— Уверена, — без колебаний ответила она. — Я больше не буду сотрудничать с Хантом вне зависимости от того, сколько мы смогли бы заработать в итоге. Он лжец и… и просто непорядочный человек, а работать с такими партнерами я не могу. Себе дороже. В общем, Грег, отправьте ему уведомление, да поскорее.

— Я займусь этим безотлагательно, — пообещал Грег Томас. Талли всегда была человеком принципиальным, и сейчас он еще раз убедился в том, что морально-этическая сторона была для нее важнее денег.

— Спасибо, Грег.

— Но, мисс Талли… На составление официального документа все равно понадобится какое-то время. Чтобы мистер Ллойд был в курсе, я могу направить его адвокату предварительное уведомление по электронной почте.

— Хорошо, Грег, поступайте, как считаете нужным.

Адвокат сдержал слово. Извещение юристам Ханта он отправил, по-видимому, сразу после телефонного разговора с Талли. Она догадалась об этом, когда около четырех часов пополудни Хант принялся названивать ей на мобильник. Она видела его имя на экранчике, но отвечать на звонки не стала. Хант, однако, не сдавался и прислал ей по меньшей мере три пространных текстовых сообщения, в котором умолял отказаться от своего решения или перезвонить ему, чтобы обсудить дополнительные условия. Вероятно, Хант вообразил, что, предложив Талли какие-то финансовые выгоды, он сумеет ее уговорить, и она впервые за все время засомневалась в том, что это не он украл у нее деньги.

В конце концов Талли набрала знакомый номер. Было это уже вечером, когда съемки закончились и она села в один из студийных внедорожников, чтобы вернуться в Лос-Анджелес. Бриджит, которой Талли сказала, что хочет немного побыть одна, уехала с полчаса назад. Чтобы не отвлекаться от управления, Талли включила телефон на громкую связь и невольно вздрогнула, когда из динамиков раздался некогда близкий и родной голос.

— Это несерьезно, Талли! — воскликнул Хант, когда она спросила, что, собственно, ему непонятно. — Я не верю, что ты действительно не хочешь работать со мной. Одумайся! Ведь речь идет не о нашей с тобой личной жизни, а о карьере! О работе!

— Вот именно, — холодно ответила Талли. — Наша с тобой совместная жизнь закончилась — и наша работа тоже. Я не могу сотрудничать с человеком, который мне лгал. Теперь мы с тобой абсолютно чужие люди.

В ее словах прозвучала горечь — за сегодняшний день она изрядно устала, да и забыть о том, что́ он сделал, Талли не могла. Она знала, что боль, которую причинил ей Хант, не пройдет еще долго; фактически ее страдания только начались. Нечто подобное Талли испытывала десять лет назад, когда узнала об измене второго мужа, вот только в этот раз все было гораздо хуже.

И больнее.

— Ты хоть понимаешь, во что обойдется нам обоим твое упрямство? Если ты не станешь снимать эту картину, мистер Накамура тоже откажется от сделки. Я только что разговаривал с его представителем, и он это подтвердил.

— Тем хуже для тебя, Хант. Наверное, ты напрасно не подумал о последствиях, когда укладывал в постель сначала Бриджит, а потом эту твою секретаршу. Или ты рассчитывал, что после всего этого я буду работать с тобой как ни в чем не бывало?

— Послушай, Талли, мы же с тобой разумные, взрослые люди. Зачем смешивать бизнес и личные проблемы? Мы с тобой уже работали вместе, и весьма успешно. Неужели ты хочешь просто взять и зачеркнуть все, что было?

— Ты это уже зачеркнул, — сухо ответила Талли. — И назад пути нет. Я больше не буду работать с тобой. Никогда. Это мое окончательное решение.

— Но послушай, давай поговорим об этом еще раз, хорошо? Скажем, завтра или через несколько дней, когда ты немного…

— Нет.

— И что ты мне предлагаешь сказать мистеру Накамуре? Что тебе вожжа под хвост попала? — Хант, похоже, не на шутку завелся.

— Скажи ему, что пока ты жил со мной, ты одновременно трахал мою ассистентку и свою секретаршу, и я очень на тебя за это обиделась. Я уверена, мистер Накамура все поймет правильно. — Талли тоже рассердилась и вдруг с удивлением обнаружила, что гнев гораздо лучше уныния и тоски.

— Слушай, Талли, я же сказал, что мне очень жаль. Я поступил… неправильно. Ты этого не заслуживала, и я готов попросить у тебя прощения. Но зачем же из чистого упрямства ломать карьеру себе и мне? Что ты пытаешься этим доказать?

— Я ничего никому не собираюсь доказывать. Я просто не хочу с тобой работать, только и всего. Эту картину мы закончим — и все. Конец.

Услышав эти слова, Хант с облегчением вздохнул. Поначалу он боялся, что Талли хлопнет дверью и ему придется каким-то образом доснимать нынешнюю ленту самому. Единственное, на что он надеялся, — это на профессионализм Талли, который не позволил бы ей бросить недоделанную картину, — и на ее порядочность. С другой стороны, он знал, что Талли человек прямой, принципиальный и даже немного упрямый — особенно когда она считала, что с ней обошлись несправедливо. А с ней обошлись несправедливо — он сам и обошелся. К счастью, она не отказывалась доделать текущий фильм, что же до остального… Тут ее не сдвинешь, подумал он расстроенно. Быть может, со временем она и передумает, но вряд ли.

Тут ему в голову пришла еще одна мысль.

— А Бриджит ты уволила?

— Нет, — коротко ответила Талли.

— Почему?

— Тебя это не касается.

— Но я не понимаю, почему ты можешь простить ее и не хочешь простить меня?!

— Я не говорила, что простила ее, — сказала она тихо и ничего больше не добавила.

Не могла же она, в самом деле, объяснить Ханту, что не уволила Бриджит потому, что так ей посоветовали в ФБР? Во-первых, Хант мог проболтаться, а во-вторых, он и сам был объектом расследования, о котором ничего не должен был знать.

— Это мое дело, Хант. Мое, а не твое, — добавила Талли. — Я предлагала тебе остаться, а при каком условии, ты знаешь. Ты не захотел бросить Анджелу, а я не захотела жить с человеком, который спал с двумя женщинами и лгал одной из них. Или обеим. Каждый из нас сделал свой выбор, Хант.

— Я знаю, что совершил чудовищную ошибку, Талли, но ты должна знать: я по-прежнему тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю… к несчастью. Надеюсь, со временем мы оба это преодолеем, и все равно работать с тобой я больше не буду. Вот все, что я хотела тебе сказать… Да, ничего не говори о нас Макс, если она вдруг тебе позвонит. Я сама ей все расскажу, когда она приедет в Лос-Анджелес. Или, возможно, я сама съезжу к ней в Нью-Йорк. Такие вещи нужно сообщать лично, а не по телефону. Вот теперь все. Прощай, Хант. Удачи.

Она дала отбой, а Хант еще долго смотрел на молчащий аппарат в своей руке. До подписания договора о сотрудничестве с Накамурой оставалось всего несколько дней, но, похоже, дело срывалось. Такова была цена, которую ему предстояло заплатить за то, что он сделал. Талли Хант не винил — он знал, что поступил с ней нечестно и жестоко, и она была совершенно права, когда выгнала его из своего дома. Не понимал он другого: почему она отказывается с ним работать? Из-за ее глупого упрямства и каких-то дурацких, почти средневековых принципов они наверняка потеряют самого крупного инвестора из всех, что у них когда-либо был, поскольку — а Хант очень хорошо это сознавал — основной приманкой для богатого японца было имя Талли Джонс. Не будет ее — не будет и денег, и, соответственно, не будет фильма, который обещал стать одной из самых громких премьер десятилетия. Талли была ему необходима — без нее Хант мало что мог предложить потенциальным инвесторам, но и вернуться к ней он тоже не мог, потому что не хотел бросать Анджелу и ребенка. Положение казалось безвыходным, и Хант с грустью подумал, что вся его жизнь пошла наперекосяк. И во всем, считал он, была виновата Бриджит. Это она заставила его изменить Талли, а потом рассказала ей о его романе с Анджелой. Если бы не она, Талли не обратилась бы к детективам, и тогда история его измен не всплыла бы в столь неподходящий момент. Разумеется, Хант не собирался вечно скрывать свое увлечение другой женщиной; в конце концов он признался бы Талли в своей связи с Анджелой, но сделал бы это максимально деликатно. И тогда, быть может, ей было бы не так больно.

Так Хант успокаивал себя, но в глубине души знал, что во всем виноват только он один. Знал и ненавидел себя за то, что причинил Талли такие страдания. И спрятаться от этого знания ему никак не удавалось.

А Талли тем временем позвонила отцу в надежде, что разговор с ним немного ее подбодрит и отвлечет от грустных мыслей. Когда она сказала, что отказалась работать с Хантом над следующим фильмом, Сэм навострил уши.

— И как Хант это воспринял? — поинтересовался он.

— Попытался уговорить меня. Такие инвесторы, как Накамура, на дороге не валяются, и Хант очень не хочет его терять.

— А ты?

— А я его послала. — Талли рассмеялась.

— Молодец. Так и надо, — одобрил отец. — Характер у тебя что надо, дочка.

— Спасибо, па. Думаю, я знаю, от кого я его унаследовала. Ну а если серьезно, я просто не представляю, как бы я работала с ним после всего.

— Как ты себя чувствуешь, Талли? Тебе не полегче?

— Так, самую малость. Откровенно говоря, как только я подумаю о Ханте или о Бриджит, мне сразу хочется оказаться где-нибудь за тысячу миль от этой парочки. Надеюсь, на следующей неделе мы закончим съемки на натуре и вернемся в Лос-Анджелес. Нам нужно еще кое-что доснять в городе, но пока утрясутся согласования с местными властями, пройдет несколько дней. Я думаю объявить на это время перерыв в съемках и слетать в Нью-Йорк к Макс.

— Думаю, тебе это пойдет на пользу, — поддержал ее решение отец. — Тебе нужно сменить обстановку. Жаль, я не смогу поехать с тобой, — грустно добавил он.

Сэм никуда не выезжал уже лет десять, и ему очень не хватало свежих впечатлений. Увы, из-за болезни он вынужден был сидеть в четырех стенах: в последние несколько месяцев он и вовсе выбирался из дома только в сад или в клинику.

— Мне тоже жаль, — сказала Талли. — Как бы мне хотелось съездить в Нью-Йорк вместе с тобой!

Они еще немного поговорили о погоде, о здоровье Сэма, об Амелии, которая очень много для него делала, а потом попрощались. На обратном пути Талли размышляла обо всем, что с ней случилось, и о предательстве Бриджит и Ханта. Она уже подъезжала к своему особняку, когда зазвонил ее телефон. Это была Бриджит, и Талли не стала отвечать. Дни, когда она могла беззаботно смеяться и болтать с подругой о пустяках, остались в прошлом и не вернутся уже никогда. Талли знала это и оплакивала еще одну свою потерю.

Она вошла в дом, в нем было тихо и темно. Никто ее не ждал, никто не готовил в кухне вкусный ужин и не открывал бутылку с ее любимым вином. Наверное, подумала она, Хант теперь готовит для своей Анджелы. Эта мысль поразила ее словно удар грома, и Талли некоторое время просто стояла в прихожей, пытаясь унять острую боль в груди. Наконец она прошла на кухню и заглянула в холодильник, но решила, что есть ей не хочется. Вместо этого она поднялась наверх, чтобы принять ванну. Когда она уже вытиралась мягким мохнатым полотенцем (подарок Ханта — вспомнила Талли), ей позвонил Джим Кингстон.

— Я хотел узнать, как у вас дела, — сказал он приветливо, и Талли пришлось напомнить ему, что они перешли на «ты». — Хорошо, — легко согласился Джим. — Ты разговаривала с Бриджит? Что ты ей сказала? Как она отреагировала?

— Я сказала, что выгнала Ханта, потому что он изменял мне со своей секретаршей. Он, дескать, сам в этом признался. О том, что мне известно об их с Хантом трехлетнем романе, я ей не говорила, как вы и велели… — Тут уже Джиму пришлось напомнить, что они теперь на «ты», и Талли невольно рассмеялась. — Постараюсь исправиться, Джим, — пообещала она. — Так вот, Бриджит очень интересовалась, сознался ли Хант в том, что он присваивал мои деньги. Я ответила, что он, конечно, все отрицал, но я, мол, все равно не сомневаюсь, что это его рук дело. Кажется, Бриджит мне поверила, а когда я сказала, что денег все равно не вернуть и ни в какую полицию я по этому поводу обращаться не собираюсь, она, похоже, совершенно успокоилась. Еще я заверила ее, что больше на нее не сержусь, так что теперь Бриджит думает, что мы снова лучшие подруги. В общем, Джим, за все время, пока мы таким образом разговаривали, мой нос вырос дюйма на четыре, так что отныне можешь называть меня Пиноккио[12].

На этот раз рассмеялся уже Джим. Ему показалось, что сегодня Талли чувствует себя заметно бодрее, чем в воскресенье. Во всяком случае, она пыталась шутить, хотя за последние три дня ей пришлось пройти через очень тяжелые испытания. Сам Джим вовсе не был уверен, что на ее месте сумел бы сохранить чувство юмора.

— А у тебя есть какие-нибудь новости? — в свою очередь спросила его Талли.