Коди Кеплингер - Простушка. Лгу не могу

– Я была именно той девушкой, за которую ты меня принимал, Райдер. Я была честна с тобой, как ни с кем другим. Даже в письмах и сообщениях я рассказывала о себе больше, чем кто-либо обо мне знал. Ты просто не догадывался, что это была я. Но все, что я говорила тебе о своей маме… Райдер, только благодаря тебе я позвонила отцу. И теперь мы с ним постараемся возобновить отношения. Я даже Эми об этом не рассказывала. Может, для тебя это ничего не значит, но для меня очень важно.

– Так ты хочешь, чтобы я простил тебя? – жестко спросил он. И в следующее мгновение тоже вскочил. – Ты хочешь, чтобы я просто все забыл?

– Я этого не говорила.

– Эми, может, и простит тебя за все, что ты сделала, но я не настолько великодушен.

– О, поверь, я это знаю.

– Как это понимать?

Я вскинула руки вверх:

– Знаешь, что? Я честно во всем призналась, и поэтому могу сказать начистоту кое-что еще. Не я одна с проблемами.

– Так это у меня проблемы?

– Ты уже позвонил отцу, Райдер?

– Какое это имеет отношение к…

– Еще какое, – выпалила я. – Когда мы начали общаться, ты боготворил отца. И ненавидел маму за то, что она разлучила вас. Но, как только ты узнал, что и он не без греха, ты дал задний ход. Решил, что теперь мама святая, а твой отец – худший из всех, кто живет на земле.

– Мои родители не имеют с этим ничего общего, – сказал он.

– Райдер, ты поднимаешь людей на пьедестал. Убеждаешь себя, что они безупречны. Не замечаешь их недостатков, пока в один прекрасный день они не разочаровывают тебя в чем-то, и тогда ты безжалостно вычеркиваешь их из своего сердца.

Мы стояли совсем близко, испепеляя друг друга взглядами. Мое сердце бешено колотилось, дыхание стало прерывистым.

– Твой отец облажался, – сказала я, понизив голос. – То, что он сделал, это ужасно. Но он твой отец и хочет быть частью твоей жизни. Тебе повезло. А твоя мама…

– Остановись, Сонни.

– Она тоже не идеальна, – не унималась я. – Может быть, она не так эгоистична, как ты думал, когда вы только переехали сюда, но и она допустила немало ошибок. Она холодная и склонна осуждать людей. Но ведь можно любить людей, даже понимая, что они не ангелы.

Райдер снова замолчал и как будто одеревенел.

Я сглотнула, понимая, что перешла сразу несколько границ. Я не собиралась этого говорить. Держала это в себе, зная, что не вправе вмешиваться в дела чужой семьи. Но речь шла уже не только о семье Райдера. Теперь я оказалась свергнутой с пьедестала.

– Если хочешь знать, точно так же ты поступил и с Эми. Ты видел в ней богиню, даже когда она грубила тебе и откровенно издевалась. Но ты этого не замечал. Отказывался верить. Пока однажды до тебя не дошло, что я нравлюсь тебе больше, и… тогда ты стал презирать ее. – Я покачала головой. – Теперь моя очередь. Со мной ты поступаешь точно так же.

Я опустила взгляд. Я больше не могла смотреть на него. Эти зеленые глаза убивали меня, пугая своей непроницаемостью. Внутренний голос вопил, призывая меня остановиться. Заткнуться к чертовой матери. Но я уже не могла нажать на тормоза. Меня уже слишком занесло.

– Ты мажешь людей либо белой, либо черной краской, – продолжала я. – Как будто нет других цветов. Но они есть. Сейчас ты видишь во мне только плохое – и да, возможно, я плохая. Но ведь что-то тебе во мне нравилось. Что-то… – я заставила себя поднять глаза, – ты находил неподражаемым. И эти качества никуда не делись от того, что я наломала дров.

Мы стояли почти вплотную, пристально глядя друг на друга. Руки у меня дрожали, и я сжала их в кулаки. Это молчание было самым долгим и мучительным в моей жизни.

Наконец он тихо произнес:

– У тебя все?

– Нет, – пробормотала я. – У меня есть еще одна правда для тебя. – Я сделала глубокий вдох.

Дверь открылась, и Эми просунула голову внутрь.

– Извините, что прерываю, – сказала она. – Но обед уже заканчивается, так что…

И тут, как по команде, прозвенел звонок.

Мы вышли в коридор следом за Эми, навстречу спешащим по классам ученикам. Я повернулась к Райдеру, надеясь сказать то, что хотела, но его уже поглотила толпа.

Мне вдруг захотелось расплакаться, и я с трудом взяла себя в руки. На какое-то дурацкое мгновение я вообразила, будто смогу вернуть его. Но вместо этого снова потеряла.

Эми схватила меня за руку и утащила в закуток, чтобы нас не смели с пути сытые одноклассники.

– Как все прошло? – спросила она.

– Могло быть и лучше, – ответила я.

– Что он сказал?

– Ничего особенного. – Я вздохнула и покачала головой. – Я даже не успела сказать напоследок то, что хотела.

– Ну, тогда мы должны заставить его еще раз тебя выслушать. Дать тебе возможность договорить.

– Как? – спросила я. – Ты же не запрешь нас снова в классе. Я не думаю, что он купится на это во второй раз.

– Ты, наверное, права, но должен быть какой-то выход.

– Не знаю, что еще придумать… если только… – Я замолчала. Меня вдруг осенило.

– Ой-ой, – сказала Эми. – Узнаю это хитрое выражение лица. Мне уже страшно.

– Не бойся, – успокоила я ее. – На этот раз твое участие не потребуется. И даже не придется никого обманывать. Все, что мне нужно… Помнишь, когда мы были маленькими, у Уэсли был бумбокс? Интересно, он еще цел?

Возможно, меня трудно назвать великим романтиком, но я всегда питала слабость к романтическим комедиям. А значит, и к красивым жестам. И я надеялась, что в этом мы с Райдером похожи.

Однако у красивых жестов есть один изъян: они могут поставить тебя в неловкое положение. Но может, в этом и кроется их великий смысл: показать, что ты готов выставить себя дураком, чтобы произвести впечатление на другого человека.

Вот о чем я размышляла, стоя на лужайке перед домом Райдера в пятницу днем. Мои руки дрожали, с трудом удерживая над головой (на удивление тяжелый) бумбокс. Из динамиков вырывалась оглушительная мелодия «Львов и роботов», единственная в репертуаре «Козлов» песня о любви, которая отныне была для меня связана с Райдером.

Если его мать беспокоилась, что соседи подумают о моей машине, то сегодняшнее представление запросто вызовет у нее сердечный приступ. Я видела ее лицо в окне гостиной: она смотрела на меня с нескрываемым осуждением.

Я пыталась не замечать этого и смотрела только на окно Райдера, которое – поскольку дом был одноэтажный – находилось прямо передо мной.

Я знала, что он дома. Видела, как шевельнулась штора, и теперь с замиранием сердца и страхом ждала, когда он откроет окно.

Но Райдер превзошел мои ожидания. Он вышел на улицу.

– Сонни? Что ты делаешь?

Я повернулась и увидела, как он спускается по ступенькам крыльца.

– Красивый жест. – Сердце рвалось из груди. Я улыбнулась и чуть опустила бумбокс. Руки немилосердно ныли.

Он медленно направился ко мне:

– Ты знаешь, что мне нравятся подростковые мелодрамы девяностых, – сказал он. – Джон Кьюсак с бумбоксом над головой из «Скажи что-нибудь»[54] – это восьмидесятые.

– Да, ну тогда попробуй найти хоть один приличный культовый романтический жест в фильмах девяностых. Во всяком случае, я не промахнулась с саундтреком.

– Ты доросла до «Козлов»?

– Не дождешься. Мне просто нравится эта песня. И к счастью, в традициях тупой хипстерской моды они выпустили этот альбом на кассете. Чудики.

Его губы стали расползаться в улыбке, но он тут же спохватился.

– Что ты здесь делаешь? – снова спросил он.

– Вчера в изостудии я не успела сказать тебе все, что хотела.

– Уверена? – спросил он. – Ты наговорила немало.

Я поморщилась:

– Возможно, я перегнула палку.

– Ну, кое в чем ты не ошиблась. – Но он не стал развивать тему. – Это что, та самая рубашка, которую я подарил Эми?

Я оглядела красную клетчатую фланель.

– О да. Это она. Эми не увлекается гранжем. Это моя тема, поэтому она отдала ее мне.

– Тебе идет, – сказал он.

– Спасибо. – Мелодия закончилась, и я опустила допотопный механизм на лужайку. – Послушай, Райдер, мне нужно сказать тебе одну вещь…

Дверь гаража открылась, оттуда появилась мисс Таннер на своей машине и остановилась посреди подъездной дорожки. Она посигналила, а потом уставились на нас из окна.

– Ты куда-то уезжаешь? – удивленно спросила я.

– В аэропорт, – ответил он.

– О! И куда летишь?

– В Ди Си.

Мое лицо расплылось в улыбке, которую я не смогла сдержать:

– Ты летишь к отцу?

– Да. Мама не в восторге, но… Так что ты хотела сказать, Сонни?

– Да. Верно. – Я сделала глубокий вдох. – Я знаю, что вчера наговорила всякого о твоих недостатках… Нет, я не отказываюсь от своих слов. Ты выпендрежник и упрямец и порой доводишь меня до белого каления, но… Я люблю тебя. Мне просто нужно, чтобы ты это знал.

Ну вот, я сказала это. Теперь мне хотелось провалиться сквозь землю. Но я это сказала.

Я не ожидала ответного признания. Честное слово. На мгновение, пока мы стояли на лужайке перед домом, мне показалось, что все возможно. Я подумала, что мой красивый жест, моя честность помогут мне снова завоевать его.

Он открыл рот, но, прежде чем успел произнести хоть слово…

– Райдер!

Мы оба повернули головы и увидели его мать, высунувшуюся из открытого окна машины.

– Нам пора ехать, – крикнула она.

– Да, – сказал он, оглядываясь на меня. – Мне надо идти.

Он сделал шаг в сторону, но в панике я схватила его за руку, едва не споткнувшись о бумбокс.

– Подожди, – взмолилась я. – Просто подожди. А ты… не можешь полететь более поздним рейсом?

– Нет, – сказал он. – Так бывает только в кино.

Я отпустила его руку, снова чувствуя себя побежденной.

– Сонни, я… – Он замолчал, качая головой. – Я должен идти, – повторил он.

– Ладно, – сказала я.

И стояла, провожая его взглядом.

Он сел на пассажирское сиденье, и его мама закрыла окно. Она вела себя так, будто не замечала меня, убитую горем девчонку с допотопным бумбоксом, застывшую посреди ее лужайки.

Я почувствовала, как задрожала нижняя губа, и с трудом проглотила подступивший к горлу ком. Я не хотела, чтобы кто-нибудь, а уж тем более она, видел мои слезы. Я стояла, убеждая себя в том, что именно такой развязки и ожидала. Ведь ничто не указывало на то, что он может передумать и простить меня. В конце концов, я пришла сюда только за тем, чтобы признаться ему в своих чувствах, закончить свою исповедь.

Но обет честности означал, что я должна быть честной и с собой. А правда заключалась в том, что какая-то частичка моей души все-таки не теряла надежды. Она верила, что красивый романтический жест и признание в любви растопят лед в его сердце. И возможно, он увидит, что я и есть та девушка, в которую он влюбился. Дважды.

Машина его матери уже выезжала со двора, аккуратно объезжая Герт и сворачивая на улицу. Увозя его в аэропорт, откуда самолет унесет его еще дальше от меня.

Все кончено, подумала я.

Но вдруг…

Может быть, у меня просто разыгралось воображение или я поддалась самообману, но мне показалось, что я увидела, как Райдер, обернувшись, смотрит на меня из окна удаляющейся машины.

Он не давал о себе знать.

Да я и не ждала, в отличие от Эми.

– Я думала, он позвонит, – сказала она. – Была просто уверена.

– Видишь, вот почему тебе нужен кто-то вроде меня, – усмехнулась я. – Ты слишком оптимистично смотришь на вещи, Эми Раш.

Она села рядом со мной на кровать:

– Может, после весенних каникул… Может, он просто занят со своим отцом в Ди Си.

А что? Возможно. Судя по новостным сводкам, они действительно были очень заняты. Райдер и сенатор Кросс позировали для фото с иностранными дипломатами, а Грег Джонсон даже сделал об этом целый репортаж.

Хотя сенатор Кросс и не представлял наш регион, это не помешало Райдеру стать кем-то вроде местной знаменитости.

Как ни тяжело мне было видеть Райдера на экране, я все равно радовалась за него. На фотографиях рядом с отцом он выглядел по-настоящему счастливым. Я надеялась, что они смогли восстановить отношения.

Эми обняла меня за плечи и уткнулась в мои волосы:

– Если он смог простить своего отца, может, и…

– Не надо, – сказала я. – Не давай мне повода надеяться. Я сама все испортила, Эми. У него нет причин прощать меня… Я призналась ему в любви, Эми. И он ничего не сказал в ответ.

– Вот идиот, – выпалила она.

– Он не идиот, но все равно спасибо.

Так же сильно, как я страдала от того, что потеряла Райдера, я радовалась тому, что Эми снова со мной. Правда, когда я думала о том, сколько боли причинила ей в последние месяцы, меня по-прежнему мучила совесть. Без сомнения, она была самым важным человеком в моей жизни. И самым бескорыстным другом, о котором только можно мечтать.