Когда мы отъезжали, свет фар упал на Бака. Он заслонил лицо рукой и попытался сесть. Даже на расстоянии я увидела его разбитую губу, расквашенный нос и заплывший глаз. Хорошо, что не я была за рулем. А то могла бы его переехать.

Я сказала, в каком общежитии живу, уставилась в окно и за все время, что мы петляли по студенческому городку, больше не смогла выдавить ни слова. Я обхватила себя руками, как будто на мне была смирительная рубашка, и старалась подавлять дрожь, которая пробегала по телу каждые пять секунд. Не хотелось, чтобы молодой человек, сидевший за рулем, видел эти судороги, но поделать я ничего не могла.

Стоянка возле общаги была битком забита. Все места у входа уже заняли. Парень припарковал мой грузовичок в заднем ряду, спрыгнул на асфальт, обошел машину и помог мне сползти с места. Он нажал кнопку, чтобы дверцы закрылись, и передал ключи мне. Я взяла их, изо всех сил стараясь не показывать, как мне плохо. Потом мы пошли к зданию.

— Давай карточку.

Я трясущимися пальцами достала ее из кармана сумочки и передала ему. Заметив у него на костяшках кровь, я охнула:

— Господи! Ты поранился!

Он оглядел руку и мотнул головой:

— Нет, это в основном его кровь.

Тут парень сжал губы и, отвернувшись от меня, приложил карточку к замку. Интересно, молодой человек и внутрь собирался со мной пойти? Вообще-то, я уже очень хотела остаться одна.

Открыв дверь, он протянул карточку мне. В вестибюле было светло, и теперь я могла разглядеть глаза парня: они были серо-голубые и смотрели из-под насупленных бровей. Он во второй раз спросил:

— Ты точно в порядке?

Я невольно поморщилась и, опустив голову, чтобы положить карточку обратно в сумку, кивнула:

— Да, все нормально.

Он понял, что я вру, и со вздохом провел рукой по волосам:

— Может, все-таки позвоним кому-нибудь?

Я покачала головой. Мне нужно было скорее добраться до своей комнаты и упасть на кровать.

— Спасибо, не надо.

Я проскользнула в вестибюль, стараясь не задеть парня, и направилась к лестнице.

— Джеки! — мягко окликнул он, все еще стоя в дверях. Я оглянулась, держась за перила, и мы посмотрели друг на друга. — Ты ни в чем не виновата.

Я больно прикусила губу, кивнула и побежала наверх, стуча каблуками о бетонные ступеньки. На площадке второго этажа я резко остановилась и обернулась еще раз. Парень уже ушел.

Я не знала, как его зовут. До того вечера мы не только не встречались, но, по-моему, я даже мельком его не видела. Иначе бы запомнила эти удивительно ясные глаза. Так что я понятия не имела, кто он. А он назвал меня по имени. Причем не Жаклин, как было написано в моей карточке, а Джеки — так окрестил меня Кеннеди, когда мы еще учились в старших классах.

* * *

За две недели до этого.


— Вернешься к себе или переночуешь у меня? — Мой голос звучал кокетливо, напевно. — Эрин поехала на выходные к Чезу, потому что его соседа сейчас нет в городе. Выходит, я буду совершенно одна…

Мы с Кеннеди встречались без одного месяца три года. Не было смысла прикидываться скромницей. Эрин уже стала называть нас пожилой супружеской парой. «Завидуй молча!» — отшучивалась я, а она отвечала: «Да иди ты!»

— Мм… зайду к тебе ненадолго.

Мы как раз въехали на стоянку общежития, и он потирал шею в поисках места для парковки. Выражение его лица показалось мне странным. В груди кольнуло от предчувствия чего-то недоброго, и я нервно сглотнула:

— С тобой все хорошо?

Если Кеннеди потирает шею, значит его что-то сильно беспокоит. Он бросил взгляд в мою сторону:

— Да, все отлично.

Он втиснул машину на первое же свободное место между двумя пикапами. Обычно он никогда не парковался как попало. Следил, чтобы его драгоценному «БМВ» было просторно, а то, не дай бог, на дверце будет царапина. Ну а теперь Кеннеди явно что-то беспокоило. Наверное, он волновался из-за промежуточной аттестации, особенно по введению в матанализ. К тому же в их общаге в ближайший вечер устраивали тусовку, а перед аттестацией это было, конечно, очень некстати.

Я потянула Кеннеди за собой, и мы зашли в задний подъезд: я побаивалась ходить там одна, но, когда со мной был мой парень, эти грязные стены, залепленные жвачкой, и этот затхлый кислый запах не наводили на меня ужаса. Я взбежала по лестнице, и мы оказались в коридоре.

Я стала открывать дверь, оглядываясь на Кеннеди. На белой доске, где мы с Эрин и прочими соседками писали друг другу записки фломастерами, кто-то старательно изобразил пенис. Я покачала головой. Нравы в нашей общаге были не такие цивилизованные, как расписывалось на сайте колледжа. Иногда мне казалось, что меня окружают двенадцатилетние.

— Завтра вечером скажешь, что приболел, — предложила я, дотронувшись до его руки. — Давай спрячемся здесь и будем все выходные заниматься. Закажем себе еду… и еще что-нибудь поделаем для поднятия настроения… — Я игриво улыбнулась, а он уставился на свои ботинки.

У меня быстро забилось сердце, и мне вдруг стало жарко. Что-то точно было не так. Мне хотелось услышать от Кеннеди все как есть и ничего себе не надумывать. Эта ситуация была для меня как гром среди ясного неба, ведь мы так давно не сталкивались ни с какими проблемами и не ссорились по-настоящему.

Войдя в комнату, Кеннеди сел на стул возле письменного стола, а не на кровать. Я подошла, наши колени соприкоснулись. Может быть, он скажет мне, что просто волнуется из-за экзаменов или у него плохое настроение? Мое сердце тяжело стучало.

— Кеннеди? — Я положила руку ему на плечо.

— Джеки, нам нужно поговорить.

У меня еще громче застучало в ушах, и пальцы соскользнули с его плеча. Сцепив руки, я села в трех футах от Кеннеди. Во рту все пересохло, и я не могла даже глотать, а не то что говорить. Он тоже молчал, стараясь не смотреть мне в лицо. Это продолжалось минуты две, но они показались мне невыносимо долгими. Наконец он поднял на меня глаза. Печальные очи. О боже мой, боже мой, боже мой…

— У меня кое-какие… сложности… с другими девушками.

Я моргнула. Не сиди я в этот момент на кровати, у меня подкосились бы ноги и я бы упала.

— Что ты хочешь этим сказать? — прохрипела я. — Что это за сложности и какие еще другие девушки?

Он тяжело вздохнул:

— Нет, это не то, о чем ты подумала. Я ничего такого не сделал. — Он отвернулся и снова вздохнул. — Но наверное, мне бы хотелось.

— Чего? Не понимаю…

Мой мозг отчаянно пытался найти словам Кеннеди какое-нибудь объяснение, но от этих попыток становилось еще паршивее. Он встал, два раза прошелся по комнате, а потом снова сел, уперев локти в колени и сцепив пальцы.

— Ты знаешь, как для меня важна моя будущая карьера юриста и политика. — (Я кивнула, все еще не оправившись от потрясения и изо всех сил стараясь не потерять самообладания.) — И ты ведь знаешь наших девчонок? — (Я опять кивнула. Когда Кеннеди еще только переехал в общагу, из-за этих-то девчонок я и беспокоилась. Да видно, мало.) — Так вот есть одна девушка… Несколько девушек… Они… В общем…

Я старалась говорить спокойно и рассудительно:

— Кеннеди, ты несешь какую-то бессмыслицу. Ты ничего не сделал, но хочешь сделать?

Тут он посмотрел на меня так, что обманываться было уже невозможно:

— Да, хочу.

Лучше бы он просто взял и ткнул меня кулаком в живот — ведь понимать слова мой мозг все равно отказывался, а физическое воздействие, наверное, понял бы.

— Хочешь? Какого черта ты хочешь?

Кеннеди вскочил со стула и протопал до двери и обратно, отмерив с десяток шагов:

— А ты как думаешь? Господи! Не заставляй меня это говорить!

— Почему же? — Я недоуменно раскрыла рот. — Если ты хочешь что-то сделать, так почему… какого хрена ты не можешь об этом сказать? И при чем тут твоя карьера?

— Я как раз пытался объяснить. Мы все знаем, что для человека, который хочет победить на выборах, нет ничего хуже, чем вляпаться в какой-нибудь скандал. — Кеннеди уставился на меня так, будто я была его противником на предвыборных дебатах. — Но я всего лишь человек. Хотя бы, пока я молодой, мне нужно, что называется, перебеситься. Если я буду себя сдерживать, то потом все эти желания станут только сильнее, так что я не смогу с ними справиться и моей карьере придет конец. — Он беспомощно развел руками. — Поэтому я должен дать себе волю сейчас, пока мои приключения еще ничем мне не грозят.

Я твердила себе, что этого не может быть. Мой парень, с которым мы встречались три года, хочет порвать со мной для того, чтобы без зазрения совести путаться с однокурсницами. Я зажмурилась и попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла. В комнате не хватало кислорода. Ничего не говоря, я смотрела на Кеннеди. Он стиснул зубы и процедил:

— Ладно. Я-то хотел тебя подготовить… Думал, просто расстанемся по-хорошему, без сцен. Но, видно, глупо было на такое рассчитывать.

— Ты называешь это «расстаться по-хорошему»? И для тебя это просто? Кинуть меня, чтобы кувыркаться с другими девчонками и не чувствовать себя виноватым? Ты серьезно?

— Серьезней не бывает!

Запуская в Кеннеди учебником по экономике, я подумала: «У него даже не осталось для меня человеческих слов — одни только вонючие штампы!»

ГЛАВА 2

Меня разбудил голос Эрин:

— Жаклин Уоллес, поднимай задницу с кровати и беги спасать свой средний балл! Боже мой, ну нельзя же так забивать на учебу из-за парней! Ты потом все это не расхлебаешь!

Я негодующе хмыкнула в одеяло и только потом высунула голову:

— А кто тут забил на учебу?

Эрин минуту назад вышла из душа и стояла подбоченясь, замотанная в полотенце:

— Ха-ха! Очень смешно. Вставай.

Я фыркнула, продолжая лежать:

— У меня со всеми предметами все в порядке. Могу я хоть один завалить?

Эрин разинула рот:

— Ты сама-то себя слышишь?

Я себя слышала. Моя трусость бесила меня не меньше, чем мою подругу. А может быть, даже больше. Но я и думать не могла о том, чтобы трижды в неделю по часу отсиживать рядом с Кеннеди. Я не знала, как он собирался пользоваться своим новым статусом свободного мужчины: с кем флиртовать, кого клеить. В любом случае смотреть на это не хотелось. От одних только мыслей становилось паршиво.

И зачем я записалась на тот же курс, что и он? В начале семестра он спросил меня, почему я решила ходить на экономику. Ведь я получаю музыкальное образование, и это для меня необязательный предмет. Вдруг Кеннеди уже тогда чувствовал, что нашим отношениям скоро придет конец? Или даже знал?

— Не могу я.

— Еще как можешь! — Эрин стянула с меня одеяло. — Теперь вставай и иди в душ. Если я из-за тебя опоздаю на французский, месье Бидо замучает меня своим passe compose.[1] Я и по-английски в прошедших временах не сильна, а уж en francais,[2] да еще в такую рань, я вообще двух слов не свяжу.

Я подошла к аудитории ровно в девять. Кеннеди наверняка был уже там, ведь он никогда не опаздывал. Лекции по экономике проходили в большом зале, где парты располагались амфитеатром. Я шмыгнула в заднюю дверь, сразу же заметив Кеннеди в середине шестого ряда. Место возле него, мое место, было свободно. Доктор Хеллер еще на втором занятии записал, кто где должен сидеть, чтобы он мог сразу видеть, кого нет (посещаемость учитывалась при выставлении зачета). «Придется к нему подойти и объяснить, что я хочу пересесть», — подумала я.

Оглядев аудиторию, я увидела два свободных места сзади. Одно в четвертом ряду от конца, между парнем, который спал, подперев щеку рукой, и девчонкой, которая пила что-то из большущего стакана и непрерывно болтала с соседкой. Другое — в самом верху, рядом с молодым человеком, рисовавшим что-то на полях учебника. Я остановилась на втором варианте. Тут вошел профессор, и «художник» поднял голову. Я остолбенела: это был тот самый парень, который спас меня два дня назад. Если бы я не застыла на месте, я бы развернулась и выбежала из аудитории.

Меня с головой накрыли воспоминания о том ужасном вечере: беспомощность, страх, унижение. Придя к себе в комнату, я свернулась клубком на кровати и всю ночь проплакала. Я облегченно вздохнула, когда Эрин написала мне, что останется у Чеза. На следующий день я решила не рассказывать ей о случившемся: во-первых, не хотела, чтобы она чувствовала себя виноватой, — ведь это она уломала меня пойти на вечеринку, а потом позволила мне уйти одной, а во-вторых, хотелось поскорее это забыть.

— Если все усядутся, мы начнем.

Услышав голос профессора, я вышла из ступора. Все, кроме меня, сидели. Я бросилась к свободному месту между болтушкой и соней. Когда я плюхнулась на прикрученный к полу стул, девушка на секунду обернулась и продолжила свой рассказ о том, где, с кем и до какого состояния она напилась в прошедшие выходные, а парень только приоткрыл осоловелые глаза и даже не пошевелился.