Ну, для начала стоит оставить им какое-нибудь послание. Вырезать на стене: меня похитили и собираются убить, как только получат выкуп. Помогите! Мои контактные телефоны….

Красиво. Прямо как в книжке про Шерлока Холмса или фильме про пиратов. Только кому ж придет в голову всматриваться в закопченные стены в поисках каких-то там надписей? И опять же: чем я ее сделаю? Ногтями? Ну, уж извините: прополка у меня последнее то, что было, забрала. Сюда бы ножик, но Прасковья скорее удавится, чем даст мне в руки что-нибудь напоминающее оружие. Табуреткой царапать? Дерево по дереву? Полная чушь.

Можно экзотичнее поступить. Залить пол-стены кровью. Такого не заметить просто не возможно. И сразу Прасковью поволокут на допросы, начнут подозревать ее в убийстве и так далее… Но тут есть две маленькие закорючки. Если Прасковья это увидит, то непременно замоет кровь, и все мои донорские порывы отправятся к псу под хвост. А увидит она это однозначно. Не настолько она слепая, чтобы не заметить, что стены цвет поменяли. Опять же: очередная кровопотеря… Фу. Мы не в средние века живем, чтобы чуть что кровь пускать. Нет, даже и думать об этом не буду. Плохая идея. Просто отвратительная.

Да, с посланиями у меня что-то не очень ладится. Может, с побегом лучше выйдет? Притворюсь, что совсем ослабла и вообще сплю. Прасковья вытащит меня во двор, и тут-то я покажу чудеса спринта. Ага. А через двести метров она меня нагонит и по шее надает. Или из дробовика пальнет, как в туристов.

Дробовик. Вот если Прасковью его лишить, шансы на удачу у меня бы значительно возросли. Не думаю, что из нее получился бы классный бегун. А если что — я могу держать ее на расстоянии и отпугивать выстрелами. Отличная идея. Но и в ней есть маленький недостаток. Малюсенький такой. Я не знаю, как пользоваться огнестрельным оружием. Ну, на спусковой крючок нажать — это я могу. Чего ж тут сложного. А вот с предохранителя снять, если он там имеется, уже нет. Я его просто не найду. И определить, заряжен дробовик или нет, у меня тоже не получится.

А если все-таки дробовик заряжен, снят с предохранителя и мне удастся им завладеть, что тогда? Ну, как минимум, один выстрел у меня есть. Если не удается оторваться от Прасковьи, тупо разворачиваюсь ей навстречу, нажимаю на крючок…

Нет, не смогу. Вот даже зная, что от этого зависит моя жизнь — не смогу. А вдруг я убью ее? Что тогда? Стану убийцей? Нет. Может, по ногам выстрелить? Тоже как-то стрёмно. А ведь придется. Ладно, жизнь покажет. Завтра еще не наступило, а я тут уже размечталась: и дробовик-то у меня в руках оказался, и Прасковья на улицу выпустила…

Но все равно: завтра что-то будет. И вполне вероятно — тот самый «последний и решительный бой». Жаль только, что никто не оценит всей красоты моей борьбы за жизнь. Думаю, выглядеть это будет страстно и жестоко, как в современных японских фильмах. Сильные эмоции, густо замешанные на крови и оружии.

И тут меня словно кольнуло изнутри. Мне послышалось: «где ты, девочка моя?» Я не могла разобрать, мужчина это или женщина, да и фраза была неясной, тихой, словно издалека.

Галлюцинации. Бред. Хотя нет, вот опять: «где ты?»

Я представила, что между мной и человеком, который меня вызывает, есть что-то вроде моста. Или телефонной линии. Он с одной ее стороны, я с другой. И словно в трубку я из последних сил кричу: «Я здесь! Я здесь!»…

* * *

Матвей сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Просто сидел с потушенным светом, и все. Думал ни о чем и, одновременно, о многом. Он не любил такое состояние, называл его «болтовня ума», но и отделаться от него и лечь спать — не мог.

В комнату тихонько проскользнула тень.

— Катюша, ты?

— Я, конечно. Чего не спишь? Я ж чувствую, что сидишь и самоедством занимаешься.

— Ну, положим, не самоедством, а в остальном ты права. Хочешь — присоединяйся, вместе посидим.

— Давай. Только хоть бра включим, а то не люблю совсем без света. Ты знаешь — я ведь как слепая курица, брожу и на все натыкаюсь. Один раз так упала — синяк на ноге два месяца держался, не сходил. Мне зять тогда специально по всему коридору ночники повесил. Проходишь мимо — они зажигаются. Уходишь — гаснут.

— Я заметил. Еще в первый раз, когда у тебя ночевал. Пошел ночью до ветра и даже не понял сначала, что это такое. Потом уже только сообразил.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? Все-таки хороших мы с тобой детей воспитали. Я единственное, о чем жалею, что мало нарожала. У меня дочь и сын, и все равно думаю: а было бы у меня не двое, а четверо: вот красота бы была!

— Ну, по сравнению со мной, у тебя и то вдвое больше получилось!

— Это точно. Но тут и не моя заслуга, и не твоя вина. Жаль, что Люсе такой короткий срок отпущен был. За пару лет сгорела.

— За три. А я ничего поделать не мог. С какими только врачами не консультировались, все связи задействовал. Бесполезно.

— Ты ее очень любил? — тихо спросила Катерина.

— Очень, — кивнул Матвей.

— Поэтому больше не женился?

— И да, и нет. Женщины подходящей для нас с сыном не нашел. Да и не до того было. Я ж с головой в науку ушел. В командировки мотался, в научные экспедиции. Столько красот повидал — на десяток жизней с лихвой хватит. А потом у нас в доме Ирина появилась, невестка моя. Ну, я сразу понял, что хозяйка она справная. Вот, думаю, и славно. А приведу себе жену — сразу раздоры начнутся. Две хозяйки кухню никогда не поделят. Особенно, если они из разных поколений.

— А то что: взял бы и на молодой женился? — игриво подтолкнула Матвея в бок Катерина. — Ты ж мужчина видный был и с достатком. За тебя любая бы пошла.

— Так кроме тебя подходящих кандидатур не было. А ты замужем была. Или забыла?

Матвей и Катерина рассмеялись. Оба знали, что она была без ума от Михаила, своего супруга, которого уважала и боготворила до того, что все остальные мужчины для нее просто не существовали. Но Михаила вот уже несколько лет не было с ними, да и Люси, жены Матвея, тоже. Просто два старых, много чего повидавших в жизни человека сидели рядышком на кровати, как дети в пионерском лагере, и вспоминали былое.

— Слушай, а чего ты с этими оккупантами делать будешь, когда Лизу вызволишь?

Матвей посуровел лицом и напрягся:

— Не решил еще. Пусть Богу молятся, чтобы с Лизонькой ничего не случилось. Иначе… я за себя не отвечаю. Мне терять нечего. Я их голыми руками порву. А сяду — так и невелика потеря. Все равно уже свое прожил.

— Матюша, не надо так, пожалуйста, ты меня пугаешь! И с Лизой все в порядке будет. Знаешь, у меня есть, как сейчас говорят, шестое чувство. Честное слово, не шучу! Я раньше даже могла увидеть — ну, внутри себя как бы, — где мой муж, и что с ним сейчас происходит. Один раз чувствую — ударился. Вот как есть — ударился. Приезжает домой, — а он на поезде к однополчанину ездил. Спрашиваю: с верхней полки упал? Он на меня смотрит во все глаза: а ты, мол, откуда знаешь? Только я о том мало кому говорила, сам понимаешь, какое время было…

— Слушай, Катюша, а можешь посмотреть, что сейчас с Лизой происходит?

— Не знаю, — растерялась Катерина. — Попробовать, конечно, попробую. Но не уверена, что получится. Я ж только самых близких изнутри вижу.

— Так ты, считай, Лизе родной бабушкой приходишься. Или я не знаю, сколько времени ты с ней во дворе проводила, пока Ирина научной работой занималась? Вот и вспомни про это, когда на Лизу настраиваться будешь.

— Ладно, — зарделась Катерина. — Сейчас. Только ты не смотри на меня, пожалуйста. А то мне неловко как-то.

— Конечно, — ободряюще ответил Матвей и отвернулся.

Через минуты три Катерина осторожно подергала его за рукав.

— Ну, что-то удалось? — спросил Матвей.

— Не знаю. Кажется, Лиза сейчас в кровати. Не связана. Но уйти не может. И… не знаю даже, как сказать…

— Ну же, Катюш! Говори, как есть.

— С головой у нее что-то. Только не спрашивай меня больше ни о чем! Все равно больше чем увидела, не скажу, иначе это вранье получится.

— Да не волнуйся ты так, Катюш. Я просто хотел свои ощущения проверить.

— И что?

— Сходится. Чувствую, что с ней пока вроде как все в порядке. Но в то же время не совсем. Значит, говоришь, с головой что-то? Ладно, нам бы только найти, а там я ее быстро на ноги поставлю.

Катерина ободряюще пожала Матвею руку:

— Так и будет, — и тут же сменила тему, чтобы не говорить дальше о грустном. — Слушай, а мне что-то совсем спать не хочется. Прямо всю ночь готова так просидеть.

— Честно говоря, — признался Матвей, — мне тоже. Даже смешно: молодежь разогнал, чтобы выспалась перед завтрашним днем, а сам сижу, бессонницей маюсь.

— Так молодежи поспать — святое дело. Это нам с тобой три-четыре часа ночью, да пару часиков днем покемарить — и хорош. А у них организмы молодые, пашут на всю мощь и устают так же, до полной разрядки. Природа мудро устроила: нам, старичкам небо коптить и этого хватит. А им все по максимуму подавай, потому что новую жизнь строят, старую меняют. Так и крутится колесо. Вон, в позапрошлом веке только-только паровозы появились, а сейчас уже и в космос летают, и из поросенка теленка вырастить, и тебя скопировать могут без всякого материнского участия.

— Гляжу, Катюш, ты философом заделалась?

Катерина зарделась.

— Скажешь тоже! Это ты у нас ученый, а я как была медсестрой, так ею и осталась. Просто интересно: все вокруг меняется, даже заметить не успеваешь. И каждый день что-то новое творится, чего раньше и в помине не было. А я всю жизнь ужас какая любопытная была. Вот и сейчас: вижу уже плоховато, но все газеты от корки до корки читаю. Особенно, где про открытия всякие рассказывается. Да про путешественников разных. Читаю, и словно сама там побывала, где они прошли. Смешно, да? Путешествую, с дивана не вставая.

— Хорошая нам с тобой, Катюша, жизнь досталась. Трудная, но хорошая, чего уж скромничать.

— Да и не скромничает никто, с чего ты взял? И вообще: давай я тебя чаем с печеньем напою? Все равно не спим, так давай хоть почаевничаем душевно.

— А давай!

Матвей и Катерина поднялись с кровати и тихо, словно заговорщики, отправились на кухню. Катерина прижала палец к губам, мол, тихо.

— Слушай, а от кого мы прячемся? — спросил, наконец, Матвей, пряча в уголках губ улыбку.

— Ой, и вправду — не от кого! Это я по привычке! — расхохоталась Катерина. — Обычно полон дом народа, вот я и стараюсь не шуметь, чтоб не разбудить семейство.

Матвей покачал головой. Общаясь с Катериной он словно сбросил с плеч ни один десяток лет и чувствовал себя — ну, не Гамлетом, конечно, и даже не Айвенго: все-таки не та возрастная категория, как ни крути. А вот Монте-Кристо или Капитаном Грантом — запросто. «Мне бы шашку, да коня, да на линию огня!…» [5]

* * *

Светлана пришла в себя от ноющей боли в руке. Бок тоже ныл, но не так сильно. Судя по тому, что в нос бьет резкий запах лекарств и хлорки, она находится в больнице. А где Сережа? Что с ним?

Светлана открыла глаза и сразу же услышала:

— Родная, ты проснулась? Боже мой, если бы ты знала, как я за тебя переволновался! Хорошо хоть дежурный хирург на месте оказался, он из тебя дробины больше часа доставал! И легкое не задето — это просто невероятно!…

Сергей в белом больничном халате сидел рядом с ее кроватью. Он осунулся, и как показалось Светлане, чуточку побледнел. Впрочем, немудрено. Пройти столько, да еще и раненую жену на себе тащить…

— Сережа, — перебила мужа Светлана, — а как мы досюда добрались? Я только помню, что ты меня на плечи взвалил и понес. А потом — как отрезало. Это ведь деревенская больница, да?

— Если бы так, — вздохнул Сергей. — Районная. В деревне той даже фельдшера нет. Хорошо хоть повезло: председатель колхоза к своей любовнице в гости заехал. А я как раз машину увидел и к ним во двор ломанулся. Они сначала не поняли, что происходит, насторожились. Ну, понятно, дело к ночи, а тут какой-то небритый тип заваливается и еще чего-то хочет. А я им тебя показал, мужик этот, председатель, и говорит: в город ее надо срочно, иначе кранты. И давай своего «козла» заводить.

— Кого? Подожди, ты хочешь сказать, что половину дороги я на муже верхом проехала, а вторую половину — на каком-то козле? Хорошо хоть, не на баране.

— Вот глупая! Это УАЗик козлом зовут, потому что на ухабах козлит здорово и подпрыгивает.

— Ой, — осеклась Светлана, а потом улыбнулась. — А я и вправду не знала.

— Ну, так вот, — продолжил рассказ Сергей. — А председатель-то после баньки, да самогона. Еле-еле на ногах держится. Я даже перепугался. Думаю, ну все: сейчас как завезет нас в какой-нибудь овраг, и хана. Там все и останемся. А он за руль садится, и тут в глазах у него что-то происходит. Словно тумблер переключили. Ей Богу, первый раз такое вижу, чтоб человек на глазах трезвым стал. Тебя на заднее сиденье положили, хозяйка еще одеяло выделила, чтобы ты не замерзла, и вперед.