Это становилось серьезным, и тогда в один прекрасный день Аврора свалилась с гимнастического снаряда в школе и сломала ключицу. Ее отец отменил свидания с Мэгги, она пришла в ярость и порвала с ним. Так Аврора кое-что узнала в тот день: она имеет огромное влияние на своего отца.

Она старалась не думать обо всех тех случаях, когда она использовала свое влияние. Иногда у нее начинал болеть живот, как раз когда он приглашал женщину на свидание. В другой раз ей нужно было, чтобы папа помог ей с домашней работой. Казалось, что каждый раз, как он испытывал определенный интерес к женщине, у Авроры начинался какой-нибудь кризис и она требовала его внимания целиком и полностью.

Тетя Брайди видела ее насквозь и велела ей прекратить это. Мало что может укрыться от тети Брайди.

К счастью, ее отец долгое время никого не встречал. Никого, с кем бы у него завелась своя компания, во всяком случае.


Уилл посмотрел на часы. Они с Авророй были приглашены к его родителям на обед. Его мать приглашала всю семью — его и Аврору, его сестру с мужем — каждую пятницу вечером. Уилл всегда присутствовал, если ему позволял рабочий график. Аврора собиралась долго и тщательно. Он не представлял, что она делает в ванной в течение сорока пяти минут всякий раз, как они куда-нибудь выбирались. И в глубине души он не хотел этого знать.

— Пойдем, Аврора! — прокричал он из кухни.

— Пять минут, — ответила она.

Это он уже слышал и пять минут назад.

— Сейчас, — сказал он. — Мы уже опаздываем.

Не слишком довольная его нетерпением, она спустилась вниз. От нее пахло фруктовыми духами, каждый блестящий черный волос на месте, а косметика наложена уверенной рукой.

Косметика. На тринадцатилетней.

— Что такое? — спросила она, хватая свою огромную потрепанную сумку и ставя ее перед собой, словно щит.

— Почему ты спрашиваешь?

— У тебя так сжата челюсть, как будто что-то беспокоит тебя.

Он с усилием расслабил челюсть и что-то ей ответил. Иногда они пререкались, словно дети, и стоило начать, как невозможно было остановиться.

Похолодало не по сезону. Он потянулся к сиденью машины и достал древнюю, но чистую лиловую шерстяную куртку с кожаными рукавами и отделкой, украшенную красными буквами. Он носил ее со школы, когда заполучил эти буквы, немыслимая почесть. Следующие три года он щеголял в этой куртке, надевая куртку словно почетную мантию, а теперь она была реликвией. Она не имела для него цены, просто напоминала: «Не задирай нос». Он держал ее в грузовике и время от времени надевал туманными вечерами, когда холод пробирал его до костей.

Они сели в грузовик, и он включил радио. Из колонок понеслась песня — «Что сделала Кейт».

— Меня ничего не беспокоит.

— Это не так, точно. Давай, папа. Ты можешь мне рассказать.

— Забудь об этом.

— Почему? Почему ты мне не говоришь?

— Ты меня неправильно поймешь и рассердишься.

— Обещаю, что не буду сердиться.

Он положил руку на рулевое колесо и потянулся, чтобы убавить громкость. Иногда самое лучшее — просто успокоиться.

Она выключила радио.

— Я же сказала, что обещаю.

— Я забыл, о чем мы говорили.

— Когда доходит дело до меня, ты забываешь обо всем. Ты забываешь обо мне.

— Вот видишь? Ты уже разозлилась.

— Потому что ты больше не говоришь со мной.

— Мы разговариваем все время.

— О том, сколько молока осталось в холодильнике, и сколько дырочек у меня на обеденной карточке, и что мне задали на дом. Это не разговоры, папа. Это… просто инвентаризация.

Черт. Где она этого набралась? То ли Брайди тайком подготовила ее, то ли вторая хромосома снабдила ее этими бессмысленными, но настойчивыми вопросами?

На единственном светофоре в городе зажегся красный свет. Он затормозили на перекрестке с кафе «Белая лошадь» на углу. Вечер был в самом разгаре, кафе предлагало выпивку за полцены и устрицы на барбекю. Парни вроде него, закончившие дневную работу, сидели в кафе, играя на бильярде и глядя по сторонам, никуда не торопясь. Уилл ничего не мог с собой поделать, он почувствовал укол зависти, потому что это не были парни вроде него. Они были примерно его возраста, но он сомневался, чтобы кому-нибудь из них пришлось растить подростка. Иногда было трудно удержаться и не сожалеть о вещах, которых он был лишен.

Уилл посмотрел на угрюмую девочку рядом с ним. Падающий свет фонарей освещал ее нежный профиль, и он напомнил себе, что она оказалась в его жизни не по своей воле. И не ее вина, что мать бросила их и она осталась с Уиллом, который находил девочку-подростка более таинственной и непостижимой, чем сама Вселенная.

— Зеленый свет, — жестом показала она.

Он нажал на акселератор и выехал из города.

Аврора наклонилась вперед и включила радио.

— Ты никогда не говоришь мне, в чем дело.

Они были приблизительно в минуте езды от фермы его родителей, где он вырос и жил до девятнадцати лет, когда завел жену и ребенка и собственный дом в городе.

В конце концов, это было уже что-то. Ссора не могла длиться больше одной минуты.

— Ты действительно хочешь знать, что у меня на уме?

— Да. Я действительно хочу знать.

— Ты самая хорошенькая девочка во всем мире, и я говорю это не просто чтобы сделать тебе приятное.

— Ты мой папа. Конечно, ты должен так думать. — Ее голос смягчился. — Но все равно спасибо.

— И это заставляет меня гадать, почему ты раскрашиваешь свое лицо каждый день всей этой косметикой. — Даже не глядя на нее, он почувствовал, как она рассвирепела, и взял ее за руку. — Помни, это ты хотела знать, что у меня на уме.

— Я не раскрашиваю себя, — сказала она. — Это называется макияж.

— Ты в нем не нуждаешься. Ты гораздо привлекательнее такая, какая есть.

— Ты вечно ругаешь меня из-за косметики, — пожаловалась она.

— Почему нам не оставить эту тему, и я буду держать рот на замке?

— Папа…

— Мы приехали. — Он с облегчением въехал на гравийную подъездную дорожку родительского дома. Ему не хотелось ссориться с Авророй. Он не хотел ранить ее чувства, сообщая, что косметика делает ее слишком взрослой. А он надеялся, что она никогда не станет такой.

— Звонок спас тебя, а? — Аврора вытянула ноги и спрыгнула с грузовика. Когда она соскальзывала на землю, он заметил полоску обнажившейся плоти между ее топом и поясом джинсов.

— Аврора.

Она, без сомнения, знала, о чем он говорит, и натянула рубашку, которая не прикрывала пупка.

— Пошли, папа…

— Прикройся, — сказал он. — Мы уже говорили об этом раньше.

— Я не взяла другой рубашки.

— Делай, как тебе говорят, Аврора. Я не знаю почему, черт побери, все наши разговоры заканчиваются ссорами.

Он начал стаскивать с себя куртку, чтобы набросить на нее.

— Я только что вспомнила, — сказала она, залезая в сумку. — Я взяла свитер.

— Соображаешь, — усмехнулся он. — Ты приготовилась к тому, что у меня будут возражения.

Тед и Нэнни, колли его родителей, с лаем уже бежали им навстречу. К перилам на крыльце были прислонены велосипеды, принадлежащие Брайди и Эллисону. Его сестра и ее муж разъезжали повсюду на велосипедах, тренируясь для какой-то гонки в триатлоне.

Тетя Уилла Лонни, у которой был маленький авиабизнес, вышла поздороваться. Последние два десятка лет она отвечала за перевозку цветов с фермы и других местных заведений туда, где они были нужны.

— Я бы хотела остаться и посидеть с вами, — сказала она, — но у меня еженедельная поставка в этот отель в Вегасе.

— Лас-Вегас? — навострила уши Аврора. — А я могу поехать?

— Конечно. — Тетя Лонни сказала с легкой улыбкой. — Я люблю компанию.

Уилл постарался не показать, что этот разговор встревожил его Аврора время от времени летала со своей двоюродной бабушкой в Де-Хэвиленд-Бивер. Когда доходило до ее матери, ребенка охватывала надежда, несмотря на то, что Марисоль не трудилась больше звонить даже в день ее рождения.

Шэннон Боннер вышла на крыльцо, чтобы поздороваться с ними и попрощаться с сестрой.

— Бабушка! — подбежала к ней Аврора. В долю секунды она превратилась из несносного младенца в обыкновенного ребенка.

Уилл от всей души желал, чтобы она оставалась такой. Дети были его любимыми представителями человеческого общества. Пока она оживленно болтала с бабушкой,

Уилл попрощался с тетей Лонни и остановился погладить собак. Нэнни состарилась, бока ее ввалились, ей было уже четырнадцать лет. Тед был вполовину ее младше и наполнен неутомимой энергией, свойственной колли. Он носился кругами и прыгал на Аврору до тех пор, пока мать Уилла не приказала ему сесть.

Его родители поразительно соответствовали стилю графства Марин. Они встретились в Беркли, с честью окончили колледж и сбежали в Марин, чтобы жить поближе к земле. Вооруженные высшими отметками в политологии и социологии, они подписались на «Новости Матери-земли» и «Роллинг стоун» и стали фермерами.

Не очень успешными, во всяком случае поначалу. Они отказались использовать для урожая химикаты и искусственные удобрения, и повезло им не сразу.

В конце концов, столкнувшись с банкротством, они нашли вид растений, которые, будучи легальными, приносят хороший доход, — цветы. Климат и почва превосходно подходили для пасхальных лилий, звездочетов и амариллисов и целой радуги других разных цветов. С ростом района бухты они получали массу заказов. Хотя Боннеры так и не сколотили состояния на своих цветах, они, как правило, сводили концы с концами, а о большем и не мечтали.

Брайди и Уилл росли в атмосфере естественности, просвещения и безусловной любви. Каждый в своем роде сделал блестящую карьеру в школе, и их ожидало превосходное будущее.

Когда вместо того, чтобы поступить в Стэнфорд или Беркли, Уилл предпочел осесть в Гленмиуре с женой и ребенком, люди качали головой и сочувствовали. «Бедные Агнус и Шэннон Боннер», — говорили они. У Уилла весь мир был под ногами, и он отверг его одним махом. Его родители, должно быть, были в ужасе.

Люди, которые так думали, не знали Боннеров. Они не понимали, что успехи детей никогда не были их программной установкой. Агнус и Шэннон не ходили на вечеринки с коктейлями, чтобы похвастаться достижениями своих детей, академическими, атлетическими или социальными.

Все, что они хотели для Уилла и Брайди, было так просто, что это казалось непостижимым для большинства родителей графства Марин, — они желали им счастья.

Вместо того чтобы увидеть в Авроре и Марисоль бремя, Боннеры восприняли их как благословение. Насколько мог сказать Уилл, его родители никогда не думали с сожалением о том, что могло бы быть. Они никогда не напоминали ему многозначительно о будущем, которое могло бы у него быть.

Конечно, были учителя, консультанты и тренеры в школе, которые так никогда и не простили ему, что он повернулся спиной к учебе, спортивным контактам, шансу соревноваться с лучшими. К счастью, Уилл не имел обязательств ни перед кем, кроме своей семьи.

Черт, он так счастлив, думал он, глядя на свою мать и Аврору. Взявшись за руки, они вошли в дом и выглядели скорее как лучшие подруги, чем как бабушка и внучка. Его мать носила длинные волосы, и на ней были джинсы и связанный вручную свитер.

Она была маленькой, немногим выше Авроры. Люди всегда удивлялись, как такая крошечная женщина, как Шэннон, может быть матерью здорового, шести футов роста Уилла Боннера… пока они не встречали Агнуса. Тогда они понимали.

— Привет, здоровяк, — прогудел Агнус, когда Уилл вошел в дом. — Как дела?

Они углубились в разговор на обычные темы — погода и политика — за обедом, состоявшим из лазаньи и салата из домашних овощей.

— Аврора не в настроении, — сказала Брайди. — Я вижу, как она закатывает глаза.

Аврора вспыхнула, но не стала отрицать своего плохого настроения.

— Просто дела и погода. Две вещи, с которыми ничего нельзя поделать.

— Что бы ты хотела обсудить? — покладисто спросила Шэннон.

Аврора пожала плечами:

— Ненавижу, когда я единственный ребенок.

— Ты знаешь, ты можешь всегда пригласить с собой подругу, — сказала ее бабушка.

— Это совсем другое. — Она показала вилкой на Брайди и Эллисона. — Вы, ребята, должны завести ребенка. Тетушка моей подруги Эдди завела ребенка, и это самая классная вещь на свете, и она теперь все время присматривает за малышкой.

— Работа для меня, — сказала Брайди.

Эллисон в ту же минуту произнес:

— Мы должны подождать.