Я глубоко вздохнул, скатился по ступенькам и медленно пошел в сторону Джеки, готовый в любой момент повернуть.

Процентов на девяносто пять я был уверен, что мне не стоило приходить на эту вечеринку.

Дойдя до последнего ряда, Джеки открыла дверцу грузовичка с блестящим темным кузовом. Интересно. Я не представлял ее за рулем пикапа. Скорее мог бы подумать, что она ездит на маленькой спортивной машине или компактном хетчбэке. Приятель-вампир подошел к ней. Распахнутая дверца заслонила обоих. Я толком не видел их, да и не хотел любоваться чужими засосами.

Пора было поворачивать. Но мне не давало покоя то, что вампир, приближаясь к Джеки, ее не окликнул. В лучшем случае он просто любил пугать женщин на безлюдных парковках. В худшем…

Она вскрикнула. Всего один раз. И тут же умолкла.

Я замер. А через секунду побежал.

В последние три-четыре года я редко давал волю своему темпераменту, поскольку слишком хорошо знал, каковы могут быть последствия. Но я слетел с катушек, когда увидел, как этот тип всей тушей придавил Джеки к сиденью грузовичка, а она плакала и просила его прекратить. Никакие доводы рассудка не помешали бы тому, что теперь должно было произойти, если бы я не унялся.

А униматься я не собирался.

Схватив урода за рубашку обеими руками, я выдернул его из грузовичка. Он был пьян. Напившись до такого состояния, дебилы начинают казаться себе крутыми: «Я просто супер! Сяду за руль, и никаких проблем!» Промычать слово или два он еще мог, но дать отпор свидетелю его скотства – нет.

Я знал, что делал.

Я собирался его убить, оставив мысли о последствиях на потом. Я относился к этому не как к идее или предположению, а как к решенному делу. Для меня он был уже покойником.

Мои первые два удара оказались для него полнейшей неожиданностью. Он застыл с запрокинутой головой. Как это так? Хищник в считаные секунды превратился в жертву!

Дерись со мной, мразь! Ну! Дай мне сдачи!

Наконец он махнул кулаком в футе от моей головы и потерял равновесие. Я врезал ему еще дважды, почувствовав, как руки разогрелись от хлынувшего в кровь адреналина. Узкая полоска лунного света скользнула по рядам машин, и я на миг различил черно-белую картинку: из носа этой скотины хлынула темная струя. «Давай-давай, истекай кровью!» – с наслаждением подумал я.

Утершись рукавом, он уставился на расплывшееся по ткани пятно, а потом набычился и рванулся вперед.

Апперкот правой в подбородок, удар левым локтем в череп – и негодяй рухнул с разинутым ртом. Он до того отупел от спиртного, что даже не попытался убежать. Ударившись о кузов грузовичка, он повалился на меня. Я схватил его за плечи и так засветил коленом в челюсть, что чуть не вытряхнул ему остатки мозгов. И он еще легко отделался, ведь я мог схватить его и за горло.

Он упал, закинув руки за голову и подтянув колени к груди. «Ну же, подымайся! Вставай, черт подери!» – мысленно повторял я, наклоняясь, чтобы поднять его и снова сбить с ног. Но в этот момент сквозь красный туман в моем мозгу пробился слабый звук.

Я поднял глаза и посмотрел в грузовичок: Джеки съежилась в дальнем конце кузова. Ее грудь подымалась и опускалась от частого и мелкого дыхания. В позе и взгляде этого смертельно напуганного существа читалась ненависть и к тому, кто лежал на асфальте, и, вероятно, ко мне. Готов поклясться, что я, хоть это было невозможно, слышал ее сердцебиение и чувствовал запах ее страха. Мои руки были в крови. Я медленно вытер их о джинсы и шагнул к пикапу, стараясь не делать резких движений.

У нее не дрогнул ни единый мускул. Она только посмотрела на меня расширенными глазами.

– Ты в порядке? – Это были первые слова, сказанные мною девушке, на которую я неделями смотрел, которую рисовал, о которой мечтал.

Она не ответила и даже не кивнула. Шок. Она была в состоянии шока. Очень медленно вынув из кармана телефон, я сказал:

– Сейчас наберу девять-один-один.

Ответа снова не последовало. Прежде чем звонить, я спросил, нужна ли ей медицинская помощь или вызвать только полицию. Я ведь не знал, что он успел натворить, пока я бежал через парковку. Брюки были на месте, хотя и расстегнутые, но можно наделать бед и руками. Меня снова чуть не накрыло красной пеленой. Мне захотелось, чтобы он сдох, а не просто скулил и корчился у моих ног.

– Не звони, – проговорила Джеки так тихо, что я с трудом ее расслышал.

Сначала я подумал, что она отказывалась от «скорой», но ей не была нужна и полиция. Я удивленно спросил:

– По-моему, этот гад только что пытался тебя изнасиловать, и ты не хочешь вызвать полицию? – Она вздрогнула. Мне захотелось вытащить ее из машины и встряхнуть. – Или, может быть, я зря вас побеспокоил?

Провалиться бы мне со своей горячностью! Черт бы ее побрал! Зачем я это сказал?!

Ее глаза заблестели от слез, и мне захотелось врезать себе по губам. Я заставил себя дышать медленнее: нужно было успокоиться. Ради нее. Только ради нее.

Она покачала головой и сказала, что просто хочет домой. Мой мозг выдал сотню доводов против, но я приехал в кампус не вчера и догадывался, чем обернется дело: «братишки» встанут за мерзавца стеной и кто-нибудь из них под присягой заявит, будто Джеки пошла с ним по собственной воле. Она окажется презренной тварью, пытавшейся навредить студенческому союзу, в котором состоит ее бывший. Ее объявят лгуньей, провокаторшей и шлюхой. Администрация университета захочет все замять. Поскольку изнасилование не состоялось, показания потерпевшей сочтут неубедительными. Подонок отделается предупреждением, а она превратится в изгоя.

Я мог бы выступить свидетелем. Но однажды, еще в школе, я угодил в полицию за драку, а теперь вот размазал по асфальту этого негодяя. Ловкий адвокат добьется, чтобы меня самого арестовали за нападение, и тогда мои показания обратятся в ничто.

Говнюк зашевелился и прорычал какое-то ругательство. Я расправил плечи и медленно задышал: вдох – выдох, вдох – выдох, – сдерживая себя, чтобы не раздавить ему каблуком башку, а ботинок у меня будь здоров. Из этой сволочи вытекло слишком мало крови, чтобы насытить моего внутреннего зверя.

Хотя дело оставалось за малым.

Я сосредоточился на дыхании Джеки – слабом, в едином ритме с моим. Она дрожала, но не плакала. Пока. Не знаю, что бы я сделал при виде ее слез.

– Ладно. Я тебя отвезу.

Не успел я договорить, как она отказалась.

Сколько еще потрясений выпадет на мою долю? Похоже, придется выяснить.

Теперь вот я должен был позволить ей уехать одной. Ладно. Я наклонился и поднял ключи, которые вместе с другими вещами валялись на полу. Сумка лежала опрокинутая – наверно, упала, когда этот урод втолкнул Джеки в машину.

С ума сойти! Впервые в жизни мне захотелось очутиться под градом ударов: я нуждался в предлоге, любом предлоге, чтобы его прикончить.

Рывком подавшись ко мне, Джеки потянулась за ключами. Я посмотрел на ее тонкие пальцы. Те самые пальцы, которые два месяца разглядывал издалека. Сейчас они дрожали.

– Тебе нельзя ехать одной, – возразил я.

Это ее смутило, и я поспешил выложить свои аргументы: во-первых, трясущиеся руки – уже серьезная причина не садиться за руль. Во-вторых, я все-таки не был уверен, что ей не нужна медицинская помощь. В-третьих, она, наверное, выпила, хотя я не видел ее ни с бокалом, ни с бутылкой. Джеки нахмурилась и негодующе ответила:

– Я не пила! Сегодня я должна быть за рулем, чтобы развезти ребят по домам.

Я не должен был оглядываться через плечо и спрашивать, где же эти самые ребята, которых она развозит. Не должен был упрекать ее – пусть даже справедливо – за то, что она шла через парковку одна и не смотрела по сторонам. И уж мне всяко нельзя было намекать, что она повела себя безответственно, так как этим я сделал бы ее виноватой в случившемся. Всего этого я не должен был говорить, но почему-то сказал. Хотя и знал, кто виноват на самом деле. Тот, кто окровавленной тушей валялся у меня под ногами и стонал так, будто рассчитывал на наше участие.

– То есть это моя вина, что он на меня напал? – яростно выпалила Джеки. – Что мне от общаги до машины нельзя дойти, чтобы кто-нибудь из вас не попытался меня изнасиловать?

Кто-нибудь из вас.

– Кто-нибудь из вас? По-твоему, я то же самое, что этот кусок дерьма? – Я указал на парня, которого пару минут назад уложил на обе лопатки, и почувствовал сильнейшее негодование, мгновенно вскипевшее внутри, как реактив в пробирке. – У меня с ним нет ничего общего.

Я почти физически почувствовал, как эти мои слова, неприязненные слова уязвленного самолюбия, повисли между мной и Джеки. Ее взгляд скользнул по моим губам – и по лабрету. Я заметил, что она сглотнула страх, скрывая его.

Я злился не на нее. И бояться она должна была не меня, но я сам настраивал ее против себя.

Джеки снова протянула руку и попросила ключи. Голос у нее дрожал, но глаза решительно смотрели мне в лицо. Я не ожидал увидеть столько смелости во взгляде девушки, на которую только что напали. Я был для нее очередным мужчиной, который пытался заставить ее сделать что-то, чего она делать не хотела.

Кто-нибудь из вас…

Она ошибалась, но не во всем. Чувство, охватившее меня при этой мысли, было не из приятных.

– Ты живешь здесь, в кампусе? – спросил я ласково, как она и заслуживала.

Право выбора оставалось за ней. То, что я ее спас, не давало мне оснований ей указывать. Я должен был отпустить ее одну, даже если очень не хотел. И все-таки я еще раз осторожно попросил:

– Давай я тебя довезу, а потом вернусь сюда пешком и уеду к себе.

К моему огромному облегчению, Джеки кивнула. Она принялась собирать с пола грузовичка свои вещи, я бросился помогать. Меня кольнула неоправданная ревность, когда я подобрал упакованный презерватив.

Джеки отдернула руку, как будто я протянул ей скорпиона, а не безобидный целлофановый квадратик, и сказала, что это не ее.

Значит, он все продумал до мелочей? Хотел добиться своего, не оставив улик?

Не оборачиваться! Не смотреть на него!

Проигнорировав доводы рассудка, я оглянулся проверить, лежит ли эта дрянь по-прежнему на земле. Лежит. Наверное, я что-то пробормотал о его намерении выйти сухим из воды. Мне стало жаль, что Джеки отказалась вызвать полицию: такие детали могли счесть доказательством осознанности и преднамеренности его действий. Не знаю, сказал ли я это вслух. Может, и сказал, но она не ответила. Я сунул презерватив в карман, на миг задумавшись, прожует ли измельчитель бумаги резину. Дома я собирался провести этот опыт.

И представить себе эту вещь надетой на того, кто ее обронил.

Я забрался в грузовичок, захлопнул дверцу и включил зажигание.

– Точно не хочешь вызвать полицию?

Я был убежден, что Джеки должна решить сама, и тем не менее спросил еще раз. С минуту она молча смотрела через лобовое стекло на освещенные окна общаги, где шла вечеринка, а потом ответила:

– Точно.

Я кивнул и дал задний ход. Фары осветили обидчика Джеки. То, что он от меня получил, казалось мне пустяком. Я с трудом заставил себя выехать со стоянки, вместо того чтобы рвануть вперед и расплющить его колесами.

Я впервые за долгие годы ощущал себя таким кровожадным.

Не отрывая глаз от дороги, я изображал спокойствие, чтобы и вправду остыть. По моему опыту, этот прием работал, хотя и медленно. На перекрестке я спросил, к какому общежитию ехать, и, получив ответ, повернул направо. Теперь, когда все было позади, ее дрожащий голос стал совсем слабым.

Я старался, чтобы мое присутствие было максимально ненавязчивым, и только краем глаза посматривал на Джеки, пока она пыталась взять себя в руки. Вся она сжалась, как от холода, хотя ночь была до неприличия теплой для октября. По ее телу волнами пробегала дрожь: так оно освобождалось от напряжения, а рассудок пытался переварить недавнюю опасность.

Я хотел протянуть руку и дотронуться до Джеки, но не сделал этого.

Все могло бы кончиться намного, намного хуже.

Но я ни за что ей об этом не скажу.

Припарковавшись возле общежития, я запер машину, передал Джеки ключи и прошел вместе с ней к боковому входу. Ее все еще трясло, и мне было нелегко совладать со своими руками: очень хотелось обнять ее и утешить, но сейчас она вряд ли обрадовалась бы прикосновению незнакомца. Для меня она успела стать неповторимой и прекрасной, а я был для нее чужим.