— Ну, если ты так считаешь.

Он заглушил двигатель прямо напротив центрального полицейского участия. Элла на какое-то мгновение замерла, потом провела здоровой рукой по кокетливо завитым волосам, сделала глубокий вдох и притворилась, что сейчас она тоже расслабляется:

— Подожди меня, хорошо? Потом я угощу тебя обедом.

— Для этого ты слишком нищая.

— Еще пара недель и компания возобновит свою работу, а я буду загорать на пляже, пить шампанское и тратить денежки, которые вы для меня будете зарабатывать, — прозвучало слишком тоскливо, чтобы вызвать у Миши улыбку.

Он открыл для нее дверцу:

— Удачи.

Элла кивнула и зашла в участок. Еще минута, и она увидит его. Черт. Ей понадобится вся сила воли, чтобы довести дело до конца. Пришлось принять вид а-ля сердцеедки, вспомнить, что она выглядит довольно неплохо благодаря Юле, с которой они неожиданно стали подругами. Джинсы с высокой талией подчеркивают ее длинные ноги, кокетливая блузка из розового шифона, заправлена в пояс, на здоровой руке пара пластмассовых браслетов — подарок от тети Жанны, которая едва с ума не сошла, когда ее любимую племянницу похитили во второй раз. На ногах удобные кожаные босоножки без каблука. А под всем этим — полная пустота и глубокое одиночество. Пришлось пройти через многое, снова возненавидеть Марка, чтобы потом простить.

Люда сделала официальное заявление в прессу, призналась в мошенничестве и очистила свою совесть, открыв кое-какие секреты из жизни Лизы Гончаровой. Элла воспользовалась этим, чтобы устроить пресс-конференцию и официально заявить:

— Марк Гончаров не несет никакой ответственности за те ужасы, которые происходили в компании «Медиаком». Он стал жертвой, такой же как я. Подлые сплетни и оскорбления сделали его изгоем. Но он возвращается. Мы все надеемся, что никто не затаил на него зла и радостно улыбнется при встрече.

А потом она зачитала письменное признание, оставленное Людой Терещенко, согласно которому Марк никогда не состоял в близких отношениях с Лизой Гончаровой, а был оклеветан из-за обиды, которая терзала ее, когда Марк ушел из дома.

Это было два дня назад. Наверное, Марк уже в курсе. Но это было не все. О главном Элла собиралась сообщить ему лично. Боялась ужасно, злилась на него за то, что он отделался от нее, оболгав себя, переживала тот день снова и снова.

Так уж вышло, что Марк Гончаров стал для нее всем — другом, любовником, защитником. Ее сердце противилось принять утрату, хотя разумом Элла понимала: утратить то, что никогда не имел, невозможно. Это Элла навсегда уяснила, однако легче ничуть не ставало.

И все же Марк здорово помог ей. Элла хотела отблагодарить Марка по-настоящему. Ему пришлось несладко в этот последний год. Отблагодарит и уйдет, больше никаких иллюзий. Возможно, Марк и защищал ее, но он ее не любил. Если бы это было иначе, он перестал бы валять дурака и заявился к ней еще пару дней назад. Он бы придумал способ, как выбраться из тюрьмы. Он всегда находил способ, как добиться желаемого. А она ему не была нужна: ни как сестра, о чем он сам неоднократно говорил, ни как женщина.

Главное не спасовать, а потом она еще раз хорошенько подумает над тем, как жить дальше, зная, что Марк так или иначе всегда будет поблизости.

Элла приготовилась, поблагодарила офицера и прошла в ту самую комнату, где однажды уже встречалась с Марком в схожих обстоятельствах. Вот только она не ожидала, что видеть его рядом окажется настолько сложно. Черт. Она выругалась мысленно — это уже вошло в привычку.

Марк смотрел на нее в упор, не моргая. Золотистые глаза на мгновение блеснули, а потом приняли коронное бесстрастное выражение. Он сидел за столом, руки в наручниках на столе, мрачная одежда, волосы слегка отросли, но лицо гладко выбрито. Элла не понимала, почему Марк все еще здесь. Ему дали месяц общественных работ, а он важничал, якобы в намерении «искупить» вину, если верить словам Миши, который общался с ним пару раз. Журналисты сходили с ума, так и не имея возможности добраться до Марка и засыпать сотней вопросов: он снова вернулся в ранг любимчика прессы.

С невозмутимым, как ей казалось, видом Элла села напротив и выдавила некое подобие улыбки.

— Ты так и не прислал открытку, Гончаров.

— Значит, ты явилась сюда, чтобы сказать мне об этом? Здесь не дом свиданий и не место для светских бесед, — его голос звучал, как натянутая струна. Он не сводил с нее глаз, едва заметно нахмурился, рассматривая безобразный гипс на ее руке, потом плотно сжал губы.

Да, на радостную встречу не похоже.

— Вообще я хотела поделиться новостями. Но поскольку ты умудряешься быть в курсе всех событий, даже сидя за решеткой: коротко о главном.

— Будь так любезна.

Элла набрала в грудь побольше воздуха и решительно приступила к делу. Жаль, что нельзя было выкрутиться хорошо продуманными заготовками из отдела по связям с общественностью.

— Спасибо за то, что спас меня.

Он отмахнулся от слов благодарности:

— Для меня самого участие Симоненко во всей этой заварухе оказалось неожиданностью.

— Ему дали пожизненный срок, — сообщила Элла и тряхнула головой, чтобы выкинуть из головы ужасную сцену разоблачения преступника.

— К сожалению. Я собирался разделаться с ним лично. Твоя рука в этой штуке выглядит паршиво, — он мог сказать это мягче, и Элла тут же закатила глаза, дескать, ей плевать на его проявления заботы.

— После того, как тебя оправдали в глазах всего мира, я решила, что ты захочешь справедливости. Но ты так отчаянно изображал из себя редкостного подонка, что я задумалась: подарить тебе все, что ты хочешь, не выйдет. Пришлось выкручиваться по ситуации. Я назначила тебя своим доверенным лицом в президентском кресле «Медиаком». Сама умыла руки, — его лицо менялось, на шее пульсировала вена, но Элла все равно торопливо продолжала. Главное — не повиснуть у него на шее. Она безумно тосковала за этим бесчувственным «редкостным подонком». — Так что через две недели, как только выйдешь на свободу, приступаешь к своим новым обязанностям. Ты и Киселев — во главе обновленной компании.

— Ничего более идиотского я не слышал, — бросил он сердито.

Марк был ошарашен. Хорошие новости, ничего не скажешь! Элла спятила, и если бы наручники не сковывали его движений, он хорошенько бы встряхнул ее кучерявую головку за то, что снова впутывала его в дела корпорации «Медиаком», а потом зацеловал бы до умопомрачения. Даже страшно осознавать, как сильно ему не хватало этой женщины. Единственной, неповторимой, которая, преодолев давние обиды, разглядела в нем что-то хорошее. Верит ли она в него по-прежнему?

Элла не обратила внимания на его ядовитую реплику. Грациозно поднялась. Она ожидала, что не все пройдет гладко.

— Разумеется, я догадывалась, что ты не будешь в восторге. Приведу главный аргумент в свою пользу: разоренная компания нуждалась в хорошем капиталовложении. Я подумала, что, чувствуя на своих плечах бесконечную вину, ты не будешь возражать против незаконного присоединения твоей мистической компании к активам «Медиаком». Твоя бывшая секретарша Таня помогла в этом и с готовностью дожидается появления своего любимого босса. Прости ей этот маленький проступок. У меня все.

— Постой-ка, — Марк пригвоздил ее к месту сердитым взглядом. Он еще решал, с чего же все-таки начать. Об этой встрече он так долго грезил.

— Я спешу. В машине меня ожидает мой новый парень. Миша.

— И что я должен на все это ответить? — его голос поднялся на несколько тонов.

Элла пожала плечами. В душе все кипело. Она едва выдавила усмешку:

— Пообещай, что пришлешь чертову открытку.

Ему понадобилась ровно секунда, чтобы взвесить все за и против.

— Хочешь услышать, что я сожалею о том, что умыл руки?

— Что ты, Марк! Злобные негодяи не испытывают сожаление.

Он пропустил это мимо ушей.

— Думаешь, мне было легко дать тебе исчезнуть из моей жизни? — его голос резал, как сталь, хотя сам он при этом выглядел настолько потерянным, что Элла на секунду засомневалась, а правильно ли она поняла поведение Марка.

— Я думаю, что да, — она отвернулась, чтобы не дать себе слабину.

— Поверь, ты глубоко заблуждаешься.

— Ничего подобного, — больше она не рисует ему корону, выискивая в пороках достоинства. — Ты мог просто сказать: «Элла, прости, что не отвечаю на твои чувства», но нет. Куда изощреннее заставить меня поверить в то, что чудовище. Я уже начинаю привыкать к этому. Так что желаю всего хорошего. Когда выйдешь отсюда и приступишь к работе, я буду поддерживать с тобой связь исключительно через вторые руки. Тебе не придется в очередной раз ломать голову над тем, что придумать еще, чтобы я отвалила.

На этот раз Элла была намерена исчезнуть из его жизни сама. Без принуждения. Без обмана и лицемерных уловок, как бы не рвалось при этом сердце на миллиарды мелких кусочков. В который раз она теряла Марка, хотя знала, что это невозможно. Нужно хорошенько запомнить его лицо… Но она не обернулась: его образ и без того навечно впился в память. Даже спустя тринадцать лет. А время не лечит — это дурацкая отговорка для тех, кто продолжает носить розовые очки, несмотря на толчки и удары.

Она почти что запрыгнула в машину, не дав Мише возможность открыть для нее дверцу.

— Поехали отсюда поскорее.

— Марк нагрубил тебе? Ты белая как стена, — заботливо заговорил Миша, заводя мотор. — Нужно было позволить мне сообщить ему последние новости.

— Я не готова обсуждать это сейчас.

Прикрыв глаза, Элла откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. Почему она возомнила, будто сможет предстать перед Марком и оставаться холодной, как он? Ей стоило поручить это Мише, а она наивно решила, будто последние две недели залечили глубокие раны. Нужно слушать голос разума и заботливых тетушек, которые советовали не приближаться к «мерзавцу», похитившему ее сердце.

— Что значит: «Она достойна лучшего, чем ты. Убери от нее свои лапы»? — между тем спросил Миша, прочитав сообщение на телефоне.

— Гончаров — козел. Не обращай внимания.


Все вокруг чокнулись, с досадой решил Марк, воинственно вызванивая в домофон с требованием впустить его. Он тоже, наверное, последовал примеру остальных, потому что сбежал с тюрьмы, набил лицо старому другу и наорал на одну из теток Эллы, которая ни за что на свете не собиралась открывать для него дверь в подъезд.

— Вы кто? Миша?

— Нет! Я Марк Гончаров.

— Раз вы не Миша, то проваливайте. А вы разве не за решеткой?

— Нет, черт побери!

С ним больше не хотели разговаривать.

Ему стоило хорошенько все обдумать, может, даже залечь где-то на дно, чтобы привести в порядок собственные мысли. Но, нет! Ему нравится рубить сгоряча. Две недели, проведенные в душной камере вдали от Эллы, он тоже думал. Но это ни к чему не привело. Марку нравилось представлять Эллу с улыбкой на лице. Жаль, что он сделал все возможное, чтобы женщина, в которую он так отчаянно влюбился еще много лет назад, которой восхищался и грезил, больше никогда не улыбнется ему. И в этом виноват только он сам. Нужно было честно во всем признаться в тот самый первый вечер, когда пробрался к ней в спальню и принялся угрожать. Следом за этим шаг за шагом он только расширил пропасть между ними, сам не осознавая того, что забирает у себя возможность обрести счастье. Марк даже не мог подумать, что в том водовороте чувств, которые он испытывал к Элле когда-то и сейчас есть то, чему он не знает названия. Но в неравной схватке, получив на память на щеке шрам собственной же бритвой, как будто опомнился: он любил Эллу за ее мужество и нежность. Только она могла возвести его в ран святых, забыв о том, сколько бед он принес ей: «Я собираюсь простить тебе кое-какие грехи…». Как же так получилось, что Элла вывернула его наизнанку и невольно заставила стать лучше? Ему никогда не забыть, с какой трогательностью она отдавалась ему, как говорила о своей любви…

А потом мчась к Элле две недели назад, чтобы спасти от опасности, он пережил все до одного круги ада, гнал прочь дурные мысли о том, что может опоздать. Винил себя за то, что уехал и оставил ее одну. Потом увидел — запуганную, бледную с глазами, в которых он прочел сразу все: ее мольбу и призыв. Он избил Симоненко, не оставив на нем живого места. Миссия был выполнена: Марк спас Эллу и замолил грехи прошлого. Он собирался сбежать из тюрьмы позже, чтобы продолжить возмездие, но его уверили, что негодяй сядет пожизненно.

Элле больше ничего не угрожало. Ничего, кроме него и его разрушающей ненормальной любви. Пришлось действовать по ситуации. Если бы Марк признался ей, как сильно любит ее, она бы бросилась в омут с головой и снова просила у него прощение. Он не имел на это никакого права.