– Да всё хорошо, Лёш. Правда. Я далека от идеи запереть любимого человека в клетке своей любви. Если ей захочется уйти – пусть уходит. Если захочется остаться – пусть остается. Это же Лизина жизнь, а не моя – и она имеет право строить её так как ей хочется.

– А как же ты?

– А я буду строить свою. Пойми, Лёш, невозможно обрести счастье ценой несвободы любимого человека. Верность – это когда я не хочу изменять, а не когда хочу и не делаю этого.

– Значит, ты считаешь, что нужно идти на поводу любого своего желания? – Возмутился Лёша. – Зачесалось – и вперед?

Инна поморщилась, но извиняться он не стал. Подумаешь, тоже мне, интеллигентная штучка. Слово как слово, ничего неприличного. А то что получается? Явление есть, а слова нет? Так не бывает, ясно?

– Ты готов меня послушать или хочешь просто поругаться?

Вопрос Инны застал Лешу врасплох. Он принялся наконец есть салат и задумался – а правда, чего он хочет добиться этим разговором? Сбросить пар или прояснить для себя что-то, чего, кажется, не понимает, но что понимает взрослая и умная Инна?

– Я слушаю, – подавившись и откашлявшись, наконец, сказал он, – говори.

– Хорошо, – Инна сделала рукой привычный жест, поправляя волосы и продолжила, – Лёш, я не считаю, что нужно идти на поводу у любой идеи, которая возникнет у тебя в голове. Я считаю всего лишь, что нужно следовать своим желаниям, неся при этом полную ответственность за их осуществление и соизмеряя их прежде чем выполнять.

– Что? Прости, я…

– Я объясню. Не бывает в человеке только одного желания в один момент. Это было бы слишком просто. Обычно их гораздо больше. Например, я хочу поцеловать эту симпатичную официантку и при этом хочу быть верной женой. Понимаешь? Два желания, взаимоисключающие друг друга. И я просто выбираю, какое желание для меня важнее, только и всего, и осуществляю его.

– А если они равнозначные?

– Тогда я просто ничего не делаю.

– А смысл? Что от этого изменится? – Лёша слушал зачарованно, даже про еду опять забыл.

– Измениться может многое – например, одно из желаний всё-таки станет сильнее. Или появится третье, которое пересилит эти два. Или одно из них исчезнет. Да всё что угодно может быть, на самом деле. Важно, что это будут МОИ желания и МОЁ решение. И целуя официантку, я буду знать, что вечером мне правда будет трудно смотреть жене в глаза, но это будет моя ответственность и я буду к ней готова.

С этими словами Инна поставила на стол опустевшую чашку, подмигнула Леше, и достала из сумки мобильный телефон.

– Давай расплачиваться и поехали, – сказала она, – меня беспокоит, что Даша так долго вдвоем с дедушкой – как бы они там дом совсем не разнесли в своих буйных играх.

Лёша молча кивнул и позвал официанта. Ему было нечего сказать.

Глава 6.

Даже перед родами она не нервничала так сильно. Волнение стучалось в виски, пробегало по рукам и заканчивалось в дрожащих кончиках пальцев. А после звонка Леши к волнению добавилась еще и злость.

– Я понял, что ты приняла решение, и переубедить тебя невозможно, – сказал он холодным страдальческим тоном, который так и кричал: «Ты виновата! Ты плохая мать!», – но хочу, чтобы ты знала: ты совершаешь большую ошибку.

Она не выдержала тогда, и раскричалась в ответ. О том, что если уж он всё понял и не хочет переубеждать – зачем тогда звонить и говорить все эти ненужные слова? Зачем давить на чувство вины и чувство жалости? Как будто она без него не чувствовала себя плохой матерью. Как будто она и без него не чувствовала, что совершает ошибку.

После Лёши позвонила Кристина, сообщить, что они с Толиком не смогут отвезти её на вокзал, потому что машина сломалась, и Толик повез её в автосервис. Затем – Инна, с пожеланием удачи и новостью о том, что хочет забрать Лёку на выходные на дачу, а Лёшка сопротивляется, потому что его родители не справятся с двумя активными детьми сразу. После – директор школы с сообщением, что Евгения Васильевна, конечно, оформила отпуск на месяц, но пусть имеет ввиду, что по возвращению вполне может получить уведомление об увольнении.

А когда окончательно выведенная из себя Женя в сердцах выключила мобильный и швырнула его на кровать, зазвонил городской и Марина тихим и печальным голосом сообщила, что лучше бы им было полететь на самолете, потому что на улице страшная жара и в вагоне – хоть и купейном – они умрут от перегрева.

– Ну и прекрасно! – Заорала в ответ раскрасневшаяся и растрепанная Женя. – Так ты еще быстрее найдешь Лёку – она обязательно приедет на твои похороны.

И бросила трубку.

Она стояла посреди комнаты, окруженная разбросанными по полу вещами, и намеревалась заплакать. Но многолетняя привычка сначала делать, а потом думать, взяла верх, и помогла собраться.

Сглотнув непрошенные слезы, Женя покидала в чемодан нужные вещи, остальные кое-как распихала по полкам, перекрыла воду, газ, несколько раз проверила утюг, натянула на себя старые шорты и майку, и – уже немного успокоенная – вызвала такси.

– Ожидайте, машина будет через десять минут, – сказал приятный голос диспетчера, и Женя, обессиленная, упала на диван.

Ну что ж. Назад пути нет. Похоже, что она и правда это делает – едет черт знает куда с Мариной искать свою первую любовь. Чем не сюжет для приключенческого романа?

Звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Все, кто хотел, уже позвонили по телефону. Разве что соседка? Господи, только этого еще не хватало…

Она решительно дошагала до прихожей, и распахнула дверь. Сюрприз. На пороге стояла вовсе не соседка, а зареванная и бледная до синевы… Лиза.

– Что случилось? – От удивления Женя даже не подумала пригласить подругу войти – так и стояла в дверном проеме, раскрыв рот.

– Женька, можно я поживу у тебя, пока ты не вернешься? – Выпалила Лиза. И только теперь Женя заметила стоящую у её ног объемную дорожную сумку.

О, Господи. Этот день никогда не кончится.

Женя за руку втащила Лизу в квартиру, закинула следом сумку, и посмотрела на часы.

– Так. У меня есть ровно десять минут до прихода такси. Так что рассказывай четко, ясно, и быстро. Какого черта у вас произошло?

Лиза сглотнула, потерла глаза и растерянно уставилась на Женю – она ожидала совсем другой реакции, никак не этой.

– Я… Мне нужно побыть одной и подумать, – пробормотала она, – я не могу жить с Инкой под одной крышей и знать, что я влюблена в другого человека. Это ужасно, и нечестно.

– А она знает о твоих планах?

– Знает. Она привезла меня сюда.

Женя задохнулась от возмущения. Ох уж эти Рубины… Инка – сумасшедшая, это давно ясно. Почему она позволяет Лизе творить с собой такие вещи?

– Ладно, я поняла. Ты хочешь пожить одна. А Даша?

– Даша на даче у бабушки и дедушки. Я… Жень, я очень устала, и мне нужно разобраться в себе. Мы не разводимся, и я не собираюсь изменять Инке. Просто я устала… Очень устала…

Предательские слезы снова потекли по её щекам, но сочувствия в Жене это не вызвало ни на грамм.

– Ладно, Лиза, я не буду читать тебе нотаций и давать советов. Конечно, ты можешь пожить здесь до моего возвращения. Но ты учти, что я вернусь через месяц, а жизнь – это более продолжительное мероприятие. И может случиться так, что однажды тебе будет просто некуда убегать.

Снизу раздался сигнал. Такси.

Женя заторопилась – вручила Лизе ключи, снова открыла водопровод и газ, показала, где лежат телефоны для вызова ЖЭКа, на ходу чмокнула в щеку, и с чемоданом в руке вышла из квартиры. Вслед ей летели слова благодарности, но она их уже не слышала. Или не хотела слышать.

На Новый вокзал они приехали как раз вовремя – до отхода поезда оставалось пятнадцать минут, и Марина, уже закинувшая свои вещи в купе, прохаживалась туда-сюда по перрону, покуривая и отбиваясь от настойчивых предложений познакомиться.

– Ты попроще одеться не могла? – На ходу спросила Женя, заталкивая свой чемодан по ступенькам вверх в вагон. – Не в кругосветный круиз едем.

Марина только пожала плечами – одета она и впрямь была несколько неподходяще для дальней дороги, но кто мог её винить? Ей еще не приходилось ездить в поездах дальнего следования. Оставалось только надеяться, что голубое приталенное платье и белые босоножки на высокой шпильке переживут эту поездку и не превратятся в тряпки от грязи и копоти провинциальных вокзалов.

В купе кроме них двоих пока никого не было – наверное, другие пассажиры подсядут в Ростове, или на другой станции. Женя забросила чемодан наверх, сбросила шлепки и одним движением закинула свое сильное тело на верхнюю полку. Легла лицом к окну, отодвинула шторку, и вздохнула.

Несколько лет назад, возвращаясь в Таганрог, она давала себе слово, что больше никогда отсюда не уедет. И вот, уезжает… Нет, конечно, не навсегда, всего на месяц, но всё же, всё же… Уезжает в поисках Лёки, которая однажды пообещала ей ждать, здесь, на этом вокзале, на этом перроне. Ждать столько, сколько понадобится.

Не сбылось. Ничего не сбылось из того, что они загадывали, о чем грезили, что обещали друг другу. Жизнь всё расставила по своим местам и сделала неважным то, без чего когда-то невозможно было жить. И важным – то, от чего легко можно было отказаться.

– Поезд «Кисловодск-Москва» отправляется с третьего пути. Просьба провожающих выйти из вагона.

Голос диспетчера показался очень знакомым – наверное, они везде одинаковы, эти голоса, в любых городах и на любых станциях. И на секунду Женька подумала – а вдруг? А вдруг, через год, через десять, или даже двадцать лет, она снова приедет сюда, на этот вокзал, и увидит стоящую на перроне Лёку. И снова, как раньше, появится в груди, это звенящее, восхитительное и легкое ощущение любви и радости. И снова, как раньше, потянутся руки, сомкнутся в замок, и пузырьки счастья заискрятся в крови, поднимаясь от бешено колотящегося сердца к зрачкам. А вдруг, а? Ну, вдруг?

Скрипнула закрывающаяся дверь. Плавящийся от жары асфальт за окном пришел в движение. И застучали колеса. Сначала тихо, а потом все громче, громче, и громче…

Нет вдруга. Нет. И никогда не было.

– Сколько мы будем ехать до Питера? – Спросила Марина откуда-то снизу – наверное, села на нижнюю полку. – Сутки?

– Больше. Двадцать часов до Москвы, а оттуда еще восемь до Питера.

Женя вернулась взглядом за окно – там пробегали веселенькие летние дачи, зеленые деревья и трава. Даже в купе оглушительно пахло летом и солнцем. И вдруг ушло куда-то волнение, исчезли страхи – Женька даже заулыбалась от попавшего ей в глаза солнечного зайчика. Монотонный стук колес успокаивал, убаюкивал, и – одновременно – обещал неведомые приключения.

Где-то внизу снова завозилась Марина. Женька свесила голову со своей полки и увидела её кучерявую макушку и обнаженную спину – она стояла, наклонившись над своим раскрытым чемоданом.

– Что ищем? Курицу и яйца?

Марина испуганно дернулась и посмотрела вверх.

– Что? Ты не знаешь об этой славной русской традиции? В поезд надо брать с собой жареную курицу, вареные яйца и помидоры. И поедать всё это под водку и задушевные разговоры.

– В проспекте было указано, что здесь есть ресторан, – растерянно сказала Марина.

Женька захохотала. Она смеялась так искренне и громко, что следом за неё стала улыбаться и Марина.

– Конечно, тут есть ресторан. Но мы вряд ли сможем есть то, что там подают. Так что готовься, Маринка, тебя ждут жирные чебуреки на станции, черешня на развес и теплое пиво.

– Если ты и правда собираешься со мной при этом разговаривать, я пожалуй, пожертвую своей поджелудочной, – улыбнулась Марина.

Женька замерла. Чего это ты развеселилась, интересно? Забыла, с кем едешь, и куда? Быстро. И часа не прошло, а ты уже готова с ней беседы беседовать?

А с другой стороны – ведь вам предстоит вместе провести месяц. Целый месяц, черт бы его побрал. И если уж придется этот месяц как-то общаться – надо хотя бы сделать это общение приятным.

– Думаю, так или иначе, разговаривать нам придется, – сказала она холодно, – в пределах разумного.

– Конечно, в пределах, – кивнула Марина, – кто бы сомневался.

И снова нагнулась над чемоданом.


***

Ночь нагнала поезд, когда он пересекал Украину и откидные столики купейных и плацкартных вагонов уже ломились от сахарных желтых дынь и бутылок перцовки, купленных на полустанках у веселых старушек в белых платочках.

Женя сидела на своей полке в одних трусах и футболке, задумчиво покачивая голыми ногами и внимательно слушая интеллигентную, но немножко прерывистую речь соседа напротив.

– И тогда, Женечка, мы приходим к отрицанию мира как такового через познание его же, и нам остается только признать, что мира нет. Именно потому, что он есть.

С этими словами сосед смешно потряс пальцем и подтянул съезжающие от постоянных ерзаний шорты.