Ей пришлось еще минут десять убеждать Нолу уйти, но когда подруга наконец отчалила, Брук не испытала ожидаемого облегчения. Она приняла ванну, надела самую мягкую хлопковую пижаму и самый любимый уютный халат и легла на покрывало, перенеся в кровать ноутбук. Еще в самом начале совместной жизни они с Джулианом договорились не ставить в спальне телевизор — запрет автоматически распространился и на компьютеры, — но, учитывая, что муж не объявлялся, Брук решила,

Что вправе загрузить «27 свадеб» или что-нибудь еще, столь же мелодраматичное, сугубо женское и позволяющее на время забыть о неприятностях. Она даже подумала съесть мороженого, но решила все же не уподобляться Бриджит Джонс. Фильм оказался превосходным средством отвлечься, к тому же Брук не сводила глаз с экрана и не позволяла себе отвлекаться от сюжета. Но когда фильм закончился, она совершила большую ошибку. Даже две.

Первым кардинальным промахом стало решение прослушать сообщения на автоответчике. Тридцать три сообщения звучали почти двадцать минут, поскольку копились со дня церемонии «Грэмми». Перемена настроения после воскресенья, когда друзья и родственники звонили пожелать ей удачи, до сегодняшнего дня, когда почти каждое сообщение походило на соболезнование, поражала возражение. В основном сообщения были от Джулиана, включая шаблонное «я все могу объяснить»; мольбы и просьб в них было предостаточно, но ни в одном не прозвучало «я тебя люблю». По одному сообщению оставили Рэнди, отец, Мишель и Синтия, предлагая поддержку и всячески подбадривая; четыре в разное время надиктовала Нола, желавшая знать, что происходит, и рассказавшая новости об Уолтере, и одно от Хизер, консультанта из Хантли, с которой Брук встретилась в итальянской кондитерской. Остальные были от старых друзей, коллег (теперь уже бывших) и знакомых, причем каждое звучало так, будто кто-то умер. До прослушивания сообщений Брук плакать не хотелось, но по окончании у нее комок стоял в горле.

Вторым, возможно, худшим, дилетантским промахом было зайти на Facebook. Она догадывалась, что многие напишут восторженные отзывы о выступлении Джулиана, — не каждый день друзья по школе или университету выступают на церемонии «Грэмми», но вот чего Брук наивно не ожидала, так это водопада горячего сочувствия в свой адрес, от «ты сильная, ты справишься», как написала ей мать одной из подруг, до эмоционального «это лишний раз доказывает, что все мужики сволочи. Не волнуйтесь, миссис Олтер, мы за вас горой!!!» от Кайли. При других, менее унизительных, обстоятельствах Брук порадовалась бы участию, но сейчас сгорала от стыда: ее личная беда стала всеобщим достоянием. Брук не могла объяснить почему, но ей легче было представлять безымянные, безликие миллионы, рассматривающие фотографии ее мужа с девицей в «Шато Мармон»; когда же в курсе вся родня, подруги, коллеги по работе и просто знакомые, это чересчур. Почти невыносимо.

Двойной дозы амбиена, которую Брук профилактически приняла на ночь, оказалось достаточно, чтобы на следующий день она буквально спала на ходу, но не хватило, чтобы заснуть быстро и без сновидений. Утро и начало дня прошли как в тумане, который слегка развеивали Уолтер и неумолкавший телефон. Правда, Брук на звонки не отвечала. Если бы она не боялась потерять работу в Хантли, взяла бы больничный. А так пришлось встать под душ, съесть сандвич с арахисовым маслом и хлебом из цельной пшеницы и заранее двинуться к метро, чтобы не спеша добраться в Верхний Ист-Сайд к половине четвертого. К школе Брук подошла на пятнадцать минут раньше, полюбовалась увитым плющом фасадом и вдруг заметила слева от входа небольшую толпу.

Возле Хантли кучковались папарацци и, кажется, два репортера (один с микрофоном, другой с записной книжкой). Они взяли в кольцо миниатюрную блондинку в длинной, до каблуков, дубленке из стриженой овчины, с аккуратным пучком волос и брезгливым выражением лица. Жадные до новостей медиаакулы так увлеклись, что не заметили Брук.

— Нет, ничего личного сказать не могу. — Женщина отрицательно покачала головой, затем, послушав секунду, вновь ответила: — Нет, я с ней ни разу не общалась — моей дочери не требуется консультация по правильному питанию, но…

На долю секунды Брук остановилась послушать, что говорит о ней незнакомка.

— Думаю, я выражу всеобщее мнение, что внимание такого рода несовместимо с нормальной учебной обстановкой. Моя дочь должна думать об алгебре и игре в хоккей с мячом, а вместо этого она отвечает на звонки репортеров, которые просят ее прокомментировать информацию таблоида. Это неприемлемо. Вот почему родительский комитет потребовал немедленного увольнения миссис Олтер.

Брук замерла, ахнув. Женщина заметила ее, и плотное кольцо, окружавшее трех женщин — рядом с блондинкой в дубленке стояли еще две мамаши, — распалось, чтобы сомкнуться вокруг нее. Сразу посыпались вопросы:

— Брук, вы знакомы с женщиной на фотографиях?

— Брук, вы уходите от Джулиана? Вы с ним после субботы виделись?

— Что вы думаете по поводу требования родительского комитета вас увалить? Вы вините в этом своего мужа?

Кошмар повторялся, только на этот раз без роскошного платья, без мужа и без бархатного барьера, сдерживавшего свору журналистов. К облегчению Брук, охранник школы, крепкий как скала, несмотря на свои почти семьдесят лет и метр семьдесят роста, удержал репортеров на расстоянии вытянутой руки и заставил отступить, напомнив, что тротуар общий, а вот ступени и крыльцо — уже частная собственность. Брук посмотрела на него с благодарностью и быстро прошла в здание. Шокированная и возмущенная, злилась она в основном на себя: как можно было упустить из виду, что скандал не пройдет мимо Хантли?

Глубоко вздохнув, она пошла в свой кабинет на первом этаже. Роузи, администратор консультативной Программы, подняла глаза на Брук, когда та вошла в переднюю сьюта[35], где находились комнаты консультантов — ее, Хизер и еще троих. Роузи славилась привычкой совать нос в чужие дела, и сегодняшний день обещал стать чем-то особенным. Брук внутренне приготовилась к неизбежным разговорам о фотографиях Джулиана, или о папарацци у входа, или обо всем сразу.

— Брук, привет. Скажете, когда разберетесь со всем этим… м-м… безумием. Ронда хочет зайти на несколько минут, пока вы не начали консультации. — Роузи говорила достаточно нервно, чтобы Брук встревожилась.

— Зайти? Случайно, не знаете зачем?

— Нет, — ответила Роузи, явно солгав. — Она просила сказать ей, как только вы придете.

— Хорошо, но можно, я хоть разденусь и прослушаю автоответчик? Две минуты мне дайте.

Она вошла в маленькое помещение, где были лишь стол, два стула и вешалка для одежды, и тихо прикрыла дверь. Через стеклянное окошко она видела, что Роузи подняла трубку и с кем-то говорит.

Буквально через полминуты в дверь постучали.

— Входите! — как можно приветливее сказала Брук — она уважала Ронду и искренне ей симпатизировала.

Визит начальницы не был чем-то необычным, но сегодня Брук ужасно хотелось свести все контакты к минимуму.

— Хорошо, что вы зашли, Ронда. Я хочу сообщить вам новость о Лизи Стоун, — начала Брук, надеясь сразу перевести разговор на одну из учениц, которую консультировала. — Как тренеру Демичеву вообще доверили девочек? Может, олимпийцы и питаются святым духом, простите за шутку, но еще немного, и он доведет своих подопечных до голодной смерти!

— Бру-ук, — сказала Ронда, протянув ее имя неожиданно долго, — это очень интересно, напишите мне служебную записку. Но я пришла поговорить о другом.

— Да? Что-нибудь случилось? — спросила Брук, заволновавшись.

— Боюсь, что да. Мне очень грустно вам это говорить…

Брук все поняла по лицу Ронды. Это не ее решение, заверила та, но она директор и отвечает перед многими людьми, в частности перед родителями, которые считают, что повышенное внимание к Брук плохо отразится на их детях. Все понимают, что она не виновата, что никому не сладко жить под прицелом фотокамер, поэтому ее просят взять отпуск — оплаченный, разумеется, — пока все не уляжется.

Когда Ронда поясняла: «Я надеюсь, вы понимаете — это только временно, это крайнее средство, к которому никто из нас не хотел прибегать, — Брук уже мысленно смирилась с увольнением. Она не намекнула Ронде, что не она, Брук, а как раз враждебно настроенная мамаша, дающая сейчас интервью у школьного крыльца, привлекает к Хантли излишнее внимание прессы. Она удержалась и не сказала директрисе, что никогда не упоминала названия школы ни в одном интервью и никогда не компрометировала своих пациенток, сообщая о деталях консультаций. Она просто переключилась в режим автоответчика, заверив Ронду — да, она понимает, что это не решение директора, да, она обязательно вернется, как только скандал утихнет. Меньше чем через час Брук, выйдя в переднюю с пальто в руках и сумкой на плече, наткнулась на Хизер.

— Ого, ты уже отсеялась на сегодня? Я завидую! — сказала та.

Брук почувствовала, как в горле растет комок.

— И не только на сегодня. На неопределенный срок.

— Я слышала, что случилось, — прошептала Хизер, хотя они были одни. Брук удивилась, но вспомнила, как быстро распространяются слухи, особенно в женской школе.

Брук пожала плечами:

— Ну что ж, этого следовало ожидать. Будь я мамашей, которая платит за ребенка сорок тысяч в год, мне бы не понравилось, что у дверей школы шныряют папарацци. Ронда говорит, к некоторым девочкам репортеры таблоидов обратились через Facebook, спрашивая, какая я в школе и что рассказываю о Джулиане, представляешь? — Брук вздохнула. — Если это правда, меня действительно необходимо уволить.

— Гадость какая! Законченные скоты… Брук, тебе бы с моей подругой поговорить. Помнишь, я рассказывала, ее муж победил в «Американском идоле»? Мало кто понимает, как тебе сейчас приходится, но Эмбер все это знает… — Хизер замолчала, словно испугавшись, что перешла границу допустимого.

Брук абсолютно не хотелось знакомиться с молоденькой подружкой Хизер из Алабамы и сравнивать горе-мужей, но она кивнула:

— Конечно, дай мне ее е-мейл, я напишу.

— О, не беспокойся, она сама тебе напишет, если ты не против.

Брук была против, но что она могла сказать? Ей хотелось побыстрее уйти.

— Ладно, пусть пишет, — разрешила она.

С вымученной улыбкой Брук помахала коллеге на прощание и быстро пошла к выходу. В коридоре ей попалась стайка девочек; одна окликнула ее по имени. Брук хотела притвориться, что не слышит, но не смогла. Она обернулась — к ней спешила Кайли.

— Миссис Олтер, вы куда? У нас же сегодня консультация! Говорят, у дверей толпа репортеров!

Брук посмотрела на девочку: та, как обычно, нервно накручивала мелко вьющиеся пряди на пальцы. Почему-то она почувствовала себя виноватой перед ней.

— Привет, Кайли. Знаешь, меня, наверное, некоторое время не будет. — Заметив, что у неспешно прибавила: — Это ненадолго. А ты отлично выглядишь.

— Но, миссис Олтер, как же я теперь…

Брук наклонилась к самому уху Кайли, чтобы никто не мог их расслышать.

— А ты и без меня справишься, — сказала она, как ей казалось, с ободряющей улыбкой. — Ты сильная, здоровая и лучше других знаешь, как о себе позаботиться. Ты не только стала здесь своей, но и получила одну из главных ролей в вашей постановке! Отлично выглядишь, отлично себя чувствуешь… Черт, я не знаю, что еще можно для тебя сделать!

Кайли улыбнулась, и они обнялись.

— Я никому не скажу, что вы чертыхаетесь! — пообещала она.

Брук шутливо шлепнула девочку по руке и через силу улыбнулась:

— Звони, если что-то понадобится. Учти, так просто ты от меня не избавишься. Я скоро вернусь, хорошо? — Кайли кивнула, и Брук с трудом сдержала слезы. — Обещай мне — никаких больше дурацких слабительных. Мы с этим покончили, ясно?

— Ясно, — улыбнулась Кайли.

Брук кивнула ей и направилась к выходу. Решительно пройдя мимо кучки особенно упорных папарацци, которые, заметив ее, моментально впали в раж и оглушили воплями и вопросами, она не замедляла шаг, пока не добралась до Пятой авеню. Проверив, не следят ли за ней, Брук принялась ловить такси — безнадежное занятие в четыре часа дня. Когда мимо нее проехало не менее двадцати машин, она села в автобус-экспресс на Восемьдесят шестой улице и доехала до своего поезда, где ей удалось найти свободное место в последнем вагоне.

Закрыв глаза, она откинула голову, не заботясь о том, что касается волосами стены, о которую терлось несчетное число грязных, сальных затылков. Вот, оказывается, каково это — быть уволенной не один, а два раза за одну неделю. Брук стало нестерпимо жаль себя, но тут она открыла глаза и увидела Джулиана, улыбающегося с рекламного плаката.

Это была очень хорошо знакомая ей рекламная фотография на фоне обложки дебютного альбома «Ушедшему», но в метро Брук она еще не попадалась. Интересно — с любого ракурса Джулиан смотрел прямо в глаза зрителю. Вот ведь ирония судьбы — нигде не появляясь с женой, он ехал с ней в метро. Брук пересела в противоположный конец вагона, где рекламировались только услуги стоматологов и курсы английского для иностранцев. Украдкой оглянувшись на Джулиана, она ощутила раздражение. Как бы она ни поворачивалась и ни наклоняла голову, он с улыбкой смотрел прямо на нее, демонстрируя знакомые ямочки на щеках, и Брук почувствовала себя совсем несчастной. На следующей станции она перешла в другой вагон, подальше от мужа.