило раздражение.

— Да и так понятно, что у нас с ним множество проблем. Я его в последнее время не узнаю, и дело не только в каких-то снимках папарацци.

Брук взглянула на мать в ожидании ответа, но та молчала.

— В чем дело? — не выдержала Брук. — О чем ты думаешь?

— Значит, ты их еще не видела?

Брук замялась на мгновение.

— Я хочу посмотреть, но не могу себя заставить. Понимаешь, когда я их увижу, все для меня изменится…

Миссис Грин забралась на диван с ногами.

— Детка, я понимаю, о чем ты говоришь, — начала она, взяв дочь за руку. — Поверь, еще как понимаю. Это как стоять на бортике крыши небоскреба, Да? Мне очень тяжело это говорить, но… По-моему, ты должна посмотреть.

Брук повернулась и округлившимися глазами уставилась на мать:

— Мам, да ты что? Ты сама советовала мне не обращать внимания на сплетни и клевету! Ты напоминала всякий раз, когда я расстраивалась из-за прочитанного, что девяносто девять процентов того, что пишут в таблоидах, — ложь и передернутые факты!

— Журнал лежит на моей прикроватной тумбочке.

— Где?! — заорала Брук, передернувшись от противного звука собственного голоса, в котором смешивались шок и паника. — И давно ты подписалась на «Ласт найт»? Мне казалось, тебе приносят только журналы по домоводству!

— Подписалась, когда вы с Джулианом стали регулярно появляться на его страницах, — тихо ответила мать. — Было интересно, и мне хотелось знать, о чем идет речь, когда все вокруг что-то обсуждают.

Брук невесело рассмеялась:

— Ну и разве ты теперь не рада? Это же настоящий кладезь полезной информации!

— Мне тебя очень жалко, но лучше тебе посмотреть снимки. Я подожду здесь. Иди.

Увидев гримасу боли на лице матери, Брук вскочила с дивана, стараясь не обращать внимания на охвативший ее страх и опасения, и пошла в спальню. Из столовой в комнату матери она шла, казалось, целую вечность. Наконец Брук опустилась на краешек кровати. С обложки журнала на нее смотрели смеющиеся лица Джастина Тимберлейка и Джессики Бигл, разделенные длинной зигзагообразной трещиной. Сверху красовалось «Вот и все!», выведенное ярко-красной краской.

Немного успокоившись, что сенсация семьи Олтер не потянула на обложку, Брук открыла содержание, чтобы просмотреть заголовки, но в этом не было необходимости. Чуть ли не всю страницу занимало фото Джулиана, сидевшего за столиком во дворе «Шато Мармон». Находившуюся рядом с ним девицу почти скрывали листья огромной пальмы в горшке, виден был только профиль — она тянулась к Джулиану, наклонив голову и приоткрыв рот, как для поцелуя. Джулиан с пивом в руке сверкал улыбкой, демонстрируя девице свои ямочки. Брук ощутила приступ дурноты, но тут ее как холодной водой окатило: подобные журналы никогда не печатают самые пикантные снимки на странице с содержанием, стало быть, худшее впереди.

Глубоко вздохнув, она открыла восемнадцатую страницу. Те, кто утверждает, что ужасные новости требуют некоторого времени для осознания, явно никогда не сталкивались с фоторепортажами на журнальных разворотах о собственных мужьях, соблазняющих других женщин. Брук все поняла сразу. Она мгновенно догадалась, что перед ней другая версия первого снимка: Джулиан слушает, как девица что-то шепчет ему на ухо. На снимке указывалось время 23.38. Следующая фотография с неоново-красным 00.22 показывала, как он хохочет, запрокинув голову, а девица упирается ладонью ему в грудь. Неужели она игриво отталкивает его или просто нашла предлог к нему прикоснуться? Последняя фотография на левой странице была еще хуже: девица прильнула к Джулиану, допивая розовое шампанское, а рука Джулиана находилась уже у нее под платьем (пиво он, кстати, так на столик и не поста вил). По изгибу запястья можно было с уверенностью сказать, что он всего-навсего держит ее за зад, но нельзя было отрицать, что руку он просунул далеко — половина предплечья совершенно скрылась под платьем. Лукаво улыбаясь — как Брук любила эту улыбку! — Джулиан подмигивал девице, а та с обожанием таращила на него большие карие глаза. Этот снимок был сделан в 01.03.

А затем шел гвоздь программы — предмет особой гордости «Ласт найт». На правой странице редакция разместила снимок без полей, размером с биллборд, сделанный, согласно надписи, в 06.18. Девица все в том же дешевом синем платье выходила из бунгало у бассейна «Шато Мармон» с растрепанными, сбившимися волосами — обычно так выглядят по утрам после бурной ночи. Клатч она прижимала к груди, словно защищаясь от фотовспышек, но, помимо шока, на ее лице проступало что-то еще. Гордость? Сознание достигнутой цели? В любом случае на стыд это ничуть не походило.

Против воли Брук рассматривала каждый снимок с тщательностью исследователя, изучающего препарат в поисках подсказки, намека, признаков какой-то закономерности. Это доставило ей несколько неприятных минут, но, вглядевшись в последнее фото, Брук поняла, что вызывает у нее особый протест. Девица точно не была знаменитой актрисой, супермоделью или звездой сцены. Она выглядела совершенно заурядно: жидковатые рыжевато-каштановые волосы, невзрачное синее платье и ничем не примечательная — на редкость ординарная — фигура. У Брук перехватило дыхание, насколько девица напоминала ее самое, начиная с лишних пяти фунтов и неумело накрашенных глаз и заканчивая не совсем подходящими босоножками со слишком толстыми каблуками. А самое противное заключалось в том, что она, Брук, была красивее этой девицы.

В голове не укладывалось, отчего муж решил изменить ей с безвестной серой мышью, встреченной в голливудском отеле. Не мог, что ли, получше выбрать? Хотя бы с силиконом и смазливой мордашкой? Где огромные фальшивые сиськи и теснейшие узенькие джинсы, загар из пульверизатора и мелирование за пять сотен долларов? Как такую вообще пустили в «Шато Мармон»? Допустим, знаменитый музыкант не всегда может позволить себе появляться в злачных местах в сопровождении очередной Жизель Бундхен, но неужели нельзя найти девушку красивее собственной жены?! Брук с отвращением отшвырнула журнал. Ей легче было думать об абсурдности измены мужа с подобной особой, чем признать, что измена действительно имела место.

— Дочка, ну ты как? — Голос матери удивил Брук. На лице миссис Грин, прислонившейся к дверному косяку, по-прежнему отражалась боль.

— Ты была права, — сказала Брук. — Хорошо, что я увидела это сегодня и здесь, а не завтра в поезде.

— Мне так жаль, детка… Сейчас это покажется тебе невозможным, но я считаю, надо обязательно выслушать Джулиана.

— То есть слушать фигню вроде: «Дорогая, строго говоря, я мог прилететь домой и провести ночь с тобой, но случайно напился и трахнул какую-то мымру, малость похожую на тебя. Да, и меня случайно сфотографировали за этим делом». — С удивлением слыша сарказм в своем голосе, Брук удивилась, что ей вовсе не хочется плакать.

Вздохнув, мать присела к ней на кровать.

— Не знаю, Ру. Конечно, он мог бы найти кого-то получше, но давай договоримся сразу: она ничуть не похожа на тебя. Это какая-то отчаявшаяся девица, буквально набросившаяся на твоего мужа. Ты превосходишь ее по всем параметрам и качествам.

Из соседней комнаты послышалась песня «Ушедшему». Миссис Грин вопросительно взглянула на дочь.

— Это мой мобильник, — сказала Брук, поднимаясь. — Закачала мелодию недели три назад. Теперь придется целую ночь ломать голову, как ее удалить.

Звонил Джулиан. Проигнорировать вызов Брук не смогла.

— Привет, — сказала она, снова опускаясь на кровать, но уже в гостевой комнате.

— Брук! Господи, я тут с ума схожу! Почему ты не отвечаешь на звонки? Я даже не знал, добралась ты домой или нет!

— Я не дома, а у мамы.

В трубке послышалось приглушенное ругательство, затем Джулиан спросил:

— У мамы? Ты же сказала, что возвращаешься домой!

— Я так и хотела поступить, но Нола предупредила, что наш дом осаждают папарацци.

— Брук! — В трубке послышался автомобильный сигнал. — Черт, он нам чуть в зад не въехал! Что этот придурок делает, водить разучился? — И снова ей: — Брук, прости. Я здесь чуть не умер без тебя.

Она не ответила.

— Брук…

— Да?

После паузы он попросил:

— Пожалуйста, выслушай меня до конца.

Джулиан снова замолчал. Брук понимала — он ждет, чтобы она сказала что-нибудь о фотографиях, но она не собиралась облегчать ему жизнь. Было очень обидно, как сопливой девчонке, играть в «холодно-горячо» с собственным мужем.

— Брук, Л… — Он замолчал и прокашлялся. — Я даже представить не могу, как тяжело тебе видеть эти фотографии, как ужасно, сокрушительно это, должно быть, было…

Брук так сжала трубку, что едва ее не раздавила, но так и не смогла заставить себя что-нибудь сказать. В горле возник ком, по щекам покатились слезы.

— А вчера, когда на красной ковровой дорожке бестактные журналисты задавали эти гнусные вопросы… — Он снова кашлянул. Брук даже подумала, что у него горло сжимается от эмоций или он вчера простудился. — Даже мне было трудно, но какой адской пыткой это показалось тебе…

Он опять замолчал, явно ожидая реплики, но Брук не могла выговорить ни слова сквозь тихие слезы.

Молчание затянулось на минуту или даже две, прежде чем Джулиан спросил:

— Любимая, ты что, плачешь? Ру, прости меня, я так виноват…

— Я видела снимки, — шепотом выдавила она и замолчала. Пора было задать главный вопрос, но в душе Брук по-прежнему верила — лучше ничего не уточнять.

— Брук, на снимках все гораздо хуже, чем на самом деле.

— Ты провел с той женщиной ночь? — все-таки спросила она.

— Все было не так…

Воцарившуюся тишину можно было чуть ли не рукой потрогать. Брук напряженно ждала, желая, чтобы он сказал: «Это недоразумение, подстава», — но Джулиан молчал.

— Ну что ж, — услышала она свой голос. — Это все объясняет. — Последние два слова вышли прерывистыми и невнятными.

— Нет! Брук, я… я с ней не спал, клянусь тебе!

— Она вышла из твоего номера в шесть утра.

— Говорю тебе, секса у нас не было! — умоляюще повторил он.

Тут до нее дошло.

— Секса не было, но было что-то другое, так надо понимать?

— Брук…

— Я хочу знать, что между вами произошло, Джулиан. — Брук испугалась, что ее прямо сейчас вырвет от волнения — вести такой разговор с собственным мужем, не представляя, к чему можно прийти и какие секреты узнать, на свою голову.

— Ну, факт раздевания имел место, а затем мы заснули, отключились! Ничего не было, клянусь тебе!

«Факт раздевания». Какая странная формулировка, такая отстраненная… В Брук вскипела желчь, когда она представила голого Джулиана в постели с другой.

— Брук, ты слушаешь?

Он говорил, но Брук не слушала — опустив трубку, она взглянула на заставку экрана, откуда на нее смотрел Джулиан, прижимавшийся щекой к морде Уолтера.

Она сидела на кровати еще секунд десять или двадцать, глядя на лицо мужа и слушая его взволнованный голос, потом глубоко вздохнула, поднесла панель микрофона к губам и сказала:

— Джулиан, я вешаю трубку. Пожалуйста, не звони. Я хочу побыть одна.

Боясь потерять самообладание, она торопливо выключила телефон, достала аккумулятор и бросила все это в ящик прикроватной тумбочки. Хватит с нее на сегодня разговоров.

— Точно не надо к тебе заходить даже на пять минут? — спросила Мишель, разглядывая вереницу внедорожников с тонированными стеклами, растянувшуюся в обе стороны на целый квартал от подъезда Брук.