Патриция Коулин - Просто женаты

Дыхание Адриана стало хриплым и отрывистым, ритм его движений неуклонно усиливался. Подхватив ее под ягодицы, он прижал ее к себе и вонзился слишком глубоко, чтобы замедлить темп, остановиться, впитать блаженство.

Ли что-то прошептала, касаясь губами его влажной от пота шеи, целуя и покусывая ее. Страстная и горячая, она была подобна извергающемуся вулкану.

Обхватив руками плечи Адриана, Ли льнула к нему, мысленно взлетая все выше на волне первобытного, страстного ритма. Их влажные тела сливались, прижимались друг к другу, изгибались все сильнее, пока души не унеслись на край вселенной.

Адриан ощутил, как неистово сжались ее мышцы, услышал низкий стон наслаждения, слившийся с собственным хриплым возгласом, и был бы абсолютно удовлетворен, если бы на этом все и завершилось.

Но нет: едва придя в себя, Ли улыбнулась, запустила пальцы в его волосы и одарила его сияющим, нежным взглядом, а затем вновь произнесла слова, которые он так боялся услышать:

— Я люблю тебя, Адриан.

Он ухитрился не поморщиться и не отстраниться — вместо этого он запечатлел поцелуй на ее обольстительно припухших губах. Подумав, он не нашел ничего лучшегб, как сказать:

— Ты об этом еще пожалеешь.

— Мне не о чем жалеть, —уверенно возразила Ли. — Что бы ни случилось, я никогда не пожалею о том, что прислушалась к зову сердца.

Адриан усмехнулся, чего и ждала Ли. В этом звуке было что-то успокаивающее, хотя Ли воздержалась от подобных слов, решив, что лучше не обрушивать на Адриана лавину сентиментальности.

— Ты движешься прямиком к пропасти, — сообщил ей Адриан. — Ты когда-нибудь пробовала прислушиваться не к сердцу, а к рассудку?

— Не будь таким циничным! — упрекнула Ли с ликующим смехом.

— А тебе давно пора отучиться от романтизма.

— По правде говоря, я довольно рассудочная натура. И могу доказать это.

— Каким же образом? — Адриан чуть отстранился и удивленно посмотрел на нее.

— Отпусти меня — тогда покажу.

Адриан послушался, а Ли быстро опустила подол пеньюара. Тем временем Адриан привел себя в порядок. Ли вынула из ящика стола черный бархатный футляр.

— Узнаешь? — таинственно спросила она, застегивая знаменитое ожерелье.

При свете свечей в глубине рубина вспыхнуло неяркое пламя, а бриллианты ослепительно засияли.

— Конечно. — Адриан уставился на нее в упор. — Но гораздо любопытнее мне было бы узнать, как оно очутилось в твоем столе?

— Сегодня днем Майкл отдал мне это ожерелье.

Адриан поднял брови:

— Ну и ну! Должно быть, беседа была и впрямь любопытной. Может быть, ты объяснишь, каким образом к нему попала бесценная реликвия, которая принадлежала нескольким поколениям моих предков, пока вдруг не исчезла?

— Майкл не украл его.

— Само собой. Это всего-навсего еще одно доказательство симпатии со стороны старины Холта. Берегитесь, герцогиня: если этот человек вновь захочет доказать вам дружеские чувства, я могу оказаться в стесненных обстоятельствах, а вам придется просить милостыню у тетки!

— Ты несправедлив к Майклу. Если бы он стремился получить выгоду, он давным-давно продал бы это ожерелье. Но вместо этого он сохранил его.

— Ты хочешь сказать — спрятал от законного владельца?

— Довольно! — Ли сорвала ожерелье и протянула его Адриану. — Забирай его обратно!

Несколько секунд Адриан смотрел на нее, словно оценивая силу вспышки, а затем сунул руки в карманы.

— Не возьму, — заявил он. — Все равно на тебе оно смотрится лучше.

— Так ты хочешь узнать, в чем дело, или нет? — спросила Ли.

— Сгораю от нетерпения, — подтвердил Адриан без особого воодушевления.

Ли вздохнула, размышляя, правильно ли она поступит, если промолчит и оставит Адриана и впредь сгорать от горечи и гнева. Так бы она и поступила, если бы не влюбилась в этого негодяя, страдания которого переплелись с ее собственными. Ей не терпелось положить мукам конец.

Адриан молча и безучастно выслушал ее рассказ о том, какими были отношения Дейвы и его отца и как ожерелье стало прощальным подарком.

— Теперь понимаешь? — наконец спросила Ли, убедившись, что рассказ не впечатлил его. — Твой отец подарил его моей маме!

Адриан пожал плечами:

— Он имел на это полное право. Насколько я помню, ожерелье не входило в наследство.

— Но согласись, редко кто делает любовницам такие дорогие и редкие подарки, — настаивала Ли. — Неужели ты не понимаешь, что это значит?

— Что твоя мать заключила выгодную сделку!

— Это жестоко! — Вчера подобное замечание ранило бы Ли в самое сердце, но с тех пор многое изменилось. Сегодня она хорошо понимала, что под цинизмом и гневом Адриана кроется острая боль. — Если он подарил ей такую ценную вещь, значит, он любил ее, несмотря на все свои недостатки. Твой отец умел любить!

— Вздор! — отмахнулся Адриан, небрежно взвешивая ожерелье на руке. — Фамильная сокровищница битком набита драгоценностями. Одним украшением болыщ одним меньше — какая разница?

— Не все украшения одинаковы, — возразила Ли. — Это ожерелье бесценно хотя бы тем, что оно принадлежит твоей семье уже много лет. Просто ты слишком упрям, чтобы признать мою правоту, и мне известно почему.

— Почему же?

Не обращая внимания на предостерегающий блеск в потемневших глазах Адриана, Ли объяснила:

— Если я права, значит, твой отец вовсе не хладнокровный негодяй, а тебе гораздо, проще считать его мерзавцем.

— Я счастлив, что у тебя нашлись причины оправдывать его, — сообщил Адриан, — но я…

— Я никого не оправдываю, — перебила Ли, повысив: голос. — Поверь, я презираю его за то, как он поступил с тобой, и мои чувства никогда не изменятся. Но еще ненавистнее для меня те муки, которым он до сих пор подвергает тебя, заставляя расплачиваться каждым днем своей жизни, который ты проживаешь в тени его ошибок. Подумай хорошенько, Адриан! — взмолилась она, взяв его за руку и не давая отвернуться. — Отец отнял не только у тебя невесту, — он отнимал женщин и у других мужчин. Он убил не одного ребенка, а множество других, которых ты мог бы иметь прежде… и можешь иметь впредь. В тот день пытка, на которую он обрек тебя, только началась. С тех пор он неотступно преследовал тебя, не давая тебе дышать полной грудью, а ты не пытался протестовать. И до сих пор не пытаешься.

Адриан отвернулся, на скулах его заиграли желваки.

— Его ошибку мне уже не исправить.

— Да, но то, что случилось много лет назад, больше не должно вредить тебе. Перестань относиться к отцу, как к злобному чудовищу, олицетворению зла, перестань тратить жизнь на то, чтобы отомстить ему! — Ли отпустила руку Адриана и положила ожерелье на ладонь. — Не повторяй ошибку, которую допустил твой отец, обретя любимую женщину и расставшись с ней, причинив ей боль, как и тебе. — В конце концов больше всех пострадал он сам.

— Пострадал? — переспросил Адриан. — Он получил все, чего добивался.

— Ты уверен? — Немного помолчав. Ли заговорила вновь. — Вряд ли. По-моему, ему только казалось, что он хочет именно этого, или же так его всегда уверяли. Его желания оказались призрачными, и он остался ни с чем. Где ты был, когда твой отец испустил последний вздох?

Адриан зло прищурился:

— На другом конце света.

— Ну теперь ты понял? Он пожертвовал любовью ради долга и нескольких фамильных традиций, и в этой сделке потерял единственного сына.

— Прошу прощения, — бесстрастно произнес Адриан в тот момент, когда Ли была уже уверена, что сумела убедить его. — Должно быть, я что-то пропустил. Ты так и не объяснила, почему все сказанное оправдывает твое нелепое стремление следовать зову сердца. Мне казалось, твоя мать избрала именно этот путь и потерпела фиаско.

— А твой отец предпочел прислушиваться только к разуму, и его участь куда тяжелее. — Ли вновь показала Адриану ожерелье: — Видишь ли, это символ.

— Символ чего? — иронически переспросил он. — Неиссякаемой способности мужчин к самообману?

— Нет. Символ… отваги, — произнесла Ли, наконец подобрав слово, наиболее точно передающее целую гамму чувств. — Майкл сказал, что это ожерелье было подарено твоему предку в награду за некое тайное, но, несомненно, рискованное деяние, совершенное по приказу короля. Твой отец подарил его моей маме, желая ей удачи в новой жизни. Он ценил ее решительность и знал, сколько отваги ей понадобится.

— Весьма увлекательная история, герцогиня. Но она не более правдоподобна, чем сказка про Оливию и Невара.

— Иногда сама жизнь выглядит неправдоподобной, — возразила Ли. — Господь свидетель, мы сами тому доказательство. Подумай, Адриан, разве мы должны были встретиться? И тем не менее познакомились при самых невероятных обстоятельствах. А теперь благодаря нам «Солнце и звезды» вернулись к законному владельцу… как и должно быть.

— Какая идиллия! Почему 6м не завершить ею сказку про принцессу и старину Невара? — Адриан с наслаждением потянулся. — Но лично я сегодня слишком устал, чтобы отказаться от здравого смысла и поверить хотя бы одному твоему слову.

Взяв Ли за руку, в .которой она держала ожерелье, Адриан небрежно поднес ее к губам и запечатлел на ней бесстрастный поцелуй, скользнув по. лицу Ли.непроницаемым взглядом.

— Спокойной ночи, герцогиня. Ужин был… восхитителен.

Только после того как Адриан оказался в собственной спальне и захлопнул за собой дверь, он смог сбросить маску холодного равнодушия, сохранять которую на лице стоило ему немалых усилий. У него взмокли ладони, голова гудела.

По словам Ли, его отец при всех своих человеческих недостатках не считал нужным придерживаться тех правил, которые навязывал сыну. Разумеется, если он и вправду любил Дейву. По правде говоря, Адриану до сих пор не верилось, что его отец был способен на любовь к кому бы то ни было — окружающие были всего лишь пешками в его руках.

Схватившись за голову, Адриан принялся вышагивать По комнате. Просторная спальня вдруг показалась ему теснои кельей. Он метался в ней, как тигр в клетке. Минуту Адриан размышлял, не съездить ли в клуб, но вскоре обнаружил, что сегодня ему не хочется ни вина, ни азартных игр — прежних излюбленных развлечений в часы тревоги и печали.

Наконец его блуждающий взгляд остановился на постели. Брачное ложе Рейвенов. Адрианом вдруг овладело настойчивое желание позвать Торна, приказать вытащить из спальни злополучную кровать, увезти ее подальше и сжечь. Но уничтожение кровати доставило бы ему лишь минутное удовлетворение, но не избавило бы от грызущих подозрений, уже поколебавших его решимость. Зачем его отцу, человеку, свято чтившему фамильные традиции, понадобилось дарить драгоценное ожерелье своей любовнице? Только по одной причине — он был без памяти влюблен в нее.

Найти другое объяснение поступку отца Адриану не удавалось, и это злило его. И укрепляло решимость быть настороже всякий раз, приближаясь к Ли.

Вспомнив о Ли, Адриан вновь выругал себя — за то, что не сообщил ей о бегстве сестры. Если бы он отважился на такой шаг, все было бы позади, его жизнь вернулась бы в привычное русло. Чем дольше он медлит, тем труднее будет сказать ей правду и тем сильнее рассердится Ли, узнав, что от нее утаили важную весть. Несомненно, она придет в ярость и сочтет его самым коварным, беспринципным, хладнокровным ублюдком, какого когда-либо носила земля. Другими словами, Ли наконец поймет, каков он на самом деле.

Жена была уверена, что его удастся соблазнить так же легко, как перезрелую девицу. Но она ошиблась, и Адриан намеревался доказать ей это.

С новостями о побеге можно подождать несколько дней, решил он. Потакая всем маленьким слабостям Ли, он докажет ей раз и навсегда, что она жестоко ошибалась, надеясь переубедить его так же легко, как сменить обои в Рейвен-Хаусе.

По крайней мере привести его мысли в еще больший беспорядок, чем сейчас, ей не удастся. Адриан не мог определить, какие чувства он испытывает, но впервые за десять лет он ощутил что-то еще, кроме слепой, неукротимой ненависти к собственному отцу. Пожалуй, Ли сочла бы такую перемену достижением. Но она вряд ли когда-нибудь сумеет до конца понять его.

В самые тягостные дни, после двойного предательства — отца и Шарлотты, только ненависть поддерживала Адриана и придавала смысл его жизни. Он лелеял и взращивал в себе эту ненависть, придавая ей форму и направление, бережно держал при себе, как рыцарь — прочный щит.

И чем сильнее разрасталась эта ненависть в душе Адриана, тем больше вытесняла другие чувства — те самые, которые он считал бесполезными. В первую очередь она потеснила доверие и любовь.

В конце концов в душе у него не осталось ничего, кроме горечи. Она завладела им. Что же ему останется, если он потеряет горечь и ненависть?

— Семь очков у меня, — подсчитывала Ли, —и пять у Уилла. Итого с начала партии… — Она помедлила, покусывая нижнюю губу — гримаска, которую Адриан, наблюдавший за ней из тенистого угла, нашел на редкость соблазнительной. Ему стало жаль, что Ли так быстро справилась с подсчетами и подняла голову. — Черт возьми, Уилл, это означает, что у Колина по-прежнему вдвое больше очков, чем у вас, и на три очка больше, чем у меня.