Наталья Калашник - Прости меня

Это была не она.

Из зеркального отражения на нее смотрел кто-то совершенно чужой. Ровно подстриженные по плечи рыжие волосы подхвачены у лба изящным обручем, на ресницах слой туши, а прозрачно-голубые глаза кажутся слишком измученными, несмотря на то что аккуратно подведены темно-коричневым карандашом; и даже персиковые румяна на скулах не могут скрыть того, какая она бледная и напуганная.

Ей приказали дышать ровно и держать подбородок высоко поднятым. Но разве ей это по силам? Двадцать восемь лет своей жизни Элла провела, опустив плечи. Никакие парикмахеры и стилисты не в силах сотворить чудо. Каждому вокруг известно, что дочь Лизы Гончаровой — ничтожество.

На кровати ее ожидало строгое платье без рукавов с глухим воротом цвета слоновой кости. Дополнить его предстояло нитью жемчуга из шкатулки, которая уныло взирала на нее с белого комода, расписанного золотыми трилистниками, удачно гармонирующими с золотом на тяжелых занавесках. Из окон щедро лился солнечный свет. Лето стояло в самом разгаре, а в огромной спальне, посреди которой Элла застыла в нерешительности, было холодно. А, может, холод сковал ее изнутри?

В дверь постучали и напомнили о том, что она должна поторапливаться.

Элла с силой заставила себя снова взглянуть на свое отражение. Это не ее лицо, снова пронеслось в голове. Ее волосы обычно беспорядочно вились вокруг лица неукротимой дикой массой, а скулы были более острыми, но каким-то образом румяна и тонкий слой тонального крема изменили ее лицо до неузнаваемости. Она не смела возражать. Единственная поблажка, которую ей позволили, — оставить нетронутыми губы. Почти. Если не считать капельки блеска. Обычно Элла никогда не пользовалась косметикой. В этом просто не было смысла: она была жуткой уродиной — тощей, неуклюжей, лохматой.

— Вас будут снимать на камеру. Фотографы не оставят вас в покое, пока не получат свою порцию крови, — официальным тоном объяснила ей эту необходимость Люда Терещенко, бывшая личным секретарем и правой рукой ее матери. — Весь мир замер в ожидании: как будет вести себя новая глава компании «Медиаком»…

А потом долгая лекция о том, что она должна делать и что ей категорически запрещено.

Никто не спросил о том, что думает сама Элла по этому поводу. А ведь тринадцать лет назад она поклялась себе, что никогда больше не ступит за порог этого огромного мрачного дома и не признает, кто она такая! Слишком много обид и неприятных воспоминаний. Слишком много времени в бесплодном ожидании того, что мать наберет ее номер телефона и попросит прощения. Но чудо так и не произошло. И только тринадцать лет спустя Лиза Гончарова вспомнила о том, что у нее есть дочь, вписав ее имя в свое завещание и сделав единственной наследницей миллионов семьи Гончаровых…

Элла не могла побороть неприятную тошноту. Огромный дом в самом центре Печерского района уже начали осаждать журналисты, они пытались прорваться через высокое ограждение и, кажется, были настроены весьма решительно в своей неуемной жажде докопаться до истины. А ведь они, наверное, даже не знали ее имени.

Люда говорила вчера о том, что пресс-конференция неизбежна. Как и совет директоров компании «Медиаком», президентом которой Элле предстояло стать. Одного она не могла понять: почему сейчас и почему она? Единственное объяснение, которое в сотый раз за несколько дней приходило в голову, было слишком болезненным. Но она не переставала об этом думать: Лиза Гончарова хотела ее наказать. В очередной раз.

Элла начала задыхаться. Обняла себя руками и бросилась в ванную, которая примыкала к спальне, чтобы умыться. Люда придет в ужас, но ей было все равно. Так же, как ее матери, которая вышвырнула ее за порог родного дома.

А потом настойчивый стук в дверь в очередной раз напомнил о том, что она должна поторопиться. Элла с трудом заставила себя влезть в платье, купить которое никогда бы себе не позволила; ноги на высоких каблуках пошатывались. Жемчуг, принадлежавший матери, так и остался лежать возле шкатулки. Ей нечего изображать из себя кого-то другого, тем более свою мать. Они с ней ни капельки не походили, и теперь Элла радовалась, что это именно так. И пускай, будучи наивной девочкой, она мечтала иметь такие же роскошные белокурые локоны и ослепительную улыбку, ни за что не пожелала бы себе такого горького финала. Елизавета Гончарова была не просто успешной деловой женщиной, но и ослепительной красавицей. Элла же была ее полной противоположностью — ошибкой далекой молодости: одна ночь с пьяным студентом здорово подпортила когда-то репутацию Лизы. Впрочем, журналисты любили смаковать подробности «падения» своей любимицы, делая акцент на том, как блестяще она исправила прошлое, искупив грехи молодости. Лизу просто обожали.

Выходя в коридор, Элла больше не смотрела на свое отражение. Она очень хорошо знала, что там увидит. И к чему все эти тщательные приготовления, если в утренних газетах уже появилось фото с похорон, на котором тщедушная женщина в черном аккуратно вытирает глаза платочком, не решаясь поднять голову?

Возможно, вся эта шумиха и повышенный интерес вызваны лишь тем, что Лиза Гончарова так тщательно скрывала ото всех, где скрывается ее дочь, что сейчас это было просто неизбежно? Хотя для многих существование некой дочери вообще оказалось полной неожиданностью.

Люда осмотрела ее весьма скептически, что-то пробормотала себе под нос и велела идти следом. Отчего-то эта маленькая пухлая женщина с тугим пучком на затылке считала себя за главную в «Королевстве» Покойной Елизаветы Гончаровой. Элла еще не решила, как стоит к ней относиться. Чем-то Люда Терещенко смахивала на злобную фурию, была черства, не пользовалась духами и, кажется, никогда не расставалась с мобильным телефоном.

— Вы не имели права подхватить простуду посреди лета, — добавила Люда уже в коридоре, когда они подходили к выходу из дома. За ними следовала кучка людей из личной свиты бывшей «Королевы компьютеров».

— Я не имела права вообще здесь быть! — с горечью парировала Элла.

— Не говорите об этом вслух и тогда, возможно, вы не сойдете за подкидыша.

Люда Терещенко невзлюбила ее с первого взгляда. Что, впрочем, и не удивительно: у матери не сохранилось ни одной ее фотографии или детского рисунка. Зато в гостиной на огромной каминной полке красовался фотоснимок любимого сына Лизы Гончаровой — Марка. Можно было не вглядываться, чтобы узнать на нем привлекательного молодого человека, а Элла очень хорошо помнила, как он выглядел тринадцать лет назад. Одно было странно: почему это фото до сих пор находилось здесь после всей прошлогодней скандальной шумихи? Лично Элла не хотела видеть это фото и вспоминать о сводном брате: он по-прежнему оставался таким же темным пятном в детских воспоминаниях, как и мать.

«— …Это был мой личный дневник, Марк! Ты не смел лазить туда и читать! — услышала она свой собственный голос, надрывающийся от слез.

А потом и его, наглый, насмешливый:

— Не потому ли, что ты возомнила, будто влюбилась в меня и насочиняла всей этой ерунды?

— Почему ты думаешь, что я имела в виду тебя?

— Назови мне еще кого-нибудь из знакомых с именем Марк, рыжая…»

— Вот речь для пресс-конференции. Изучите ее по дороге в компанию, — из воспоминаний ее вырвал надменный голос Люды. — Никаких экспромтов. В компании не любят сюрпризов.

Это уж точно!

Самый большой сюрприз, который не понравился компании, — назначение нового президента. Почему только Марк так опарафинился, чтобы стать изгоем вместо того, чтобы восседать на месте, которое должно было принадлежать ему по праву?

— Отдел по связям с общественностью договорился, чтобы вас не трогали до пресс-конференции, — продолжала Люда, положив руку на дверную ручку, но не спеша открывать: она не успела сказать все, что хотела. — Если все же какой-то выскочка окажется чрезмерно любопытным, сделайте вид, будто оглохли.

Элла кивнула, вспомнив, что это было любимым трюком матери еще в детстве и в отношении нее самой.

До здания компании «Медиаком» они проехали два квартала. Элла читала написанную для нее речь и при этом делала вид, будто вникает в смысл слов. На самом деле в голове было что угодно, но только не этот текст:

«Я, Элла Рубцова, считаю огромной честью стать во главе компании «Медиаком». Это новая история для всех сотрудников, в том числе и для меня. Елизавета Васильевна дала нам толчок в будущее. Со своей стороны я сделаю все возможное, чтобы, став ее преемницей, никого не разочаровать. Строго следовать укрепленной годами политике компании — с этого дня моя главная цель…»

Голова шла кругом, тело знобило, а перед глазами до сих пор мелькали вспышки фотокамер, которые преследовали ее, пока она не скрылась в салоне белого «Лимузина», принадлежавшего биологической матери. У Эллы было ощущение, что это никогда не закончится, что репортеры бесконечно преследуют ее, выкрикивая: «Правда ли, что вы дочь Лизы Гончаровой? Почему Лиза Гончарова вас скрывала? Вы на нее не похожи, вы действительно кровные родственники? Что случилось с Марком Гончаровым?…»

Шутка в том, что именно Марк, не будучи в кровном родстве с Лизой Гончаровой, был ей куда больше сыном, чем она, Элла, — родная дочь.

— Вам следовало оставить на лице косметику, — недовольно фыркала Люда, пока «Лимузин» медленно двигался вдоль шумного потока машин. Странное замечание, учитывая, что сама она бесцветная и некрасивая, темно-русые волосы с серебристыми прядями собраны в тугой пучок, никакой косметики. — О вас напишут, что вы больны. Ваша мать никогда не позволяла себе болеть.

— Я не моя мать, — выдавила из себя Элла.

Она не знала, куда деть озябшие пальцы, поэтому впилась костяшками в крошечную сумочку, которую ей вручила Люда вместе с остальной одеждой. Предполагалось, что Элла должна быть на седьмом небе от счастья, но ничего такого, к сожалению, не ощущалось.

— Разумеется! И более того: вся страна это заметит. Забудьте о провинции, в которой жили все эти годы, если не желаете навлечь на эту семью еще больший позор.

Элле не нужно было растолковывать, что имела в виду Люда. Эта женщина была отвратительно груба и высокомерна. Какое-то внутреннее чутье подсказывало Элле, что это еще не самое худшее, с чем ей предстоит столкнуться в этом чужом, странном мире. Главное, она незаметно скрестила пальцы, чтобы исчезнувший в неизвестном направлении Марк так и оставался исчезнувшим.

«— …Хочешь конфету, рыжая? — у него была самая обаятельная на свете улыбка. Таким идеальным ровным зубам можно было только позавидовать.

— Да, пожалуйста, Марк.

— Но ведь ты такая жирная. Рыжая и жирная. Тебе нельзя сладкое…»

Ей было пятнадцать, и она очень долго плакала, отказываясь поверить в то, что вновь обретенный сводный брат — такой подлый негодяй.

За прошедшие годы Элла выросла, перестала быть «жирной», дважды неудачно пыталась менять цвет волос, но так и не стала хорошенькой. Не такой как Лиза Гончарова, которую обожал Марк. Ей казалось, что собственный ум и спокойный характер куда лучше, чем пышный бюст и роскошная грива волос, а иногда хотелось завыть от отчаяния, и только любовь приемных родителей помогала ей выжить в суровой действительности. Две любимые тетушки, Жанна и Таня, обожали ее тонкое чувство юмора и умение разгадывать кроссворды. Но разве эти качества помогут ей здесь, в мире, где она всегда будет чужой?

Не хотелось об этом думать. А здание «Медиаком» — огромное двадцатиэтажное с отливающими на солнце зеркальными стеклами — уже возвышалось за углом. Оно было гораздо мощнее, чем на многочисленных фото. Его основали Гончаровы в начале восьмидесятых годов. Лизе, только-только окончившей колледж, очень повезло влиться в этот мир. Она обладала всеми необходимыми качествами, которые, как утверждалось в прессе, были заложены в ней самой природой: утонченными манерами, железной хваткой и расчетливым умом. Долгие годы она единолично царила в мире компьютерной техники, вытеснив своего мужа, Григория Гончарова, на лавы запасных. Вытеснив даже своего любимчика, Марка.

Элла невольно поразилась видом здания вблизи. Мощные стены, сотня окон, поражающая воображение гигантская вывеска, которая гласила: «Лучше измени свой мир сейчас. И сделай это вместе с нами. Медиаком». Именно последняя и стала плодом гордости Лизы.

Водитель в строгой черной униформе, угрюмый и неразговорчивый, как и все, кто до этого служил Лизе Гончаровой, открыл для Эллы дверцу. В нос подуло странным запахом. Запахом денег. Еще одна вспышка фотокамеры. Люда что-то сказала насчет политкорректности и умения держать марку. А поскольку Элла не была одарена этими достоинствами, то не стала ничего отвечать. Спорить с этими людьми — бесполезно. Она это знала чисто интуитивно, руководствуясь опытом, полученным однажды.