Как ответить, Дэвид не представлял. Честно говоря, он не ожидал, что побег повлечет за собой столь тяжелые последствия, и чувствовал себя жуликом, оттого что его осыпали благодарностями. Конечно же, предлагая помощь, он понимал, сколь высокой будет цена.

— В том нет нужды. Я полностью оправился. А сейчас вижу вас счастливой и здоровой… и я рад, что увидел все своими глазами.

Она смерила его долгим взглядом, явно размышляя над тем, что сказать дальше, а чуть погодя прошептала:

— Вы за этим пришли? Проведать меня?

Печаль, плескавшаяся в нежном взгляде, внушала страх, но еще хуже — проблеск надежды.

На глаза вдруг навернулись слезы. Дэвид никогда не показывал эмоции на людях, но их многое связывало, да и прежде не доводилось сообщать подобные вести.

— Элизабет…

Она опустилась на стул и, взяв его за руку, с поразительной силой сжала пальцы.

— Вы пришли из-за отца. Он мертв?

Дэвид с трудом произнес невероятные слова:

— Неделю назад он еще держался, но еле-еле. Со дня на день ожидайте вестей.

Глаза у Элизабет остекленели от слез, что дрожали и грозились пролиться. Она осмысливала слова Дэвида.

— Тем не менее пришел я не поэтому, — продолжил Дэвид. — Меня прислали не для того, чтобы доложить вести. Меня прислали, чтобы принять меры относительно вашей доверительной собственности. Ваш дядя написал отцу, после того как Киннелл явился к нему в контору… Ваш отец взволновался.

— Правда? — По бледным щекам покатились слезы. — Ох, Дэвид, в последние дни я принесла ему одно лишь горе! Горе и позор. Дочь-беглянка бросила мужа.

— Не думайте так! — возразил Дэвид. — Он был счастлив узнать, что вы бежали от Киннелла. Я обязался присмотреть за вами и сказал, что Йен вас убережет. Он знает, что друзья не дадут вас в обиду, и ему безразличен позор, о котором вы толкуете.

— Но я больше его не увижу, — вскрикнула она. — А в последнюю встречу я почти ничего ему не сказала: боялась говорить при Аласдере. Он запомнил меня молчаливой испуганной девушкой.

Дабы Элизабет взглянула на него, Дэвид сжал ее руку и покачал головой.

— У него много других воспоминаний. А последние письма заверили, что вы пришли в себя и снова стали сильной и счастливой. Сбежав от Киннелла, вы избавили его от величайшего сожаления. О большем счастье он и не мечтал.

— Думаете? — Она давилась рыданиями.

Дэвид прижал маленькую ручку к щеке, в несвойственной манере показывая чувства. Ее горе пронзило его обычную чопорность, высмеяло его сдержанность.

— Знаю. Я знаю.

Глава 11


Как бы ни было больно, Дэвид порадовался, что именно он рассказал Элизабет про отца. Порадовался, что избавил ее от мук совести, утешил так, как мог только знакомый отца. Дэвиду тоже стало легче, общая скорбь чуть рассеяла печаль.

К моменту возвращения Йена Элизабет уже успокоилась, а вот Йен вроде как нервничал. Он вошел в маленькую кухню и изумленно замер, увидев Дэвида.

— Дэви!

Зарождающаяся улыбка поблекла, едва он перевел взор на Элизабет и на то, что держал в руках.

— Тебе написала сестра, — протянув Элизабет письмо, просипел он. — Еще одно пришло мне… — он замолк, разглядывая Дэвида, — но, видно, вести меня опередили.

Дэвид смолчал. Да и к чему слова? Элизабет уже сломала печать и просматривала строчки. Лицо оставалось невозмутимым, однако Дэвид догадался, о чем говорилось в послании, по сгорбленным плечам и опущенной голове.

— Его больше нет. Отец скончался во вторник утром.

— Ох, Лиззи…

Йен обнял ее и поцеловал в макушку, бормоча нечто ласковое и ободряющее. Сомнений, кем они друг другу доводились, после этого не осталось. Дэвид отвел взгляд. Преданность Йена его растрогала, а еще… взяла зависть. Зависть напоминала свирепый презренный вой. Придя в ужас от самого себя, он быстро и безжалостно принудил ее замолчать.

Вскорости они оторвались друг от друга. Покуда Элизабет вытирала мокрые щеки, Йен сел рядом с Дэвидом.

— Прости, Дэви. Я даже не поздоровался. — Он печально улыбнулся. — Рад тебя видеть. Хорошо выглядишь. Мы за тебя переживали, правда, Лиззи?

— Я места себе не находила, узнав, что вы ранены.

— Она считала себя виноватой в твоих травмах, — добавил Йен. — Мне никак не удавалось ее переубедить.

— Вы не знали, что произойдет. — Дэвид воззрился на Элизабет. — Я тоже не знал. Всему виной обычное невезение. Геройствовать я и не пытался.

— Не говорите так! — возразила Элизабет. — Я знаю, что вы сделали. Йен видел, как вы побежали за Аласдером. Вы помешали ему добраться до меня, а он толкнул вас под лошадь. — Она сглотнула. — Вы были ранены из-за меня.

— Уже все в порядке. — Он хотел, чтобы слова прозвучали уверенно, однако вышло угрюмо.

Элизабет, приняв обеспокоенный вид, одарила его долгим взглядом.

— Но вы ходите с тростью, — тихо сказала она.

В него будто бросили камень. Мужчина с тростью — вот в кого превратился Дэвид Лористон, некогда проходивший тридцать километров в день по Пентландским холмам.

Он попытался скрыть за улыбкой, насколько слова его задели.

— Трость — временное явление. С каждым днем мне становится лучше. Скоро я вернусь в Эдинбург. К практике…

Дэвид смолк, вспомнив, что придется покинуть Мёрдо и Лаверок. Эти думы стерли улыбку с лица.

Элизабет, не проронив ни слова, смотрела на него оценивающим взглядом.

— А вы изменились, Дэвид, — изрекла она.

Эти слова его изумили.

— О чем вы?

Она покачала головой, правда, скорее удивленно, чем отрицательно.

— Кажется, вы не горите желанием возвращаться к работе. А работа всегда вас поглощала.

Поглощала? Неужели?

— Конечно, я горю желанием, — парировал он. — Здорово вернуться. Через несколько дней в суде я приду в себя.

Дэвид попытался ухмыльнуться. Йен осклабился в ответ, а вот Элизабет выглядела встревоженной. Убедить ее не вышло.



Ужин прошел в уютной непринужденной обстановке. Рассевшись за кухонным столом, они болтали и ели. Элизабет подала вкусное рагу из баранины с овощами, коего как раз хватило на троих, хлеб, эль, а позднее и яблочный пирог.

Дэвида позабавило, что Йен буквально не сводил с Элизабет глаз. Он постоянно обращал на нее взор, даже когда говорил Дэвид, красивое лицо смягчалось при одном лишь взгляде на нее. Стоило ей пошутить, они встречались озорно сиявшими глазами, а как только она пробовала подняться, дабы убрать тарелки или принести соль, он вскакивал первым, настаивая, что сделает все сам.

Когда он вновь поднялся, на этот раз для того, чтобы унести остатки яблочного пирога, Элизабет весело и вместе с тем гневно высказалась:

— Да господи боже мой, я не развалина. У меня всего-навсего будет ребенок!

Округлив глаза, она зажала рот руками.

Надолго повисло молчание.

— Значит, — неуверенно заговорил Дэвид, нарушая гнетущую тишину, — вы ждете ребенка?

Элизабет, не проронив ни слова, залилась краской и уставилась на руки, посему отвечать пришлось Йену:

— Да, ждем, — сказал он, вызывающе сверкнув глазами, — и мы безмерно счастливы. Хоть по закону мы и не можем пожениться, в душе я считаю Лиззи супругой. Дитя мы будем любить так, как не любили ни одного ребенка.

Элизабет молча смотрела на Йена доверчивыми карими глазами — на миг Дэвид ощутил укол безумной вопиющей зависти.

— Ни капли не сомневаюсь. Этому ребенку очень повезло с родителями.

Порадоваться мешала тревога, ибо по закону это ребенок Киннелла. Если Киннелл их выследит, дитя подвергнется опасности, что усложнит и без того непростую жизнь.

— Я боялась того, что подумает отец, — печально молвила Элизабет. — А теперь не могу выкинуть из головы, что он никогда не узнает.

Йен присел на корточки и взял ее за руки. Наблюдая за ними, Дэвид размышлял о том, сколько всеобщих осуждений вызовет роман беглой жены с любовником. Конечно, они с Мёрдо заслужат больше порицаний, но Элизабет и Йену тоже достанется. Сие осознание что-то пробудило. На этот раз не зависть, не отчаяние, а гнев. Праведный гнев на общество, любопытное и назойливое, что требовало соблюдения несправедливых правил.

Он понял: Элизабет и Йену нужно услышать все, что говорил Чалмерс.

— Ваш отец не возражал бы.

Элизабет вскинула глаза.

— Дэвид, я знаю, вы пытаетесь помочь, но…

— Он не возражал, — перебил Дэвид. — Он говорил мне о подозрениях насчет вас и Йена. Смею заверить: он не испугался этой мысли и не устыдился.

Дэвид рассказал обо всем: о подозрениях, что Элизабет влюблена в Йена, о чаяниях, что Элизабет будет счастлива, о Мэри Каннингем, любимой женщине Чалмерса, о сожалениях Чалмерса.

Он поведал о наказе Чалмерса, что от любви нельзя отрекаться.

После этих слов Элизабет начала всхлипывать. Сперва тихо, но вскоре она разрыдалась, не в силах сдержаться. Она спрятала лицо у Йена на груди и надрывно вздыхала, выплескивая беспросветное горе.

— Боже, простите, — испуганно воскликнул Дэвид. — Надо было помалкивать…

Она покачала головой, но заговорить не смогла.

— Идем, — пробормотал Йен ей в волосы. — Давай уложим тебя в кровать. Ты умаялась. — Он помог ей встать, обняв за плечи, и взглянул на Дэвида поверх ее головы. — Подождешь немного?

— Конечно.

— Выпей эля. Я скоро вернусь.

Йен повел Элизабет в соседнюю спальню. Дом до того крошечный, что до Дэвида долетали судорожные всхлипы вперемежку с успокаивающим бормотанием.

Дэвид потягивал эль и слушал неразборчивую песнь скорби. Худшее осталось позади. Сначала оно перешло в икоту, а потом и в тишину. Дэвид ждал, прослеживая кончиками пальцев царапины на старом столе и стараясь не думать о своих трудностях: о Мёрдо и барышне, коей он обещан. О месяцах молчания, о том, что с его губ не сорвалось ни намека на правду. О мире, что все равно их разлучит, после того как Дэвид возвратится к работе.

Вернувшийся Йен едва держался на ногах. Устроившись рядом с Дэвидом, он налил себе эля.

— Как она?

— Она месяцами ждала вестей об отце. Она знала, что так случится. Но все равно это потрясение.

— Пока не случится, не поверишь, — согласился Дэвид.

Они выпили, подняв молчаливый тост.

— Жаль, мы с ним не встретились, — чуть погодя произнес Йен. — Я бы с радостью пожал ему руку.

— Он был хорошим человеком. Тебе бы понравился.

— Он вырастил дочь замечательной женщиной.

— Точно. — Дэвид покосился на часы: начало одиннадцатого. Уже очень стемнело. — Мне пора, — вздохнул он. — Давно следовало уйти. Уже поздно.

Йен нахмурился.

— Тебе нельзя уходить, Дэви. Останься на ночь. Уже слишком поздно для прогулок, к тому же ты совсем не знаешь Лондона.

Дэвид хотел возразить, но припомнив долгую прогулку, засомневался, что дойдет обратно, тем более с больной ногой. Йен прав: уже поздно.

Да и с Мёрдо видеться пока что не хотелось.

На миг Дэвид задумался, не разволнуется ли Мёрдо, что он не вернется, но затем рассудил, что Мёрдо куда больше возмутит, если он пойдет по незнакомым темным улицам в одиночестве.