А потом налетает вихрь, одно странное обстоятельство, астральное соединение, в общем, по непонятным причинам громкость радио вдруг увеличивается, вмешивается в его мысли и стирает улыбку с его лица. Ram Power 102.70. Ты живёшь только ею, ты помнишь только её. «Ты ошибаешься, та, кого ты видел… это не Франческа. Она всегда дома, ждёт меня. Это не Франческа… И к тому же, с другим… нет, это не может быть она…» И в одно мгновение Моголь и Баттисти превращаются в двух чертей, и ему в голову приходят все картинки мира, словно фильм лучшего режиссёра всех времён. Любовь. Предательство. Измена. Вот оно. Две жизни в одно мгновение, когда Гвинет Пэлтроу, по странной иронии судьбы, возвращается домой и видит его с любовницей. В глазах темнеет, и теперь он видит фильм «Неверная», когда Ричард Гир находит проездной билет своей жены, подъезжая к дому того парня, который продаёт подержанные книги… и он понимает, что это — любовник его жены, а дело вовсе не в книгах… В глазах снова темнеет, и возникает «Мужчины» Дорис Дёрри, когда муж забывает дома какую-то папку, возвращается за ней и видит, как по улице идёт его жена, которая всего пару минут назад была в постели с бигуди на голове. Затем он следует за ней и видит её валяющейся на траве с кем-то вроде сына цветов… Затем Алессандро думает об Энрико и его жене, которая сбежала с адвокатом, которого он же сам ей и представил. О Пьетро и всех его любовницах. И тогда он перестаёт сомневаться, жмёт на газ и едет уже с полной уверенностью. Ну да, Челентано прав. Я ревнивец.


18

Алессандро видит, как Ники слезает со скутера, крепит цепь и поспешно пересекает ворота университета. Алессандро в отчаянии. Где мне теперь парковаться? Как я узнаю, куда она идёт? Вдруг одна из машин уезжает и освобождает место. Именно сейчас! Это невероятно. Подарок судьбы. Но что он значит? Что судьба хочет сказать? В этот самый момент радио подаёт ему новый сигнал. Кармен Консоли. «Первый утренний луч солнца, я ждала тебя, тихонько напевая, и уже не в первый раз. Я даже проследила взглядом за тобой между осколками вчерашнего дня, и за моим столом пустые стулья, но что-то ещё осталось в воздухе. Но я вовсе не спешу. Пока я прокручивала в голове все совпадения, я собирала знаки… Скажи, ну что я пропустила? Ведь это и есть источник всех моих бед… Скажи, ну что я пропустила…» Да, знаки. Ники, неужели я упускаю один из них? Странно, как иногда самые невинные слова превращаются в алиби для наших действий.

Но Алессандро некогда думать. И даже волноваться. Он вылезает из машины и закрывает её. Несколькими секундами позже он уже бежит по узким дорожкам между корпусами университета… Боже мой… Я потерял её. Он осматривается вокруг и видит её. Вот она, прямо перед ним, проходит между студентами, почти подпрыгивая, её волосы развеваются на ветру. Ники улыбается и касается травинок правой рукой, словно пытается приласкать их, словно каким-то образом ей хочется стать частью этого кусочка природы, что едва выглядывает над землёй, которая всё ещё дышит между громадными плитами белого мрамора и цемента.

— Привет, Ники… — кто-то приветствует её, называя по имени.

— Ники, красотка! — другой делает это, используя это слово, как некое странное прозвище.

«Ники, красотка». И что он хотел этим сказать? Конечно же, она красивая… Не хватало ещё, чтобы кто-то мне об этом говорил, какая необходимость кричать об этом на все четыре стороны? И вообще, кто ты такой? Но он не успевает понять. За его спиной вдруг раздаётся голос. В окне машины появляется мужчина средних лет.

— Отлично, да, синьор! Где Ваша голова? Хотя, в конце концов, какая Вам разница? Если я погибну, плакать всё равно будут мои родители, не так ли? — продолжает он горланить, как сумасшедший.

— Тише, умоляю Вас…

— Ах, это единственное, что Вы можете сказать? «Умоляю Вас»… В каком мире Вы живёте? Где Ваша способность к разговору?

Алессандро обеспокоенно оборачивается. Ребятам на парапете становится любопытно, они наблюдают за происходящим. Ники всё ещё идёт, не обращая внимания. Уф… Слава богу, она меня не увидела.

— Простите, Вы правы… Я отвлёкся.

Алессандро проходит дальше и удаляется, стараясь не потерять из поля зрения Ники, которая между тем свернула по дорожке направо. Она проходит перед группой ребят, которые с ней здоровались. Один из них, который стал свидетелем сцены, слезает на землю.

— Этот тип такой… Козёл, знаете, как…

— Да, — присоединяется другой, — мы поняли это на собственных шкурах. И на наших зачётках тоже!

— Да, синьор, не переживайте!

Алессандро улыбается. Потом его улыбка становится не такой широкой. Его назвали «синьор».

Синьор. Господи, вот это да! Синьор. Старше. Взрослый. Но также и старик! Синьор… Меня впервые назвали синьором! И только сейчас он замечает, сколько молодых ребят вокруг него, сколько лет разницы их разделяет. Молодые, как Ники. Он идёт до самого конца дорожки. Ну да, для них я синьор. То есть, для них «синьор» — то же самое, что и старый, древний, антиквариат… Неужели и для Ники тоже? И с этим последним великим вопросом в голове, он входит в корпус факультета филологии.


19

В большой аудитории профессор шагает перед своим столом, двигается, активно жестикулирует, получая удовольствие от своего предмета.

— «Как ревнивец я мучим четырежды: поскольку ревную, поскольку себя в этом упрекаю, поскольку боюсь, что моя ревность обидит другого, поскольку покоряюсь банальности; я страдаю оттого, что исключён, агрессивен, безумен и зауряден». Так говорит Ролан Барт во «Фрагментах речи влюблённого». Он рассуждал о ревности. Что может быть более болезненным, более сложным для выражения? Ревнивцы существовали всегда… Подумаем о том, что, по-видимому, у нас есть эндорфин, который автоматически генерирует и ревность, она загорается, как индикатор, который предупреждает об опасности или даже о поражении… И наш Барт, эссеист, литературный критик и французский лингвист, даёт, по моему мнению, отличное определение ревности.

Алессандро поверить себе не может. Лекция о ревности. Что за день! Затем он осторожно заходит в аудиторию и видит её: она сидит немного ниже. Он направляется к последнему ряду и продолжает смотреть на неё, пробираясь между скамейками, а потом останавливается позади студента с причёской в стиле Джованни Аллеви. Короче говоря, прекрасное прикрытие. Профессор продолжает.

— По мнению Ларошфуко, в ревности больше гордости, чем любви. Я думаю, вы понимаете, сколько мотивов у нас сегодня рассуждать о ревности в литературе, эта тема задевает не только ваших коллег с факультета психологии…

Профессор продолжает свои рассуждения, а Ники наклоняется и достаёт из своего рюкзака большую тетрадь и кладёт её на стол, карандаши и маркеры ярких цветов отправляются сюда же. Она открывает тетрадь, одновременно слушая профессора. Иногда она что-то записывает, а потом разваливается на скамейке и опирается головой на ладонь. Иногда она зевает, а под конец, только под конец, прикрывает рот рукой. Алессандро улыбается, но немного позже Ники, кажется, замечает кого-то внизу, слева, и здоровается. «Привет, привет!» — будто говорит она со своего места, молча размахивая руками. Потом она жестами показывает, что они увидятся позже. У Алессандро закрадываются подозрения, и из любопытства он немного отклоняется от юного Аллеви немного вправо, потом подаётся чуть вперёд, чтобы увидеть, с кем говорит Ники. Как раз вовремя. Какая-то девушка показывает ей пальцами «OK», посылает ей улыбку и продолжает слушать профессора. Ники смотрит на неё ещё раз, потом снова сосредотачивает своё внимание на лекции. Какая милая. Это ведь её подруга. А я себе навыдумывал… А что я должен был думать?.. Я глупец. И тут, словно его сомнения приобрели вес и форму, словно они, любопытные, вплотную подошли к ней, Ники оборачивается и смотрит назад. Алекс снова резко прячется за того студента, он полностью закрывается, превращаясь в подобие статуи, безупречно сливаясь с сидящим перед ним юношей, словно его тень. Он взволнован, даже его дыхание сбилось. Затем он потихоньку наклоняется вправо. Ники уже отвернулась, теперь она смотрит перед собой и слушает профессора.

— Но наш Франсуа де Ларошфуко не остановился на этом. Он добавил, что любовь уникальна, хотя в мире бесчисленное множество разных пар…

Алессандро вздыхает. Слава богу. Она меня не заметила.

— Шеф? Шеф?

Алессандро подпрыгивает. В его ряду, прячась под скамейкой и опираясь рукой о стол, торчит какой-то странный тип. На нём куртка в военном стиле со звёздочками на плечах, длинные, немного курчавые волосы, красный ремень. Парень улыбается.

— Извини, шеф, не хотел тебя пугать… Чего хочешь? Гашиш, марихуана, экстези, кокс… Есть всё…

— Нет, спасибо.

Тип пожимает плечами и выходит из аудитории, испаряясь так же, как и появился. Алессандро качает головой. Что я ему ответил? «Нет, спасибо». Что я вообще здесь делаю? Так что он осторожно выходит из аудитории, стараясь остаться незамеченным. Мне лучше поехать в офис… Он спешит к своей машине. Он счастливо подпрыгивает, снова спокойный, не зная, сколько всего могло случиться, останься он на лекции до самого конца.


20

Олли делает ксерокопии. С начала практики уже прошло какое-то время. И ей становится скучно. Только иногда, когда она встречает в коридорах Симоне, её настроение меняется. По правде говоря, этот парень немного рассеянный, ходячая катастрофа, но ещё он забавный, милый и искренний. И он единственный, кто рассказывает ей, как тут всё устроено на самом деле. Единственный, кто готов взять на себя инициативу.

Комната с небольшим столом, которую выделили Олли, большая и хорошо освещённая. Она поставила на стол куколок и фотографию Волн. Фото Джампи она решила не выставлять. Возможно, постеснялась. В одном из ящиков она хранит свои рисунки. Иногда, в последние часы работы, когда она заканчивает с мелкими поручениями — всегда какая-нибудь мелочь, хотя, в любом случае, каким-то образом связанная с её истинными целями — она развлекает себя рисованием, вдохновляясь тем, что видит вокруг. В конце концов, она же работает в головном офисе дома моды. Это начало. Она вспоминает интервью Лучано Лигабуэ, которое видела по телевизору. Он очень её впечатлил. Он сказал: «Я проверил на себе, что успех — это совсем не то, чего ты ожидаешь, что знаменитое равенство «успех = счастье» на самом деле неверно. Успех помогает во многом, даёт много преимуществ, но это не то, во что ты верил. И чтобы каким-то образом доказать, что я его заслуживаю, я сочинил Una vita da mediano. Я сделал это, чтобы вы знали: успех пришёл ко мне не просто так. Я сочинил эту песню в тот момент, когда почувствовал необходимость оправдать свой успех, то, что с другой стороны — полнейшая глупость. Но именно этот этап я сейчас переживаю». Олли улыбается. Подождём, пока со мной начнёт происходить что-то подобное, хотя я сейчас и не на совсем верном пути. В такие моменты я чувствую, что я даже не на полпути. Я гораздо ниже!

Несколько девушек что-то печатают в компьютерах, одна звонит по телефону, чтобы сделать запрос, другая что-то нажимает в КПК. Они готовятся к новому внутреннему дефиле для покупателей, и ажиотаж витает в воздухе. Симоне объяснил Олли, что компания развила концепцию распределения того, что обычно происходит в мире высокой моды. Вместо того, чтобы заставлять клиентов покупать огромное количество одежды за несколько месяцев до того, как она окончательно войдёт в моду, они открывают по всей Италии несколько шоурумов, которые будут посещать дистрибьюторы, чтобы в их магазинах были только самые последние новинки и они успевали за модой, как обычно и делается «быстрая мода». Такая концепция применяется в высокой моде. Разумеется, шоурум — одна из важнейших составляющих успеха любого дома моды. Отсюда и такое возбуждение: завтра прибудут дистрибьюторы на встречу, которая проходит каждые две недели.

Вдруг входит Эдди. Девушки замирают и замолкают, потом здороваются с ним. Его визиты не такие уж частые. Олли делает, как они.

— Добрый день, чем заняты? Спите? Я хочу снова посмотреть плакаты для завтрашнего показа.

Одна из девушек быстро открывает ноутбук на своём столе, зовёт его к себе и что-то показывает.

— Плакаты уже напечатаны. И, как нам сказал директор, это они… Посмотрите…

Эдди неподвижно смотрит на монитор. И не говорит ни слова. Не выдаёт своих мыслей по этому поводу. Олли изучает его. Она держится на расстоянии от них, но это не мешает ей чувствовать волны ярости. Этот мужчина возбуждает в ней инстинктивный дискомфорт. Это сильнее неё.

— Какая мерзость… То есть, завтра мы будем представлять дефиле, а вокруг будет развешано это?

Девушка сглатывает. Очевидно, она прекрасно знает, что сейчас будет.