- Если вы когда-нибудь попытаетесь запереть от меня спальню, я привяжу вас с разведенными руками и ногами к кровати. Обнаженной. И смогу на досуге наслаждаться вашим костлявым задом. Понятно? И кстати, если уж принимаете ванну, то надо уделять внимание всем частям тела. У вас уродливое черное пятно под левым ухом.

Дверь мягко закрылась. Не иначе как в грязного мерзкого сассенахского лорда вселился дьявол, чтобы добиться согласия Элейн. Он и Хэтти - два сапога пара. Оба, казалось, считали, что Морриган - дрессированная шавка.

Элейн заскрежетала зубами. Хэтти с ликованием говорила, что «их лордство» уехал на две недели. Две недели - это четырнадцать дней. А прошло только три. Где же еще одиннадцать?

Она не была готова к такому повороту событий. Это так несправедливо - как только она нашла ключ и заперла дверь от Хэтти, через другую дверь явился лорд. Ей были так необходимы эти одиннадцать дней, так необходимо уединение.

Так необходимо вернуться назад в свое время.

Перед глазами поплыли черные круги. Пол покачнулся. На мгновенье она решила - нет, она понадеялась, - что теряет сознание. Возможно, так она бы смогла вернуться домой. Но, как и большинство вещей, головокружение прошло, оставив только скручивающий внутренности поток адреналина. С другой стороны, Элейн разозлилась. Она наклонилась и подняла полотенце.

Как он смел рассчитывать, что она с больным горлом будет с ним ужинать? Горло не болело, это правда, но могло же. В девятнадцатом веке многие болезни были еще не известны и только ждали открытия.

Она резко завязала концы полотенца между грудями. Как он смел рассчитывать, что она будет любезной, если несколькими словами разрушил каждый клочок ее чувства собственного достоинства?

С безудержным неистовством Элейн закрыла балконные двери. И что он имел в виду, говоря о черном уродливом пятне у левого уха? Кем он себя возомнил, чтобы указывать, как ей нужно мыться? Если бы она скребла себя сильнее, то стерла бы кожу.

Она прошла к зеркалу. Она почти привыкла видеть бледный овал лица с очень большими глазами и слишком алыми губами. Под ухом было чернильное пятно. В том месте, где она постукивала ручкой, пока училась подделывать почерк.

Элейн пожалела, что разделалась с пуговицами на сером платье. Кем он себя возомнил, указывая, что она может, а что не может носить? Если так не нравится то, что она носит, почему он позволяет Хэтти одевать Морриган? И вообще, если бы он хоть как-то принимал участие в судьбе жены, чего очевидно не было, он на пушечный выстрел не подпустил бы к ней Хэтти.

Ладно, Элейн не такая уж бедная, бессловесная и наивная малышка, чтобы большой задиристый мужик мог превратить ее в дрожащий студень. Даже если этот человек видел ее голой и отверг, как черствый хлеб.

Она осторожно прикоснулась изнутри к нижней губе. Плоть была нежной и гладкой. Губы в зеркале были припухшими. Как в то утро, когда она очнулась в теле Морриган, заполненная спермой лорда, менее остро осознающая этот факт тогда, чем сейчас.

Тогда муж Морриган не был реальностью.

Сейчас он был слишком реальным.

Его вкус витал на губах.

Неужели он кусал губы Морриган?

Она подумала о своих, вернее Морриган, сосках. Неужели он кусал их тоже? Может поэтому они выглядели такими…припухшими, такими чувственными? Шагнув к ящику, она схватила мочалку и кусок мыла. Она неистово терла чернильное пятно, затем вымыла губы.

Она больна и измучена хулиганом из девятнадцатого века.

Он желает, чтобы она присоединилась к нему за ужином?

Отлично, она сделает это. Больное горло, вот и все!


Долгий звук гонга раздался сквозь стены. Вдруг у входной двери тихо поскребли. Сердце Элейн учащенно забилось.

Это Хэтти?

Но Хэтти не скреблась.

Это муж Морриган?

Невозможно было представить его царапающим дверь перед тем, как войти. От мысли о местах, которые он мог бы царапать, волна горячей крови прилила к лицу.

- Миледи? Миледи, милорд приказал мне сопровождать вас вниз. Миледи?

Элейн облизала невозможно сухие губы.

Может, если она не ответит, слуга уйдет. Может лорд подумает, что она действительно больна и оставит ее в покое.

И, может быть, корова прыгнет на полумесяц, плывущий по небу за балконом.

Элейн открыла рот, чтобы ответить, но вовремя спохватилась. Она осторожно пробралась через темноту. Шорох шелка о шелк сопровождал ее легчайшие движения. Она натянула лавандовый шелковый жакет с застежкой впереди, похожий по стилю на желтый, который она надевала раньше. Было странно не носить бюстгальтера. Гладкое трение дразнило и ласкало соски, пока они не стали почти болезненно твердыми. Кровь прилила к бедрам выше эластичной конструкции с поясом и подвязками.

Она повернула ключ. Холл освещался мерцающими лампами. Мужчина примерно такого же, как она роста стоял, выпрямившись и внимательно глядя на нее. Если служанки были одеты, как персонажи романов Чарльза Диккенса, то этот мужчина как будто сошел со страниц «Опасных связей». Черный с красными отворотами жакет, черный жилет и белый… шейный платок? Кажется, этот предмет назывался именно так. И на нем был просто огромный, уложенный буклями белый парик.

Элейн отпрянула. В каком же она году?

Мужчина отступил и поклонился.

И остался склоненным.

Элейн подавила желание закричать: «Чего ты ждешь - отпущения грехов?»

Наконец голова в огромнейшем парике приподнялась. Она указала ему идти впереди.

Неодобрительно нахмурившись, мужчина выпрямился и пошел по коридору. Элейн торопливо прикрыла дверь и последовала за ним.

Восточный ковер заглушал их шаги. Она слепо прошла мимо тяжелых картин в золотых рамах, изящных столов с изогнутыми ножками, стула с высокой спинкой - все в стиле времен Елизаветы первой, но при этом будто только что из мебельного.

Что если лорд специально заказал те блюда, которые Морриган терпеть не могла? Что если у Морриган аллергия, скажем, на морковь? Что если она съест что-то, что убьет ее? Он уж точно ее не остановит, а только будет улыбаться, глядя, как она корчится в судорогах и умирает.

Слуга открыл дверь и поклонился.

Коридор открывал то, что Элейн посчитала центром дома, если строение такой величины можно было так назвать. Ярко-красные ковры устилали широкий проход. Справа от нее блестели отполированные деревянные перила, а пространство открытой площадки было освещено хрустальной люстрой высотой в десять футов. Перила понемногу изгибались, ведя к широким ступеням, покрытым красным ковром. Она вспомнила сцену, когда Рэтт Батлер нес Скарлетт наверх по такой же лестнице, чтобы исполнить супружеский долг.

Если Элейн вынуждена будет остаться в этом времени, то лорд сможет проделал тот же путь с ней. Но только в том случае, конечно, если он решится поднять ее «костлявый зад».

Слуга изящно спустился вниз по лестнице на черный в прожилках мраморный пол. Элейн следовала за ним, спотыкаясь и хватаясь за перила, чтобы помочь хромой ноге.

Сумеет ли она разобраться в серебре, спрашивала она себя. Что если она использует неправильную вилку? А может, Mорриган была необразованной и не могла отличить вилку для основного блюда от вилки для салата? Тогда, правильно выбирая, она, Элейн, поступит гораздо хуже, чем если бы вела себя нецивилизованно.

Слуга спокойно ждал у основания лестницы. Едва она поставила дрожащие ноги на мрамор, как он повернулся и ушел налево. Спеша за слугой, Элейн мимолетно оценила блеск коридора и элегантные черные лакированные столы, украшенные высокими нефритовыми статуэтками. В алькове у основания лестницы была расположена статуя обнаженной женщины. Статуя с пышными формами не носила фиговый листок. Она не нуждалась в нем. Она была безупречна.

Элейн надела три нижних юбки, чтобы закрыть свой «костлявый зад», и теперь они путались между ног. Она огляделась. Потолок по крайней мере пятидесяти футов высотой. Твердый и холодный мрамор ощущался через тонкие туфли. Лестница выглядела очень высокой, второй этаж, казалось, был очень далеко. Элейн испугалась большого пространства.

Слуга остановился перед широкими двойными дверями и открыл их.

Скрепя сердце Элейн переступила порог.

Большая комната с уже привычно высокими потолками. Одну стену целиком занимали окна. Красные бархатные портьеры с золотыми шнурами и кисточками - может, они пойдут на следующее платье Морриган? - были задернуты на ночь. В боковой стене размещался камин. Внутри него на большой, способной вместить среднего роста человека, решетке ревел и трещал четвертованный ствол дерева. Середину комнаты занимал обеденный стол тридцати футов длиной, покрытый белой скатертью. В центре затейливый букет цветов обрамляли с обеих сторон большие подсвечники. В дальнем конце стола, достаточно далеко от опасного камина, были накрыты два места - с тарелками, выбором бокалов и серебряными столовыми приборами.

Двойные двери закрылись с почти незаметным свистом. Элейн обернулась, немедленно охваченная приступом боязни замкнутого пространства.

Позади нее материализовался слуга в ливрее. Элейн сжала губы, сдерживая крик. Она повернулась назад к столу. Лакей, одетый так же, как и сопровождавший ее из комнаты, поклонился и жестом пригласил следовать к дальнему концу стола. Элейн позволила слуге посадить себя. Не успела она освободить прижатый ножкой стула подол юбки, как возле уха появилась чаша с супом. Она отпрянула на стуле, и лакей, возможно, тот же, что помогал ей сесть - все они выглядели одинаково в своих париках, - поставил перед ней суп.

Элейн автоматически взяла из тарелки сложенную в виде тюльпана белую шелковую салфетку. Она разложила ее поперек коленей и подняла столовую ложку.

Запах чистого бульона перебивался запахом мыла, которым она раньше мыла рот. Она цедила бульон и надеялась, что делает все правильно, когда окунает ложку вниз передней стороной к чаше, наклоняет и затем выпрямляет, поднимая. Она надеялась, что Морриган тоже делала все правильно. Пока она была занята бульоном, слуга наполнил белым вином один из бесчисленных бокалов. Она незамедлительно отставила суп.

Ей предлагались одно блюдо за другим. Элейн без разбора глотала вино и очищала тарелки с едой. Лорд до сих пор не объявился. Постепенно алкоголь усыпил страх разоблачения, обычно как тень следовавший за нею.

Он сделал это сознательно, ворчала она, - оставил ее, хотя знал, что ей будет страшно. И не пришел, тем самым лишив ее возможности продемонстрировать свое бесстрашие. Теперь она никогда не сможет отомстить за свое унижение.

За унижение Морриган.

Иногда было так трудно разделять этих двоих. Элейн, Морриган.

Морриган, Элейн. Почему она беспокоится? Это ее тело, пока она в нем, не так ли? Она любезно предоставила Морриган те же права на тело в двадцатом столетии и скрепила сделку, допив шестой бокала вина.

Неужели этот бесконечный парад блюд никогда не прекратится? Даже пухленькая Элейн не смогла бы справиться и с четвертью того, что было выставлено, словно жертвоприношения. Или, возможно, жертвоприношением была она, агнец, откармливаемый перед закланьем.

Элейн подкрепилась еще одним глотком вина, с неким удивлением глядя на бокал. Она не заметила, как лакей наполнил его. Поистине, бездонная чаша.

Она сделала маленький, дразнящий салют в сторону центра. Ну и на здоровье, его «святейшество задница» может съесть ее, но он получит похмелье жертвы.

Абсурдность этого поразила Элейн посреди глотка. Она захихикала; вино выплеснулось на белый шелк, оставив большие красные пятна. Когда белое вино заменили на красное?

Слуга салфеткой промокнул запятнанную скатерть и снова наполнил бокал, как будто плеваться за ужином было в порядке вещей. Он ловко убрал не тронутую говядину и поставил перед ней десертную тарелку.

Элейн посмотрела на пирог с пудингом. Выглядел он очень привлекательно. Элейн, у которой было пятнадцать лишних килограмм, могла бы проглотить его за секунду. Ну хорошо, не проглотить… по крайней мере, не так как жадно, как она раньше съела жаренное мясо. Но она бы выпила только один стакан вина и пристальное внимание уделила бы пище.

В уголках губ заиграла улыбка. Хорошо, что она не была полной Элейн и не боялась шокировать степенного супруга. Она не должна волноваться о супруге, по крайней мере, до тех пор, пока другой муж не показывался. И впервые в жизни она выпила слишком много. И, Бог мой, как это было здорово.

Она поднесла бокал к зажженной свече. Заискрились рубиновые огоньки. Элейн поднесла бокал к губам и вдохнула букет, позволяя алкогольным парам коснуться ноздрей. Изящно пригубив немного вина, она позволила ему прокатиться вниз по языку - так, как учили на скучных дегустационных вечеринках в той, другой жизни. Она проанализировала вкус, полуприкрыв веки. Сухое, легкое, с тонким оттенком красное. Превосходно. Остаток она выпила залпом. Слуга убрал нетронутый десерт. Его место заняло блюдо с фруктами и орехами. Но бокал остался пустым. Элейн сердито зыркнула на него. Лакей остался беспристрастным, как сфинкс.