— Вы хотите, чтобы они снимались в кино? — недоверчиво спросила Энн.

— Так точно, — сказал мистер Уотни. — И я вам обещаю, что это будет прибыльно и для них, и для вас, если вы их опекун. А теперь не могли бы мы условиться о дне, когда они приедут на студию для пробы. И проба, безусловно, будет успешной, или мое имя не Кларен Уотни.

— Подождите, — сказала Энн. — Мне надо подумать. Я никогда и не мечтала о такой возможности. Вы говорили об этом с детьми?

— Ни слова, — заверил ее мистер Уотни. — Я только наблюдал за ними, замечал их реакцию на вещи, о которых мы говорили, и на места, которые проезжали, и сказал себе: «Вот двое воспитанных, чутких детей, которые могут стать счастливчиками, если не станут против этого возражать и если найдут продюсера». И я, мэм, тот самый продюсер. Идите и спросите любого обо мне. Они вам скажут, что я достиг вершин в моей профессии. В Англии нет другого продюсера с репутацией, подобной моей. Этим детям нужен руководитель с воображением, а это именно то, что я готов им дать.

— Это очень любезно с вашей стороны, мистер Уотни, но…

— Не может быть никаких «но», и, даже если они есть, их не должно быть. Их учеба не пострадает, они будут в состоянии оплатить лучших учителей. Итак, где мы можем встретиться и подписать контракт?

Энн повертела карточку в руках:

— Мне жаль, мистер Уотни, но вы должны позволить мне подумать. Я очень вам благодарна, очень. Могу ли я вам написать?

— Позвоните, это быстрее, — предложил он. — Я знаю имена детей, но я не знаю ни вашего имени, ни адреса.

— Написать их для вас? — предложила Энн.

— Буду очень благодарен, — сказал он и вынул из кармана конверт. Энн быстро написала на нем несколько слов и вернула мистеру Уотни.

— Леди Мелтон, о? — воскликнул он. — Хорошо, леди Мелтон, надеюсь услышать вас. Мой телефон на обороте карточки. Я хотел бы, чтобы вы дали мне знать, когда будете готовы обсудить дело. И если вы не позвоните мне, обещаю, что позвоню сам, и не далее как через несколько часов.

Энн протянула ему руку:

— Даю слово, что позвоню вам. Но не могу сказать, будет ли мой ответ да или нет.

— Пусть это будет да, — сказал мистер Уотни, — иначе я буду ужасно назойливым, уговаривая вас изменить решение.

Он тепло пожал руку Энн, затем она повернулась и пошла к машине.

— Что говорил этот человек? — спросил Энтони. — В поезде мы вели себя хорошо.

— Да, он так и сказал. Он не жаловался, наоборот, он говорил о вас только хорошее.

— Ну, тогда другое дело, — усмехнулся Энтони.

— Я надеюсь, вы были хорошими все время, что оставались без меня, — предположила Энн.

Энтони посмотрел на Энтониету, и они захихикали.

— Ну, признавайтесь, что вы натворили? — спросила Энн. — Знаю, что-то ужасное, поэтому рассказывайте все начистоту.

— Ничего особенно плохого, — быстро сказала Энтониета.

— Все равно, рассказывайте, — настаивала Энн.

— Ну, самое неудачное в том, что мы не могли дождаться самого смешного, — пожаловался Энтони.

— Так что вы сделали?

— Я нашла цепь, — начала Энтониета. — Нашла в одном старом шкафу в холле. Не думаю, что она нужна Джону, и в любом случае он не хватится ее: там столько всяких вещей в доме. Знаешь, там были…

— Расскажи, что было дальше с цепью, — перебила ее Энн.

— Да, так вот. Цепь была длинная, тонкая, на одном конце крошечный замочек с ключом, — сказала Энтониета.

— Я положил цепь в карман, — вмешался Энтони. — Мы хотели привезти ее сюда, чтобы показать ее тебе, и, если бы ты сказала, что надо спросить у Джона, можно ли ее оставить у себя, мы бы спросили. Но когда мы приехали на вокзал, Доусон пошел покупать билеты, а мы ждали его и тут увидели, что все тележки носильщиков стоят вместе…

— В ожидании следующего поезда, — вклинилась Энтониета.

— И что вы сделали?

— Мы их всех скрепили цепью и заперли, а ключ оставили в замке, — закончил Энтони.

— …И, конечно же, мы хотели посмотреть, как они будут быстро расхватывать свои тележки, — воскликнула Энтониета, — только Доусон вернулся с билетами и потащил нас на другую платформу, и был ужасно напыщенным, и велел нам хорошо вести себя и не выпадать из купе. Как будто мы могли! И мы пропустили самое смешное.

Энн посмотрела на них с выражением, которое, она надеялась, было похоже на негодование, но губы ее задрожали.

— Ты смеешься, — закричал Энтони.

— Ты нисколько не сердишься, — сказала Энтониета, подпрыгивая на сиденье. — О Энн! Как хорошо снова быть с тобой!

— Вы скучали без меня?

— В Лондоне было очень весело, но ты бы видела Майру, — ответил Энтони. — Она сейчас как знатная леди во всех своих новых платьях. А все, что она говорит, это только нет, нет и нет.

— Мы любим тебя больше всех на свете, — призналась Энтониета.

— О близнецы, вы самые озорные дети в мире, но я вас обожаю, — воскликнула Энн. — Прошу вас, ради меня, ведите себя в Галивере прилично.

— Какой он?

— Это чудесный дом, — ответила Энн.

— А люди?

Энн поискала слова.

— Вам они покажутся очень взрослыми, — наконец сказала она. — Они захотят, чтобы вы были вежливыми и воспитанными и чтобы вы попадались им на глаза как можно реже.

— Фью, — свистнул Энтони. — Снова тетя Элла!

Энн удивленно посмотрела на него. Не подозревая этого, он попал в точку. Она и сама подспудно пыталась понять, кого ей напоминает леди Мелтон. И вот — пожалуйста. Конечно, тетя Элла: проворная, рациональная, жесткая, живущая в мире, тщательно обозначенном соответствующими наклейками для всех случаев жизни.

— Дорогие мои, старайтесь быть хорошими ради меня, — попросила она еще раз.

— Вот он! — взволнованно сказала Энтониета.

Они повернули на дорожку, и Галивер предстал перед ними, отраженный в воде, — симфония зеленого и серебра.

— Вот это да! Это похоже на кино! — пробормотал Энтони. На его милом и умном лице появилось выражение удивления и восхищения.

«Кино», — эхом отозвалось в мыслях Энн. Какую роль сыграет в их жизни мистер Уотни? Что ему ответить?

11

— Я расцениваю это предложение как наглое, — строго сказал Джон. — Я сам поговорю с ним, когда он позвонит.

Энн пристально смотрела на него.

— Не думаю, что он сделал это из наглости, — спокойно возразила она. — Он был очень искренним. И теперь, когда я обдумала тот разговор, я вспомнила, что слышала его имя. Я не такой уж поклонник кино, у меня для этого не оставалось времени, но все-таки имя его где-то слышала. В любом случае не составит труда навести справки о нем и о его компании.

— Неужели действительно имеет значение, кто он? — спросил Джон. — Ты не заинтересована в такого рода предложениях, и делу конец.

— Думаю, ты не все понимаешь, Джон, — миролюбиво сказала Энн. — Признаюсь, сначала и я была огорошена, но, подумав, я решила, что должна все основательно разузнать. Это может стать великолепным шансом для близнецов.

— Шансом? — удивился Джон. — Не хочешь ли сказать, Энн, что допускаешь хотя бы на минуту, что они будут сниматься в фильмах?

— Почему бы нет?

— Почему нет? — сердито повторил Джон ее вопрос. — Все это нелепо, невозможно, и я уже сказал, что считаю величайшей наглостью со стороны этого Уотни делать тебе столь смехотворное предложение.

Энн встала с мягкого кресла и подошла к камину. Она постояла некоторое время, глядя на красиво сложенные, но не зажженные дрова, потом повернулась к мужу с решительным выражением на лице.

— Я думаю, наш спор основан на недоразумении, — сказала она. — И хотела бы кое-что прояснить раз и навсегда.

— И это означает…

— Следующее. Когда я согласилась выйти за тебя замуж, ты очень великодушно взял на себя заботы о моей семье — о Майре, Энтони и Энтониете. Но ничего не было сказано о том, что я не смогу вносить изменения в это соглашение. Или что при представившемся благоприятном случае каждый из нас не будет стараться заработать деньги по собственной инициативе. Нам не по душе жить на подаяние, никому из нас.

— Это не подаяние, — перебил ее Джон.

— Тогда зависимость, если ты предпочитаешь другое слово. Я не хотела менять свою жизнь, ты знаешь об этом, но, поскольку я не могла остаться свободной и содержать семью, я… я…

— Ты вышла за меня замуж, — в голосе Джона прозвучала горечь.

— Вот именно. — Энн была довольна, что он произнес те прямые слова, которые она не решалась сказать. — И тут словно с неба падает случай — великолепная, почти чудесная возможность для близнецов стать независимыми.

— Но им же в ущерб, — сказал Джон. — Если ты это сделаешь, Энн, ты будешь сожалеть всю жизнь. Я хочу определить Энтони в приличную школу, дать Энтониете порядочное образование. Если ты позволишь им превратиться в диковинку, подтолкнешь их в мир, с которым они не могут иметь ничего общего ни сейчас, ни позже, каким ты представляешь себе их будущее?

— Дело не в этом, — сказала Энн. — Ты человек щедрый, очень щедрый. Я не отрицаю этого, но тем не менее неужели ты считаешь правильным то, что близнецы, да и любой из нас, будут полностью и совершенно зависимыми от тебя?

Наступила очередь Джона встать с кресла. Прежде чем ответить, он медленно прошел по комнате взад и вперед. Энн следила за ним. На ее лице появилось выражение, новое для Джона, но слишком хорошо знакомое ее родным — выражение упрямства, непреклонного решения поступить по-своему. Майра сказала однажды: «Если Энн залезла в бутылку, спорить с ней бесполезно».

Но у Джона не было намерения сдаваться: он просто изменил тактику. Он остановился перед Энн и посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо было серьезным, брови насуплены, но когда Энн подняла на него глаза, у нее почему-то возникло впечатление, что на самом деле он не такой неуязвимый, каким выглядит.

— Послушай, Энн, — сказал он мягко, — давай попытаемся оба быть более рассудительными. Я бы хотел получить возможность убедиться, что делаю правильный выбор. Я бы хотел иметь возможность дать Энтони и Энтониете то, чего они никогда в своей жизни не получали. Но я не могу этого сделать за ночь, и мы не увидим результата, пока не пройдет по меньшей мере год или около того. Дай мне шанс, и если я провалюсь…

— Если ты провалишься, — сказала Энн, — тогда они останутся зависимыми от тебя, я предполагаю… вроде Вивьен?

Она не собиралась добавлять двух последних слов, но они, казалось, сами слетели с языка, и, как только она произнесла их, ей стало стыдно — она инстинктивно поняла, что использовала дешевый прием.

Джон не позволил себе потерять терпение.

— Вивьен и ее брат — мои ближайшие родственники, — сказал он. — Мать взяла на себя ответственность за них, когда они осиротели. И если они оказались на моем содержании, то только потому, что они родственники, а вовсе не потому, что я имел особенную возможность выбирать.

— В то время как меня ты, разумеется, выбрал, — сказала Энн со слабой улыбкой, которая почему-то ухитрилась стать горькой. — И я согласилась на твои условия, но из этого не следует, что обстоятельства не могут изменить состояние дел.

— Если бы обстоятельства или дела были благоприятны, я бы согласился, ты же знаешь, — сухо сказал Джон.

— Так вот, я считаю, что и то, и другое благоприятны, — ответила Энн. — И если близнецам будет предложен по-настоящему выгодный контракт, который принесет им много денег, я уверена, никто из нас не имеет права встать на их пути.

— А я говорю тебе, эта идея нелепа и смешна! — воскликнул Джон.

Он был на грани потери самообладания. Энн еще не видела его таким. Она тоже рассердилась, но сохранила способность оставаться внешне спокойной, говорить бесстрастным тоном, который, она знала, гораздо эффективнее, чем демонстрация возмущения по поводу того, что Джон узурпирует власть.

— Я не согласна. И поскольку решение предоставлено мне как единственному родственнику близнецов, я встречусь с мистером Уотни и по крайней мере выслушаю его предложения.

— А если я скажу, что запрещаю? — в вопросе Джона послышался удар хлыста. Он подошел ближе к Энн, и она в первый раз ощутила почти сверхъестественную силу, появившуюся в нем одновременно с негодованием. Тем не менее она дерзко подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо.

— Я тебя не послушаюсь.

— Я заставлю. Ведь ты моя жена.

В его глазах было что-то подстрекнувшее Энн к мятежу. Она хотела уколоть его и сказала:

— Только на бумаге.

Произнося эти слова, в тот самый момент, когда они слетели с языка, Энн поняла, что совершила ошибку. Руки Джона поднялись и тяжело легли ей на плечи. Сперва она удивилась, но тут же обнаружила, что совершенно необъяснимо дрожит от его прикосновения. Джон пристально смотрел ей в глаза, и хотя решимость оказать сопротивление не покинула ее, но вдруг она осознала, что не может отвести от него глаз. Она была полностью в его власти и впервые за всю свою жизнь по-настоящему испугалась человека.