Александра Соколова - Просто мы научились любить.

– Бельчонок, я всё это прекрасно понимаю. Помнишь, я учил тебя отстраняться и смотреть на ситуацию со стороны? Попытайся сделать это сейчас.

– Хорошо.

Инна глубоко вздохнула и попыталась упорядочить собственные мысли.

– Я люблю Лизу. Это стоит принять за аксиому, потому что природу этой любви и причины я объяснить не могу. Она любит меня. То есть… Я думаю, что она меня любит.

– Но точно ты знать не можешь, верно? – в голосе Николая Валерьевича прозвучало скорее утверждение, нежели вопрос.

– Верно… – прошептала Инна пораженно. – Но ведь и она не может быть уверена на все сто процентов. Однажды я сказала ей о своей любви, но момент был неудачный, и едва ли она меня услышала. То есть то, что есть константа для меня, не обязательно константа для неё. И наоборот. Не будучи уверенной в моей любви, Лиза, наверняка, не уверена в нашем совместном будущем. И есть еще немаловажный нюанс: она не уверена в том, что мы сможем быть вместе долго, потому что мы вообще не были вместе в общепринятом смысле этого слова.

– Всё правильно, малыш. Кроме эмоций, между вами ничего не было. А эмоции, как говорится, на хлеб не намажешь.

– Если ты о деньгах, то с этим не будет проблем! – вспыхнула Инна.

– Нет, я не об этом, – возразил отец, – Я о том, что твоя эмоциональность попала в одну тональность с её эмоциональностью, но у вас обеих до сих пор скрыты личные привычки, предпочтения, и прочее – всё то, что обычно называют бытовыми моментами.

– Бытовые моменты легко воспринимаются, когда есть любовь, пап!

– Конечно. Это слова шестнадцатилетней девочки, которая решила выйти замуж на шестнадцатилетнего мальчика.

– Ты прав, – неожиданно засмеялась Инна, – Я действительно думала, что эта мысль меня когда-то уже посещала.

– Вот именно. Инчонок, ты прекрасно знаешь, что совместная жизнь двоих людей подразумевает собой массу деталей, многие из которых могут быть неприятны, раздражительны и просто омерзительны. Но это факт. Посуди сама: прежде чем выйти замуж за Андрея, ты знала, каков он, когда злится, когда радуется, когда у него плохое настроение. Ты знала его с многих сторон. С какого количества ракурсов ты знаешь Лизу?

– Только со стороны своих эмоций, – прошептала Инна, – Пап… Но я люблю её.

– Верю, бельчонок. Тогда скажи мне, почему ты беспокоишься? Ты хочешь знать, как поступить, чтобы она ушла от мужа и была с тобой?

– Нет, пап. Я хочу знать, как поступить правильно.

Горечь, прозвучавшая в словах дочери, заставила Николая Валерьевича надолго замолчать. Он думал о том, как быстро взрослеют дети. О том, что не так он сделал в воспитании дочери. И о том, как вернее ответить – так, чтобы дочь осталась такой же, какая она была раньше, или так, чтобы она была счастлива.

– Тебе нужно поговорить с Лизой, – сказал он, приняв решение, – Я знаю тебя, доченька, и уверен, что ты не сделаешь ничего, чтобы оскорбить чужие отношения. Поэтому тебе нужно просто поговорить с ней и рассказать о том, как ты видишь ваше будущее. И выслушать её. Тогда она хотя бы будет знать, на что пойдет, если оставит мужа. А ты будешь знать, что ждет тебя, если она это сделает.

– Спасибо, пап, – подумав, ответила Инна. – Ты прав, конечно. Впрочем, как и обычно. Я пойду, пожалуй, прилягу. Спокойной ночи.

– Я люблю тебя, Инчонок. Спи хорошо.

Лёша вернулся домой точно в срок – ровно через неделю после рождения Даши. Он приехал рано утром, когда Лиза еще спала. Осторожно открыл дверь, так же осторожно поставил на пол сумку и, не разуваясь, прошел по комнатам – с замиранием сердца ожидая, когда же… когда же появится в глазах кроватка с самым дорогим и любимым человечком в мире.

И она появилась. Словно со стороны увидел Алексей эту сцену: высокий мужчина, одетый в кожаную куртку и нервно трущийся подбородком о ворот свитера, подошел к маленькой кровати и замер, не в силах отдернуть полог.

Сквозь прозрачную ткань было видно тесно завернутого в пеленки ребенка. Маленького. Ужасно – до дрожи! – маленького. И удивительно красивого.

– Моя дочь, – выдохнул, наконец, Лёша и осторожным движением медленно отодвинул полог. Он протянул руку, но так и не коснулся лица дочери.

Господи, какая она маленькая… Страшно даже дышать в её сторону, не то что потрогать. Кажется – выдохнешь сильно, и случится что-то непоправимое. Маленькая, но какая красивая! Как мило она шевелит во сне губами, как смешно подрагивают пухлые щечки.

– Лёшка! – раздался приглушенный голос от двери, и Алексей резко обернулся. В дверном проеме стояла розовая со сна, растрепанная и бесконечно любимая Лиза.

– Я тебя разбудил?

– Да, я проснулась от того, что дверь открылась. Здравствуй, хороший мой. Я так рада тебя видеть…

Обрушилась стена. Разом ушло всё то напряжение и боль, что преследовали Алексея все последние дни. Его жена снова была рядом, снова была женой: и в её объятиях, в её дыхании, в её запахе он не видел ничего фальшивого. Только радость и нежность. Только счастье, от того, что муж вернулся домой. Вернулся, чтобы быть рядом с ней и их дочерью.

Время шло. Незаметно наступил март, и совершенно неожиданно в Таганрог пришло тепло. Растаял залив, и стайки студентов снова высыпали на улицу. Прогуливаясь по набережной с коляской, Лиза улыбалась их радости и веселью. Казалось, все вокруг разом сбросили с плеч зимнюю депрессию и начали просто наслаждаться жизнью.

Заботы о дочери и муже не смогли вытеснить из Лизиного сердца память об Инне, но немного притупили её. Она даже почти не вспоминала их последний телефонный разговор.

Инна позвонила через несколько дней после возвращения Лёши. Она была привычно спокойна, уверенна и заботлива. Поинтересовалась здоровьем Даши, самочувствием Лизы. И попросила о встрече…

Многое пришлось пережить Лизе за этот короткий разговор. Тяжело было говорить, слова и звуки застревали в глотке и мешали дышать. Но всё же она отказала. И попросила – снова, в который раз! – дать ей немного времени. Инна согласилась, конечно. Но обе они понимали, что на этот раз «немного времени» растянется на всю жизнь.

Лёшка был рядом. Когда Лиза повесила трубку и посмотрела на мужа, она вдруг почувствовала, что поступила правильно. Этот мужчина – отец её дочери. Он так любит их. Так заботится. И они должны быть вместе.

– Девушка, а можно с вами познакомиться? – раздался откуда-то слева веселый голос. Лиза обернулась испуганно и тут же рассмеялась собственному страху: рядом с ней вышагивал коротко стриженный, одетый в ярко-оранжевую куртку, Саша Прокофьев.

– Ты меня напугал, бессовестный. Привет!

Они обнялись. Через Лизино плечо Саша попытался заглянуть в коляску, но наткнулся на чувствительный тычок в живот.

– Куда лезешь? Даша спит.

– Так я ж её не на танцы собираюсь приглашать, мне посмотреть только… Ну, Ломакина! Пропусти, а?

– Ладно, смотри, что ж с тобой делать.

Довольный Прокофьев рванулся к коляске, осторожно – не дыша – отодвинул прикрывающую ткань и, открыв рот, замер. Довольная Лиза стояла рядом, уткнувшись в плечо друга.

– Лиз… А чего она такая… маленькая? – спросил, наконец, Саша.

– Дурак ты. Ей всего три недели, какой же ей еще быть?

– Ну… А почему она такая… скукоженная?

– Она не скукоженная! – Лиза захохотала приглушенно и вернула ткань на место. – Много ты понимаешь в детях. Ты вообще какими судьбами тут?

– Тебя искал. Соскучился.

– Неужели? Ну, раз соскучился – пойдем, домой меня проводишь.

– А в гости пригласишь? – Прокофьев отобрал ручку коляски у Лизы и зашагал вперед.

– Если будешь себя хорошо вести – обязательно.

Шли долго. По каменной лестнице с коляской подниматься было бы нереально, и поэтому идти пришлось через порт – кружной дорогой. Где-то на полпути позвонил Лёша и сообщил, что Кристина с Толиком сегодня заглянут в гости.

– Прокофьев, откуда у тебя такой талант появляться вовремя? – спросила Лиза, отключая телефон. – Нам с тобой нужно зайти в магазин и купить алкогольные напитки.

– А какая связь между моим талантом и алкогольными напитками?

– Тебе не понять, – засмеялась, и прибавила шаг.

Хрустальные бокалы, огромные плоские тарелки и серебряные приборы – всё это напоминало гостям о традициях семьи Ломакиных.

– Где вы шлялись так долго? – спросил Лёша, улыбаясь входящей в комнату Лизе.

– Гуляли, – ответила та и подмигнула Кристине и Толику, – Всем привет. Я Прокофьева привела.

– Тогда я пошла домой, – Кристина приподнялась со стула и сделала шаг к выходу, – Терпеть эту балаболку – выше моих сил.

– Сама ты балаболка, – засмеялся Саша. Они с Кристиной тепло обнялись и упали вместе на диван.

Лиза молча поцеловала мужа в макушку и вышла, чтобы уложить дочку в кроватку. Этот процесс затянулся, и когда она вернулась в комнату, там уже снова началась пикировка.

– Итак, – провозгласил Алексей, – Предлагаю выпить за Дарью Алексеевну Ломакину, нашу дочь.

– Ломакину ли? – хмыкнул Толик, заставив Лизу замереть в дверном проеме.

– Не понял… Какие-то проблемы? – Лёша так сильно сжал бокал, что еще немного – и он треснул бы.

– Никаких. Лёха, а ты не слишком ли рано присваиваешь Дарье свою фамилию и отчество?

Напряжение. Если бы оно могло быть сильнее, чем было, то, наверное, квартиру и всех присутствующих разорвало бы на части. Кристина, вспыхнув, ударила мужа по спине, а Лиза замерла, с ужасом глядя на Лёшу.

– Если у тебя есть другие предложения в плане фамилии и отчества – я готов их выслушать в частном порядке, – холодно сказал Алексей. Улыбка на его лице осталась, но выглядела, словно румянец: только подуй холодным ветерком – и вот его уже нет.

– Конечно, есть! – захохотал Толик. – Например, один вариант…

– Заткнись, – раздалось со стороны дивана, и Саша Прокофьев выпустил Кристину из своих объятий, – Чувак, тебе не кажется, что пора бы выпить кофе?

– Нет, мне не кажется, чувак, – пьяно покачиваясь, Толик поднялся на ноги и шагнул в сторону Алексея. – Я задал вопрос и хочу услышать ответ.

– Ответ? – Лёша шагнул навстречу и спокойно развел руки. – Толь, здесь не может быть никакого ответа. Ты ставишь под сомнение мое отцовство? Ты ставишь под сомнение преданность моей жены?

– Да, ставлю! – с апломбом заявил Толик. – И то, и другое!

Алексей замер на мгновение, потом вдруг улыбнулся и кивнул устало:

– Ты наш гость. Давай выпьем, Толь. Раз за мою дочь ты пить не хочешь – то за всех присутствующих, надеюсь, не откажешься?

– Не откажусь.

В полной тишине гости чокнулись бокалами и опустошили их. Лиза начала накладывать на тарелку Алексею закуски, а Кристина еще раз обожгла тяжелым взглядом мужа.

– Прокофьич, по коньячку? – предложил Лёша минуту спустя. – Лизок, включи музыку, а то как на похоронах сидим.

– С удовольствием, – оживился Саша и поднялся на ноги, – Господа, предлагаю выпить за хозяев этого дома. И пожелать им счастья, здоровья и огромного терпения. Ура, товарищи!

Это простодушное «ура, товарищи» растопило лёд, и вскоре все уже общались, как ни в чем ни бывало. Все, кроме Лизы. Она сидела на стуле у окна и, игнорируя компанию, смотрела на вечерний двор и одинокую фигуру на лавочке.

Эта фигура… Что-то смутно знакомое почудилось в ней Лизе. Большой плащ, или пальто. Опущенные плечи и голова. Осанка…

– Я сейчас приду! – воскликнула Лиза, вскакивая и убегая из комнаты. – Развлекайтесь!

Пальто. К черту! Ботинки… Заедает молния. Рывок. Еще один. К черту! Где тапочки?

Ступеньки кидаются в глаза одна за другой, сердце колотится где-то под горлом, и не вздохнуть, не выдохнуть – совсем остановилось дыхание.

Улица. «Здравствуйте, теть Тань» – соседке. Двор. Ступни вязнут в песке, так и тянет споткнуться и упасть на землю.

Лавочка. Темная фигура на ней.

Здравствуй…

– Здравствуйте, – сидящий на лавочке мужчина обернулся и недоуменно посмотрел на Лизу, – Я здесь жду одного человека, так что не стоит беспокоиться…

– Я не беспокоюсь, – медленно прошептала, – Извините… Обозналась.

Спотыкаясь и пытаясь сдержать ком в груди, поднимающийся к горлу, Лиза пошла в сторону подъезда. Нечто очень печальное и трагическое было в её опущенных плечах и сжатых в замок ладонях. Как будто из жизни разом ушла вся радость. Как будто ничего хорошего уже никогда не будет.

Мне так плохо без тебя. Я стараюсь, стараюсь держать себя в руках, не думать о тебе, я выбрасываю из памяти всё, что было с тобой связано, но я не могу… Не могу без тебя. Не хочу без тебя.