Мэри Бэлоу - Просто волшебство

– Хм!.. – Питер Эджворт, виконт Уитлиф, хмуро сложил прочитанное письмо и опустил его на стол возле своей тарелки. Джон Рейкрофт, сидевший на противоположном конце стола, посмотрел на него поверх утренней газеты, которую держал перед собой, и вопросительно вскинул брови.

– Дурные вести?

Питер шумно вздохнул.

– Хоть я и славно провел у вас эти две недели, – сказал он, – о возвращении домой, признаться, думал не без удовольствия. После столь радушного приема, оказанного мне здесь, покинуть вас будет нелегко. И все же, черт возьми, меня тянет домой. Однако я допустил непростительную оплошность, заранее оповестив о своем намерении мать, и та теперь готовит мне пышную встречу: созвала полный дом гостей, которые собираются провести у нее несколько недель, в их числе и некая мисс Роуз Ларчуэлл. Я слышу о ней впервые, а ты? Уверяю тебя, Рейкрофт, это не смешно.

Но Джон Рейкрофт уже смеялся. Он отложил газету, и теперь его внимание полностью принадлежало другу. За стоном они сидели одни – остальные члены семейства уже позавтракали, пока друзья ездили прокатиться верхом.

– Твоя матушка, очевидно, вздумала тебя женить, – отозвался Джон. – И в том нет ничего удивительного: ты ее единственный сын и тебе скоро тридцать.

– Мне всего двадцать шесть, – снова нахмурил брови Питер.

– И прошло уже пять лет с тех пор, как она в последний раз предприняла подобную – как известно, неудачную – попытку, – с улыбкой напомнил Рейкрофт. – Теперь она, без сомнения, решила, что пришло время ее повторить. Но ты ведь всегда можешь сказать свое «нет» – как и в прошлый раз.

– Хм-м… – Питер по-прежнему не разделял веселья своего друга. В том, прошлом эпизоде его жизни не было ровно ничего забавного. Своим отказом он бросил вызов свету, полагавшему, что Питер слишком приблизился к заключению помолвки с Бертой Грантем, чтобы пойти на попятный, не нарушая приличий, хотя официального объявления еще не было. Зато у молодых аристократов Питер тогда вызвал восхищение, прослыв чертовски славным малым: ведь он – пусть в самый последний момент – не дал себя захомутать и показал нос всему благопристойному обществу.

Нет, черт побери, ему в то время было не до смеха. Ему тогда исполнился двадцать один год – весьма нежный возраст, – и Питер, невинный, как младенец, радостно шагал путем, уготованным ему семьей и опекунами. Боже правый! Он даже влюбился в Берту: ведь именно этого она от него и ждала. Питер не подозревал, насколько тверд его характер, пока в самый решительный момент потрясение не заставило его проявить твердость. Он все-таки не допустил помолвки, которая должна была вот-вот состояться. Правда, сделал он это чертовски неуклюже, наделал шуму. С тех пор эта твердость характера принесла ему много горя, хотя после этого он проявил ее лишь раз – примерно через час после скандала, когда отправил своим дядьям (и бывшим опекунам в одном лице) послание, в котором объявлял, что достиг совершеннолетия, а потому премного благодарен, но в их дальнейших услугах он более не нуждается. Впрочем, в том, что он выразил благодарность, Питер сейчас не был уверен.

– Дело в том, – проговорил он, – что девушке – или, во всяком случае, ее маменьке, отцу, братьям, сестрам, бабушкам и дедушкам, а также кузенам и кузинам – подали надежду. Боже мой!

– Как знать, – возразил Джон Рейкрофт, – может, она тебе действительно понравится и окажется достойной парой.

– Возможно, – поморщился Питер. – Мне прекрасный пол вообще нравится. Но дело не в этом. Я пока не имею намерения жениться ни на ней, ни на какой другой женщине, которую мне пытаются сосватать – пусть даже она прекрасна, как тысяча роз. А посему положение мое весьма затруднительно – я должен быть обходителен и любезен, но так, чтобы дама не приняла это за ухаживания. А гости наши меж тем наверняка прекрасно осведомлены о том, ради чего ее пригласили, – об этом позаботится моя матушка. Так что повода для веселья нет, Рейкрофт, перестань скалить зубы.

Джон Рейкрофт, бросив салфетку поверх газеты, снова расхохотался.

– Прими мои глубочайшие соболезнования, братец, – сказал он. – Это истинное наказание – быть завидным женихом, богатым, знатным, да еще и с младых ногтей прослывшим сердцеедом. Последнее обстоятельство, конечно, лишь добавляет тебе привлекательности, по крайней мере в глазах прекрасного пола. Однако рано или поздно жениться тебе придется. Это одна из обязанностей человека твоего положения. Так почему ж не сделать это поскорее?

– А почему не позже? – поспешно вставил Питер, беря нож и вонзая вилку в остатки яичницы с ветчиной. – Я не ты, Рейкрофт. Только ты можешь, приметив в толпе бального зала женщину, тут же решить, что она любовь всей твоей жизни, потом целый год преданно за ней ухаживать, не замечая никого вокруг, и с легким сердцем обручиться с ней, чтобы ждать еще год, пока она прохлаждается бог знает где в Европе.

– В Вене, если быть точным, – отозвался приятель. – С родителями, которые уже сто лет как собирались свозить ее гуда. И потом, не целый год, Уитлиф. Они вернутся весной. Мы поженимся до осени. Однажды ты поймешь, почему я готов ждать ее и в три раза дольше. Твоя беда в том, что для тебя все женщины одинаковы. Тебе ничего не стоит влюбиться. Ты влюбляешься во всех подряд… и ни в кого.

– Так безопаснее, – лениво улыбнулся Питер. – Но уверяю тебя, Рейкрофт, я не влюбляюсь в женщин, они мне просто нравятся.

Это было правдой: он не влюблялся – возможно, к счастью. Ни к одной женщине он не прикипал душой, избегая любви или какой бы то ни было привязанности. Однако его благорасположение к женщинам – да и к людям вообще, если на то пошло, – не позволило ему в тот ужасный день превратиться из неопытного юнца в отъявленного циника.

Друг покачал головой.

– Что ты теперь думаешь делать? – спросил он, кивком указывая на письмо. – Поедешь домой на смотрины или останешься у нас, в Харфорд-Хаусе? Почему бы тебе не изменить свои планы и не пожить здесь месяц? Напиши матушке, что, собравшись до времени уехать, ты тем самым очень меня огорчил. Что моя мать убита горем и ты чувствуешь себя обязанным остаться на ассамблею, которая ожидается через две недели. Все эти утверждения не так уж далеки от правды. Ведь соседи и впрямь будут изрядно огорчены, если бал состоится без тебя. Все настолько утратят к нему интерес, что ассамблею, возможно, придется отменить. Хорошо, что я обручен с Эллис и уверен в ее любви. Такой друг, как ты, любого холостяка способен ввергнуть в пучину уныния. Ведь для женщин, когда ты находишься в пределах десяти миль от них, не существует других мужчин.

Питер рассмеялся, хотя ему по-прежнему было невесело.

Пять лет он жил, словно блуждая по лесу, ведомый лишь своим собственным представлением о жизни, весьма, впрочем, ограниченным, влача пустое и бессмысленное существование, типичное для молодого человека из общества, но в конце концов все же принял несколько твердых решений относительно своего будущего.

Пришло время окончательно вернуться в Сидли-Парк. Последние пять лет он ограничивался лишь короткими наездами домой, после чего неизменно уезжал то в Лондон, то в Брайтон или куда-нибудь на воды.

Пришло время изменить жизнь, позаботиться о своем имении и обратиться к обязанностям, доставшимся ему вместе с титулом.

Иными словами, он должен повзрослеть и стать тем человеком, каким его старались воспитать и каким он, по правде говоря, сам всегда мечтал быть, пусть даже мечта до сих пор оставалась мечтой. Он вырос в Сидли, окруженный любовью, и с тех пор как в трехлетнем возрасте лишился отца, постоянно помнил, что хозяин имения теперь он.

Во время последнего светского сезона в Лондоне он окончательно решил, что бесцельные удовольствия не по нем. Как и безумства юности, коих, к слову, у него было не много. Пять лет жизни прошли впустую. Впрочем, Питер надеялся, что все же не совсем: ведь он встал на ноги, пусть и не очень твердо, не так, как ему того бы хотелось. Тем не менее он научился трезво оценивать то, чему учили его любящая мать с сестрами, а также отряд строгих опекунов, и отделять зерна от плевел, отличать важное от того, что для него неприемлемо.

Пять лет назад они – и опекуны, и в первую очередь мать – серьезно подвели его. Но в общем и целом – Питер в конце концов это признал – они дали ему хорошее воспитание. А потому пора перестать упрекать их, а также жалеть и корить себя. Пришло время стать наконец тем человеком, каким он хотел стать. Никто, кроме него самого, не сделает этого.

Осознав, что он один в ответе за свою судьбу, Питер испытал большое облегчение.

Он действительно обещал Рейкрофту пожить с ним в Харфорд-Хаусе после светского сезона и сдержал бы слово, если б не позавидовал сердечной атмосфере, царившей в семействе Рейкрофтов, и теплым отношениям, которые они поддерживали с друзьями и соседями. Это укрепило Питера в его решении, став наконец полноправным хозяином своего имения, завести в собственном доме такие же порядки. И он решил сократить свой визит и уже через две недели отправиться в Сидли-Парк. Близился конец августа, пора сбора урожая. В этом году Питер хотел встретить это время дома и затем уж остаться там навсегда.

Однако материнское письмо поколебало его намерения. Поразительно, но события пятилетней давности, судя по всему, мало изменили мать. А может, она просто пыталась исправить положение единственным известным ей образом. Ведь ей хотелось видеть сына остепенившимся, женатым человеком, отцом семейства.

Питер не успел ответить Рейкрофту, ибо их разговор прервался появлением мисс Розамонд Рейкрофт, младшей сестры Джона. Она вошла в зал, розовощекая, удивительно хорошенькая, с ясными после часовой прогулки глазами – они с матерью собирали цветы. Питер посмотрел на нее с нежностью и восхищением. Она чмокнула брата в щеку и с показной обидой повернулась к Питеру. Тот встал и выдвинул для нее стул.

– Отчего вы ко мне так жестоки? – проговорила она, усаживаясь. – Могли бы погостить у нас и дольше.

– Вы терзаете мне сердце, – ответил Питер, возвращаясь на свое место. – Но жесток я отнюдь не с вами. Я жесток к себе. Я даже хочу просить об одолжении, ибо вы ослепляете меня своей красотой и напрочь лишили бы аппетита, если б я уже не позавтракал. Покорнейше прошу вас, мисс Рейкрофт, оставить за мной первый танец на балу.

Обиженная гримаска тотчас слетела с лица Розамонд, и в глазах ее засверкал юношеский задор.

– Так вы останетесь на бал? – воскликнула она.

– Как мог я устоять перед вами? – Питер прижал руку к сердцу и с чувством посмотрел на Розамонд. – Ах, зачем вы нынче утром выходили на свежий воздух, на солнце – ваш цвет лица, и без того восхитительный, стал еще краше. Вам бы явиться сюда бледной и болезненной, в каких-нибудь старых обносках. А впрочем, и тогда перед вами невозможно было бы устоять.

Розамонд рассмеялась.

– О! Вы остаетесь! – продолжала радоваться она. – А я, глупая, и впрямь в обносках. Значит, вы остаетесь? О, я так и знала, что вы просто дразните нас, объявляя о своем отъезде. Конечно, первый танец непременно ваш. Вы не представляете себе, лорд Уитлиф, как мало на балах молодых джентльменов. А многие из тех, что на них бывают, вечер напролет играют в карты или просто стоят и смотрят, будто умрут, если потанцуют.

– Не исключено, Роз, – вступил в разговор брат. – Танцы требуют немалых физических усилий.

– Калверты с ума сойдут от зависти, узнав, что я уже обещала первый танец. И кому! Самому виконту Уитклифу! – Мисс Рейкрофт захлопала в ладоши. – Нынче же утром сообщу им об этом. Я собиралась прийти к ним, мы хотели вместе отправиться гулять. Джон, ты бы попросил у Гертруды первый танец. Несмотря на твою помолвку с Эллис Хикмор, мама с миссис Калверт будут ждать от тебя этого. И Гертруда обрадуется – тогда ей не придется танцевать с мистером Финном: ведь он, бедняга, страшно неуклюж.

Питер улыбнулся.

– Изволь. Я сейчас же пойду с тобой и попрошу ее, – весело согласился Джон. – Что до Финна, Роз, то он фермер, причем замечательный. Он может со ста шагов выстрелом попасть воробью в глаз. Нельзя от него требовать еще и умения танцевать.

– Выстрелить в воробья? – Мисс Рейкрофт потрясение замерла с рукой, протянутой к гренку. – Что за дикая мысль! Очень надеюсь, что мне не придется с ним танцевать.

– Это просто образное выражение, – ответил брат. – Ну зачем, скажи на милость, стрелять в воробьев? Есть их все равно никто не станет.

– Стрелять в воробьев никто не будет ни по этой, ни по какой другой причине, – успокоил девушку Питер, поднимаясь из-за стола. – Безобидные, милые пташки. Если позволите, я составлю вам компанию во время прогулки, мисс Рейкрофт. В хорошую погоду приятно полюбоваться природой. Но даже если б лил дождь, было холодно и бушевал ветер, устоять перед искушением присоединиться к такому обществу я бы не смог.