Таня Винк - Прости за любовь

– Дима, возвращайся!

– Что случилось?!

Вместо ответа он услышал, как жена крикнула: «Не трогайте меня!»

– Лена, что происходит?!

– Ребенок! Наш ребенок! – Она зарыдала в голос. – Не трогайте меня!

– Лена! Леночка!

Но жена не ответила. Он слышал ее крики, чьи-то голоса. Потом тишина, а он все еще прижимал телефон к уху.

Он позвонил ее врачу – врач не ответил.

Через три часа Полтава была позади, но телефон Лены не отвечал.

Врач наконец взял трубку. Сказал, что Лена спит и будет спать всю ночь. Что ребенок умер. И что он ждет Диму утром.

Дима невидящим взглядом смотрел на шевелящиеся губы врача. За окном бушевала непогода, раскачивая верхушки деревьев.

– Дмитрий Семенович, мы сделали все, что могли. Я изучил все пять случаев…

– Шесть, – поправил Дима, – эта беременность была шестой.

Врач удивленно вскинул брови.

– Вот история болезни вашей супруги, – он показал рукой на экран компьютера, – в ней есть информация только о пяти беременностях.

– Сейчас это не важно. – Дима махнул рукой.

Врач почесал небритый подбородок.

– Я вот что хотел сказать: наши действия были правильными. Мы проводим экстракорпоральное оплодотворение уже двадцать лет, и я не понимаю, что происходит. Оба раза одна и та же картина. Хм… Не понимаю. – Он тряхнул головой.

– Как вы можете говорить о правильности действий, если ребенок умер? – с раздражением спросил Дима. – Все это пустая болтовня. Когда я могу забрать жену?

– Она спит, ей ввели снотворное. По всем показаниям, она должна остаться еще на несколько дней, ей необходима помощь психиатра. Для ее же блага.

– Что значит несколько?

– Три-четыре дня.

– Что ж, раз надо – значит, надо. Только у меня просьба – никаких психиатров.

– Почему?

– Она их боится.

– Боится? Странно…

– Ничего странного, я вот, например, боюсь стоматологов. А вы?

– Тоже боюсь, – врач усмехнулся, – но психиатр – не стоматолог, он зубы не сверлит.

– Он сверлит кое-что поважнее, он душу сверлит. Короче, не лезьте моей жене в душу! – Дима встал и направился к двери.

– Дмитрий Семенович, – врач тоже встал из-за стола, – я был учеником покойной Тамары Николаевны, очень уважал ее, она была замечательным врачом. Простите за сентиментальность, но в память о ней я бы хотел довести дело до конца. И если вы намерены бороться дальше, я сделаю все возможное.

– Мне сейчас трудно об этом говорить. Я не решу это без супруги.

– Да-да, конечно. Но если вы захотите обратиться к услугам суррогатной матери, то моя клиника занимается этим, с нами работают опытные юристы…

– Потом, все потом, – сказал Дима и вышел из кабинета.

Он прошел по Сумской до парка Шевченко, опустился на скамейку, где любил сидеть с отцом, и закрыл глаза. Он не чувствовал холода – он вообще ничего не чувствовал.

– Дядя, почему вы плачете?

Он открыл глаза и увидел мальчика лет трех в синем комбинезончике и рукавичках.

– Мой папа тоже иногда плачет, – сообщил мальчик. – Он скучает по маме, она живет на небе. Ваша тетя тоже живет на небе?

– Нет, – ответил Дима, часто моргая. – Моя тетя живет со мной.

– Тогда почему вы плачете?

– Потому что мне очень плохо.

Ни слова не говоря, мальчик снял рукавичку и взял Диму за руку, вернее, за два пальца. Слезы ручьем потекли из глаз Димы, и свободной рукой он закрыл глаза. Подошел мужчина и поздоровался. Дима убрал руку с лица и кивнул.

– Идем, сынок, не мешай дяде, – тихо сказал он, – дядя хочет побыть один.

– Я не мешаю. – Мальчик не выпускал руку Димы. – Я помогаю дяде плакать.

– Простите, он еще маленький, – сказал мужчина, увлекая малыша за собой.

– Но у него большая и добрая душа, – сказал Дима, чувствуя, что боль отступила. – Спасибо тебе, дружок.

– Пожалуйста. – Мальчик разжал пальчики, и они ушли.

Через несколько метров мальчик оглянулся и помахал Диме, а потом схватил отца за руку. Они шли по аллее, большой мужчина и маленький, у них были одинаковые спины, одинаковые походки. Большой склонился к маленькому, будто хотел его защитить. Пройдет время, и маленький станет большим, но все равно, идя по аллее, отец будет склоняться к сыну, но уже не защищая, а прося защиты. Незадолго до смерти отца Дима гулял с ним здесь, в парке Шевченко, они шли по этой же аллее, отец опирался на его руку. А на чью руку обопрется он, когда придет время?

Дима вынул из кармана телефон, но звонить было некому. Некого было просить прийти и просто посидеть рядом, некому было сказать, что ему очень плохо и очень страшно и он боится надвигающейся старости и одиночества. Не физического – Лена всегда будет рядом, – а душевного.

Зазвонил телефон.

– Дима, привет, – услышал он голос Люды, – я волнуюсь, Лена не отвечает на мои звонки.

– Она спит.

– А-а, ну, тогда я позже к ней поеду.

– Не нужно.

– Что не нужно?

– Не нужно к ней ехать.

– Это почему же?

– Ребенок умер.

– Как умер?!

Дима не ответил.

– Какое несчастье! – Люда всхлипнула. – А я… я запекла яблоки, она их любит. Я должна к ней поехать!

– Я же сказал, не надо, не тревожь ее.

Люда еще раз всхлипнула, и ее голос стал твердым.

– Слушай, ты давно не приходил к нам. Может, зайдешь? Тарас сегодня не на работе, он теперь три дня в неделю работает. Он пошел куда-то, вот-вот вернется. Посидим, поболтаем, мы все-таки родственники.

Дима подумал и согласился. Он встал со скамейки, поднял воротник пальто и побрел в сторону улицы Гиршмана. Там, на углу Пушкинской и Гиршмана, в пятиэтажном доме, жили Тарас и Люда.

1988 год. День четвертый

Тарас отказался идти на завтрак. Он лежал в кровати, стонал и пил боржоми – благо горничная принесла десять бутылок.

– Может, здесь поедим? – предложил Дима.

Тарас вяло махнул рукой:

– Слышать не хочу о еде… Ох, мне плохо… – сказал он капризным голосом и вдруг осекся. – Ты чего так смотришь? Я что, хреново выгляжу?

Тарас испуганно, во все глаза уставился на Диму.

– Ну, я бы врача вызвал, – сказал Дима, глядя на покрытый испариной лоб Тараса.

– Дай зеркало, оно в ящике трюмо.

Дима вынул из ящика маленькое круглое зеркальце. Глядя на свое отражение, Тарас высунул язык и оттянул вниз нижнее веко.

– Все, мне кранты, – простонал он, – я заболел. – Он швырнул зеркало на одеяло и попросил еще боржоми.

Дима откупорил бутылку и сел на край кровати. Вид Тараса ему определенно не нравился – волосы прилипли ко лбу, полные щеки обвисли, дыхание прерывалось, подушка пропиталась потом, несмотря на то что работал кондиционер.

– Давай вызовем врача, – предложил Дима, наливая воду в стакан.

– Вызывай… Больше не хочу. – Тарас зажмурился и отмахнулся от стакана.

Дима поставил бутылку и стакан на тумбочку возле кровати и пошел в гостиную.

Телефон не работал, и Дима спустился на первый этаж к Антонине Денисовне.

– Телефонную линию сейчас чинят. Вчера был сильный дождь, где-то кабель повредило, – сообщила комендант, – а мой телефон работает. Возвращайтесь в номер, а я сейчас же вызову врача. Вы будете в номере завтракать?

Дима кивнул.

– Что вам заказать?

– Не важно – что хотите.

– Хорошо, я позвоню в столовую, и ваш официант поможет мне с выбором.

Врач пришел в сопровождении медсестры и Антонины Денисовны. Комендант в спальню не вошла – только окинула хозяйским взглядом гостиную, сказала, что уже распорядилась доставить завтрак в номер, и удалилась.

Дима нервно топтался возле кровати и смотрел на Тараса – тот постанывал, вздыхал, кривился и закатывал глаза, пока врач ощупывал его живот.

– Придется сделать укол, – сказал врач.

– Не надо, я боюсь уколов! – Тарас вытаращился на медсестру, склонившуюся над своим чемоданчиком.

Дима тоже боялся уколов и предпочел ретироваться в гостиную. Через несколько минут врач позвал его, и Дима на негнущихся ногах побрел обратно.

Тарас был до подбородка укрыт одеялом.

– Жить будет, – сказал врач, – но пару дней придется посидеть на диете, я распоряжусь на этот счет. И ни капли спиртного в течение недели. – Он дружески похлопал рукой по одеялу. – Вы еще легко отделались, Тарас Игоревич. А сейчас только боржоми, друг мой…

Тарас слабо улыбнулся.

– В рестораны больше не ходите, а то одним уколом все не закончится.

Доктор оставил номер телефона, сказал: «Звоните в любое время», – и удалился в сопровождении медсестры.

Дима посидел возле Тараса, пока тот не засопел, и тихонько вышел в гостиную. На столе уже стояло блюдо, накрытое стеклянной крышкой, на нем лежал омлет и две сосиски – его любимый завтрак, – тарелка с овощным салатом, блюдце с булочкой и кофейник.

Есть не хотелось. Дима опустился в кресло возле телефонного аппарата и поднял трубку. Телефон не работал. Значит, нужно идти на телеграф, говорят, он в десяти минутах ходьбы от главного входа. Но как оставить Тараса одного?!

Он побродил по номеру, но так ничего и не придумал. Заглянул к Тарасу – тот спал. Спустился вниз. Комендант была на месте.

– Мне нужно сходить на телеграф. Скажите, кого-то можно попросить присмотреть за Тарасом?

– Обратитесь в медпункт, вам обязательно помогут.

Дима помчался в медпункт и на крыльце столкнулся со Светой.

– Приветик! Что, нога разболелась? – Она отбросила назад прядь волос.

– Не до ноги сейчас. Тарас отравился, а мне нужно на телеграф, хочу попросить кого-нибудь посидеть с ним.

– Отравился? Чем?

– Понятия не имею, извини, мне некогда. – Он взялся за ручку двери.

– Я могу посидеть, если ты, конечно, не против.

Дима обернулся:

– Правда?

– А почему нет? Скорее всего, он на моих именинах отравился. Я должна искупить свою вину, – кокетливо заявила она.

– Отлично! Идем, только быстро.

Увидев их, Антонина Денисовна прищурилась и поджала губы. Света кивнула, но «здрасьте» тоже не сказала.

– Шикарное местечко! – воскликнула Света, войдя в номер. – А что здесь? – Она открыла дверь слева от входа.

– Это моя спальня, – ответил Дима. – А Тарас там, – он указал рукой на противоположную дверь, но Света молча вошла в его спальню.

– Роскошненько! А что здесь? – Она снова убрала с лица прядь волос.

– Ванная комната, – нетерпеливо ответил Дима и посмотрел на часы.

– Целая комната? – Она толкнула рукой дверь. – Ничего себе! Какой пушистый! – Света уже трогала халат. – А в нашем корпусе два душа на весь этаж. – Она оставила халат в покое. – Почему ты не поздравляешь меня с днем рождения? – Она подошла к Диме вплотную.

– С днем рождения! – выпалил он и выбежал в прихожую. – Слушай, я быстро. – Отступая к выходу, он показал рукой на спальню Тараса. – Прислушивайся, он там, я мигом!

На переговорном пункте была очередь. С Харьковом его соединили только через полчаса, но на работе сказали, что Лены сегодня не будет. Он позвонил Лене домой, но и там никто не взял трубку.

«Она совсем рехнулась с этой свадьбой», – подумал Дима и вдруг четко осознал, что свадьбы не будет. А Лена суетится.

Это нехорошо, надо дать срочную телеграмму, что свадьбы не будет, но он тут же остановил себя: не надо никаких телеграмм, он должен сам ей сказать. Да и телеграмму может прочесть кто угодно: сотрудники почты, почтальон – и через полчаса весь район узнает. Лена будет страдать.

И вдруг он поймал себя на мысли, что на самом деле ему не жаль Лену и что в сердце, где, как он думал, жила любовь к Лене, на самом деле всегда было пусто. Он не был потрясен этим открытием, он всего лишь удивился: почему дошло до свадьбы? Почему он хотел жениться и быть рядом в горе и в радости с нелюбимой? Ради денег, как это делали знакомые парни, женясь на дочках состоятельных папиков? Нет! Так ради чего? Ответ был прост, и он был поражен его простотой: Лена никогда не предаст, будет рядом и в горе, и в радости, а больше ничто не имеет значения. И любовь тоже не важна?

Любовь… Теплая, нежная, пушистая, солнечная, искрящаяся, пробуждающая утром прикосновением любимых рук и самым прекрасным голосом во вселенной. Неужели она не важна?

– Я люблю тебя, – сказал он и вдруг осознал, что все еще сидит в душной телефонной кабинке.

Он побежал к Насте, чтобы все ей рассказать, потому что сейчас нет ничего важнее их любви. Она все поймет. Раздумывая, с чего начать, он шел мимо магазинчиков, киосков и вдруг услышал знакомый аромат.

Это были розы. А над бутонами торчала голова усатого продавца в кепке «аэродром».

– Сматри, дарагой, выбирай! Тебе для кого? Для любимай?

Дима кивнул и показал на розу «Анастасия».

– Хароший выбор! Хочешь, чтоб любила вечно? Маладэц!

– Мне большой букет. – Дима достал из кармана купюры.