— Готов, — ответил Саша.

— Тогда с Богом! Пошел!

Те три-четыре минуты, которых Саши не было, показались собравшимся в комнате ужасно долгими, почти бесконечными. Разговоры сами собой сошли на нет. Катерина то и дело ходила смотреть в глазок: не показался ли гонец. Наконец, запыхавшийся Саша, сжимающий в руках красную папку, влетел в квартиру.

— Ну, что там? — загорланили все наперебой.

— Говорят, что они ее дядя и тетя, Семен и Наталья Стригины, — принялся докладывать Александр. — Лиза пригласила их погостить, погулять по столице, а сама уехала к своему иногороднему жениху, и когда вернется, они не знают. В комнаты меня пускать не хотели, но я настоял. Когда показал им найденную папку, этот, который Семен, явно расслабился. Лизы там нет.

— Я так и предполагал, — протянул Матвей Яковлевич. — Значит, Стригины, говоришь?

— Ну да, Стригины.

— Подозреваю, что в паспортах у них значатся совершенно другие имена. Я видел Сему Стригина. Могу со всей ответственностью сказать, что это не тот бугай, который сейчас торчит в квартире напротив. Но выбор имен для прикрытия более чем интересен. Вот что, ребята, подскажите-ка мне старому и лысому, как много времени занимает покупка мобильного телефона? Пару дней? Неделю?

— Да вы что! Полчаса от силы, — безапелляционно заявила Машка. — Ну, еще пара-тройка часов, пока номер получите. И все.

— Кто-нибудь из вас может обучить меня им пользоваться? Нам будет нужна постоянная связь друг с другом, поэтому потребуется приобрести трубки для меня и Катюши.

— У меня уже есть, — поведала доселе молчавшая Катерина. — Зять на прошлый Новый год подарил.

— Вот как? — улыбнулся Матвей Яковлевич. — Ну, тогда, значит, только для меня.

— У меня есть предложение, — сказал Тема. — Я все равно хотел трубку менять. Давайте я вас сейчас обучу, как ею пользоваться, а себе сегодня же куплю другую.

— Отлично! И последнее. Чтобы не засветить квартиру Катюши и ее саму, которая выступает у нас в роли главного разведчика, контролирующего перемещения оккупантов, все последующие сборы будем проводить в другом месте. Скажем, во дворе соседнего дома. Там имеется неплохая беседка, которая не просматривается из окон нашей квартиры. Катюша, ты безотлучно находишься здесь, на сторожевом посту. Как только заметишь перемещения вражеских сил, сразу рапортуй. Сейчас составим список телефонов, по которым мы будем связываться друг с другом. Машенька, займись этим, пожалуйста!

— Нет проблем, — весело отозвалась Машка, которой наконец-то определили свой фронт работ.

— Что касается завтрашнего дня. Я должен кое-кого навестить, поэтому что-то около полутора суток вам придется обходиться без меня. Но это не означает, что спасательная операция сходит на нет, ни в коем случае! Кто-то из вас постоянно должен дежурить неподалеку. В самом крайнем случае — Катюша вас пустит к себе. Но это только в самом крайнем случае. Например, пошел град, дождь с ветром и так далее. Как только оккупанты покидают пределы квартиры, Катерина звонит дежурному, и тот на расстоянии сопровождает их. Все понятно?

— Не совсем, — вновь почесал переносицу Тема, что являлось у него признаком крайнего волнения, — только следить и все? А если они будут с кем-то встречаться, разговаривать, тогда что?

— Если собеседники по всем косвенным признакам их хорошие знакомые, тогда по возможности вызывайте подкрепление, а сами принимаетесь следить за собеседниками. Надо будет выяснить, кто они такие и чем занимаются. Если же общение происходит на формальной основе — продавщицы, клерки и прочее, тогда действуйте по обстоятельствам. Вам совершенно незачем узнавать у торговки, сколько кило семечек они только что закупили. А вот поинтересоваться, что они забыли, скажем, в ЖЭКе — это святое дело. Теперь понятно?

— Да, все о-кей!

— Вот и славно. А теперь, если не сложно, покажи, как с этим агрегатом управляться, — и Матвей Яковлевич стыдливо показал на телефон, болтающий на груди у Темы. — А то боюсь, до завтра так и не выучусь.

* * *

О-па, вот и утро пришло. Солнце пробивается через маленькое закопченное окно и весело прыгает по бревенчатой стене. Я потягиваюсь в кровати. Голова сразу же дает знать о себе тихим звоном и веским предупреждением на уровне желудка: никаких резких движений, а то…

Хм, я так понимаю, что это деревня. По крайней мере, об этом говорят бревна, из которых изготовлен дом, в котором я нахожусь. Тогда вылезает очередная маленькая несуразица: насколько я помню (хм, а помню я всего ничего, надо признать) утро в деревне начинается задолго до того, как солнце окончательно встанет над околицей. И начинается оно под крики разномастных петухов. А здесь стоит такая тишина, что поневоле задумаешься: то ли куриное поголовье здесь не в почете, то ли еще какая напасть приключилась. Или местное население исключительно охотой пробавляется, а в лесах непуганой дичи столько, что на всех с лихвой хватает.

Впрочем, как следует обдумать эту тему мне не дали. Моя надзирательница приволокла очередную порцию овсянки, но на этот раз расщедрилась еще на пару кусков ржаного хлеба, который бросила прямо на старую газету, которой была застелена табуретка около моей кровати. Ее приход и уход были столь быстрыми, что я даже не успела сформулировать ни единого вопроса из тех, которые требовалось задать просто немедленно. Пришлось давиться кашей и ждать, пока она соизволит появиться снова.

На самом деле, есть хотелось ужасно. Возможно, именно потому я не стала возражать против овсянки. А то чего доброго вообще ничего не дадут. Или применят силовую кормежку, как вчера пообещали. В любом случае, мне надо продемонстрировать Прасковье, какая я пай-девочка, и как усиленно пытаюсь пойти на поправку. Может, тогда она прольет свет на некоторые, хм, недостающие детали моей биографии?

Кашу я смолотила за какие-то пять минут, не больше, хлеб и того быстрее, а Прасковья все не появлялась. От нечего делать я стала рассматривать брошенную поверх табуретки газету.

«7 февраля доярка колхоза „Луч“ Варвара Силина получила рекордный надой от»… Далее текст обрывался. Пришлось перейти к следующей статье:

«…подчеркнул председатель правления. Только совместными усилиями мы можем наладить бесперебойные поставки мяса и молока на перерабатывающие комбинаты области»… Опять обрыв текста, кто-то залил газету в этом месте чем-то темным и жирным.

От чтения у меня вновь закружилась голова, и я, благоразумно решив, что хорошего помаленьку, осторожно прилегла обратно. Да, это была явно не центральная газета. Насколько я помню, в «Московском комсомольце» про доярок вряд ли напишут. А если и напишут, то как-нибудь извращенно, вроде «доярка выдоила своего мужа подчистую». Или еще какую-нибудь гадость…

Стоп-стоп-стоп! «Московский комсомолец»! Я вспомнила эту газету! А раз так, то можно уже сделать определенный вывод о том, в каком регионе я нахожусь, вернее, находилась большую часть своей прошлой жизни, до падения с сеновала. Это Подмосковье или смежные с ним области. Вряд ли я бы стала читать подобную газету, будучи выходцем с Урала или даже с того же Питера.

Наконец-то появилась Прасковья. Удовлетворенно посмотрела на пустую миску и спросила:

— Ну как, будешь и дальше валяться, или все-таки на ноги встанешь?

— Лучше бы еще поваляться, — робко вставила я, но страшная баба уже двинулась ко мне, явно с намерением помочь мне выпасть из кровати. Пришлось, не дожидаясь ее помощи, сделать вид, что я вот-вот и встану, после чего изобразить с качественным звуком сценку «сейчас как стошнит!» Прасковья на всякий случай отступила назад, видимо, чтобы не получить овсянку обратно себе на подол, и сказала:

— Ну, ладно. Так и быть. Еще день тебе даю, а дальше, как знаешь. Да, ведро за тобой я выносить не нанималась. Туалет во дворе, захочешь — доползешь. Но если мне полы изгадишь, сама за собой убирать будешь. Уяснила?

— Да, — ответила я, еле сдерживаясь, чтобы по привычке не закивать. Голове моей многострадальной сейчас только этого не хватало.

Прасковья забрала пустую миску и вновь намылилась лишить меня своего общества, но тут я уже была начеку:

— Скажите, пожалуйста, а в какую школу я ходила в детстве?

Прасковья вылупилась на меня так, будто я ей язык показала.

— Да ты ж скаженная, какая тебе школа? Никуда ты не ходила! И вообще, недосуг мне с тобой калякать.

И Прасковья быстро-быстро, пока я не успела спросить у нее еще чего-нибудь, скрылась за дверью.

Вот это номер. Нет, меня тут однозначно дурят, это факт. Вряд ли добрая бабушка Прасковья сидела со мной, по ее словам «скаженной» внучкой, и терпеливо учила читать по слогам. Я больше поверю в то, что она сама с трудом читает. Или вовсе безграмотная. Значит, в школе я все-таки занималась. Но раз Прасковья утверждает обратное… значит, она и сама-то толком не знает, что отвечать на мои вопросы! Недаром ее экстренная эвакуация из моей комнаты так напоминала бегство.

Что ж, тогда мои планы слегка корректируются. По возможности дольше играю слабую и изнеженную барышню после тяжелой травмы головы, а сама думаю и думаю, пытаясь выудить из своей контуженной памяти, кто я такая, почему здесь оказалась, и что нужно от меня Прасковье. А то, что что-то нужно, это факт. С чего бы иначе она так настаивала на том, чтобы я побыстрее встала на ноги? А может… Может, меня продали к ней в рабство? Ой, даже представить страшно. Чур меня, чур!

Нет, тут дело все-таки не в рабстве. Иначе с чего бы ей выдавать себя за мою родственницу? С рабами так не церемонятся. Значит, есть еще что-то, чего я не знаю. Но обязательно должна выяснить!…

* * *

Матвей Яковлевич с интересом смотрел в иллюминатор. Как же давно он летал в последний раз! Уже и позабыл, как это бывает. И полет такой короткий оказался. Только взлетели, покачались над облаками, и вниз.

Прямо на выходе с аэропорта он поймал таксиста, для порядка поторговался, сбив цену чуть ли не вдвое, и они поехали. Неслись с ветерком, и Матвей Яковлевич все никак не мог для себя решить: это потому, что таксист так спешит разделаться с этим заказом и взять новый, или парень просто любит скорость и дорогу. Ногу с педали газа он не снимал принципиально, и Матвею казалось, что еще немного, и они просто взлетят в небо, туда, откуда он только что прибыл.

Нужный дом нашелся быстро. В поселке вообще мало что изменилось. Разве что прибавилось десятка два новых домов, да вместо щебня главная улица красовалась асфальтом, правда, уже изрядно побитым.

Матвей Яковлевич отпустил таксиста, наказав приехать за ним через два часа, и «пятерка», взвизгнув шинами, унеслась прочь. Матвей подошел к деревянным воротам и вдавил кнопку звонка. Тут же раздался брех собак, женский пронзительный голос крикнул «не заперто», и Матвей, сочтя это за приглашение, вошел.

— Простите, а вы к кому? — поинтересовалась хозяйка, вытирающая руки о передник и с подозрением рассматривающая незваного гостя.

— Вы, я так понимаю, Наталья?

— Да, а что с того?

— Да мне бы с вашим мужем, Семеном потолковать. Ну, и с вами тоже.

— Сема! Сема, тут к тебе пришли, — крикнула Наталья куда-то в сторону дома, по-прежнему не спуская с незнакомца настороженного взгляда.

Вышел хозяин. Руку для приветствия протянуть не спешил, а тоже уставился на гостя, пытаясь сообразить, чего же хочет от него этот странный дядька.

— Семен, я Матвей Яковлевич, свекор Ирины…

— Боже мой! — так и обмер хозяин. — Не может быть! Это сколько ж лет прошло! А мы уж думали, вы того…

Семен понял, что ляпнул лишнее, заметался, занервничал, пытаясь подобрать слова, но Матвей успокоил его:

— Что ж, немудрено. Годы-то идут, да и мы не вечные…

Семен прикрикнул на жену, которая с трудом понимала, что происходит, но на всякий случай старательно улыбалась гостю:

— Ну, чего стоишь, лыбишься?! Ну-ка пулей стол нам сваргань!

Наталья кинулась выполнять поручение.

— Да не стоит так напрягаться, — попытался отговорить Семена Матвей. — Я к вам ненадолго, сегодня же уеду. Вот только выясню кое-что, и обратно.

— Хорошая еда разговору не помеха, — махнул рукой Семен. — А пока Наташка со стряпней возится, мы можем в саду посидеть. Ох, какие абрикосы у меня в этом году уродились…

Матвей позволил Семену увлечь себя вглубь двора, туда, где под ветками, гнущимися под тяжестью налитых оранжевых плодов, приютилась кособокая скамейка и стол, на который то и дело шлепались перезревшие абрикосы.

— Ну, так какими судьбами к нам? — спросил хозяин, когда они наконец-то расселись.

— Вы случайно не знаете: кто-нибудь из ваших знакомых собирался поехать в Москву?

— Ну да, — недоуменно кивнул Семен. — Только не совсем в Москву, а проездом через Москву к родственникам.

— А кто?

— Ну, Балобановы. Его Борисом кличут, а супружницу, как и мою, Натальей.