Первым заговорил Энтони:

— Ты предоставляешь решение нам, Энн?

— Да, если вы хотите.

Энтони посмотрел через комнату на Джона, державшегося на заднем плане.

— Послушай, Джон, ты ведь сказал, что заплатишь за наше обучение в школах, разве нет? И за многое другое, о чем мы говорили до того, как Энн вышла за тебя?

— Верно, — ответил Джон.

— Ты не изменил своего решения?

Джон покачал головой:

— Нет. Я бы хотел, чтобы вам было абсолютно ясно: все мои предложения остаются в силе.

— Я думаю, — вмешалась Энн несколько раздраженно, — что это возможность для вас стать независимыми и иметь собственные деньги. Часть из них вы могли бы потратить сейчас, но, если бы вы имели успех, а это вполне вероятно, мы могли бы отложить часть денег до тех пор, пока вы не повзрослеете.

— Мы будем играть самих себя? — спросил Энтони.

— Что значит самих себя? Что будете выступать под своими именами?

— Нет. То, что мы будем играть детей, подростков, как они это называют. Они не дадут нам взрослые роли?

— Ты полагаешь, что был бы способен сыграть их? — с улыбкой спросила Энн.

Энтони посмотрел на Энтониету:

— Уверен, что нет. Ну что же, если решение должны принять мы, наш ответ: нет. Мы не хотим скакать по сцене, так ведь, Энтониета? Если Джон сделает, что обещал, мы хотели бы учиться в хорошей школе и приезжать сюда на каникулы. Из того, что говорил мистер Уотни, ясно, что фильмы снимаются целую вечность. И должно быть, ужасная скучища слоняться по студии с измазанным лицом.

Энтони замолчал, и наступила тишина. Энн глубоко вздохнула.

— Ты согласна с таким решением, Энтониета? — спросила она.

— Конечно, если Энтони так говорит, — лояльно ответила девочка.

Энн догадалась, что ей жаль прощаться с мечтой о прекрасных платьях и украшениях.

— Ну, значит, так и решили, — сказала Энн. Она не думала, что в ее голосе прозвучит такое острое разочарование.

Близнецы еще немного постояли в нерешительности. Они чувствовали, что что-то не так, но не понимали, что именно. Однако все было забыто, когда Энтони сказал:

— Нам можно идти? Баркер ждет нас, чтобы отвести на крышу.

Ответил Джон:

— Думаю, вы больше не нужны. Но если это вас не затруднит, пожалуйста, не падайте с крыши.

— Не упадем! — крикнул из дверей Энтони.

Энтониета, более женственная и ласковая, добавила:

— Мы считаем, что у тебя чудесный дом, Джон. Он больше похож на дворец, чем на обычный дом, — и тоже убежала.

Синклер встал и, подойдя к Энн, нежно положил ей руку на плечо.

— Не будьте слишком разочарованной, — сказал он. — Дети приняли правильное решение.

— Надеюсь, — грустно ответила Энн.

Не добавив больше ни слова, Синклер вышел из комнаты. И только когда дверь за ним закрылась, Энн осознала, что снова осталась наедине с Джоном.

— Что ж, ты выиграл, — сказала она, и в тоне ее больше не было вызова, только усталость.

— Неужели мы должны воевать? — Голос Джона был тихим, и Энн показалось, что в нем прозвучала просьба.

— Я не хочу воевать.

— И все же ты воюешь со мной. Не только из-за этого случая, но и из-за многих других вещей. — Энн с удивлением смотрела на него. — А между тем есть только одно, что я хочу сделать, если ты позволишь мне. Я хочу сделать тебя счастливой.

Она почувствовала, что нет слов, которыми она могла бы ответить ему, и смущение мурашками пробежало по ней. Она знала, что он смотрит на нее, ожидая ответа, но почему-то не могла ничего сказать.

Воспоминание об испытанном ею страхе вернулось, и в ней шевельнулось подозрение — эта неожиданная нежность, не может ли она быть какой-то новой хитростью, которая даст ему незаслуженное преимущество?

— Уже три часа, — сказала Энн, сравнив свои часы с часами на камине, просто чтобы что-то сказать.

— У тебя есть какое-то дело?

— Думаю пойти посмотреть, что дети делают на крыше. Кажется забавным, что меня не ждут тысячи дел, а времени, чтобы переделать их все, не хватает.

— Я надеялся, что ты поедешь со мной и я покажу тебе парк. Ты ведь его еще не видела, а там есть на что посмотреть.

— Это было бы чудесно, — ответила Энн. — Я разыщу детей и позову их тоже. Они безусловно придумают какую-нибудь проделку, если их оставить здесь.

Даже если Джон был разочарован тем, что они не поедут вдвоем, вида он не подал.

— Я распоряжусь, чтобы прислали машину с открытым верхом, — сказал он. — День сегодня прекрасный. Но тебе придется что-нибудь надеть на голову.

— Я возьму шарф.

— Кстати, у меня еще не было возможности сказать тебе, как мне понравилось это.

— Понравилось что? — переспросила Энн, затем проследила за его взглядом: — О, волосы! Надо было обдумать так много всего, что я о них совершенно забыла.

— Тебе идет, — серьезно сказал Джон. — Спасибо, что выполнила мою просьбу.

— Твою просьбу? — повторила Энн его слова и вспомнила: — Ах да, ты просил меня разделить их на прямой пробор, верно? Но я не хотела этого делать, я нравилась себе такой, какой была. Но Чарлз высказал такое негодование по этому поводу, что я подумала: лучше сделать все, как он велит, к его приезду с теми чудесными платьями, которые он обещал привезти.

Она пошла к двери, и в комнате внезапно стало очень тихо. Энн оглянулась. Джон смотрел на нее странным взглядом.

— Пойду поищу близнецов, — быстро сказала она.

12

— Вы действительно прекрасны! — сказал Чарлз. Подойдя к ней с характерной для него свободной грацией, он взял ее руку и поднес к губам. — Разве я не говорил, что превращу вас в красавицу, — спросил он, — даже если до сих пор вы все еще Спящая красавица?

Энн хотела засмеяться, но прикосновение его губ к руке привело ее в замешательство, и горячая кровь прилила к щекам.

— Я в самом деле выгляжу хорошо? — наконец спросила она, зная заранее ответ, но все же по-детски желая услышать еще раз, что она прекрасна.

— Разве вы не смотрелись в зеркало? — он поднял голову, и теперь глаза его дразнили Энн.

— Смотрелась, — произнесла она, — и пыталась понять, куда делась та Энн, которую я так хорошо знала.

— Она исчезла, исчезла навсегда, — сказал Чарлз. — Вам жаль?

Он говорил шутя, но Энн ответила ему серьезно:

— Думаю, да. Я понимала прежнюю Энн, знала, что она чувствует и чего ждет от жизни. А эта женщина чужая для меня.

— Она должна многому научиться, — сказал ей Чарлз. — Жизни, наслаждению, любви… И я молюсь, чтобы я стал одним из тех, кто будет ее учить… некоторым из этих вещей.

Под его взглядом Энн опустила глаза. «Он пытается флиртовать со мной», — думала она. И знала, что ей следует быть шокированной, но на самом деле она наслаждалась своим открытием. «Мне надо быть осторожной», — предостерегала она себя, но трудно было осторожничать там, где дело касалось Чарлза. Он так много для нее сделал! Увидев себя в зеркале, Энн поняла, что он не кривил душой, когда говорил, что превратит ее в красавицу.

Вначале платья, которые он привез из Лондона, привели ее в ужас. Это было по меньшей мере не то, что она ожидала. Начать с того, что все они оказались очень сочных и ярких расцветок. Энн и в голову не могло бы прийти, что такие цвета подойдут ей. Бледно-голубой — да, она в этом уверена — был «ее цветом». Но тот голубой, что привез Чарлз, был совсем другим — глубоким и мощным, можно сказать неотразимым.

«Нет, это не пойдет мне», — думала Энн, надев платье и подходя к зеркалу, чтобы убедиться, как прав был Чарлз в своем ожидании и как не права она.

Выйдя из своей комнаты в этом голубом платье, она не могла не ощущать, что наконец не только Вивьен, но и она нашла свой образ в богатом, сверкающем мире Галивера.

Платье из шифона очень простого покроя было почти классическим по силуэту. Оно свободно облегало фигуру, подчеркивая мягкие линии ее груди и бедер, а широкие фалды нежной ткани ниспадали с плеч до самого пола, придавая фигуре при движении невыразимую грацию. Цвет платья выявил белизну кожи Энн и скульптурную красоту ее рук. Глаза засияли живой синевой, а волосы, причесанные по-новому, в противовес обольстительности платья сообщали ее серьезному и нежному лицу сходство с неземным, одухотворенным обликом юной Мадонны, какой ее любили изображать на своих картинах старые итальянские мастера.

— Вы прекрасны! — еще раз сказал Чарлз, когда они подошли к гостиной.

Энн пыталась угадать, повторит ли Джон слова Чарлза. Он как раз подавал матери бокал шерри. Увидев входящую Энн, он быстро пошел ей навстречу и, протянув в приветствии руку, накрыл ее пальцы своими.

— Я ждал тебя, — произнес он тихо, чтобы слышала только она, — потому что хотел быть первым, кто скажет тебе, как очаровательно ты выглядишь.

Энн видела, что слова эти выражают подлинные чувства Джона, но все же они показались ей скучными и незначительными по сравнению с экстравагантными фразами, которые она уже слышала от Чарлза. Джон взял ее за руку дружески, а Чарлз поцеловал…

— Очень милое платье, Энн, — похвалила леди Мелтон, как всегда отрывисто. — Я должна заметить, ты сделал хороший выбор, Чарлз.

— Спасибо вам за несколько добрых слов, — ответил Чарлз с таким сарказмом, что леди Мелтон посмотрела на него с упреком.

— Я рад, что ты выглядишь так прелестно, Энн, — сказал Джон, — ведь нас пригласили после обеда приехать в Крокли-Касл. Семья Марлоу — мои давние друзья, и я с гордостью покажу им свою жену.

— Мы куда-то едем? — раздался звучный голос.

В дверях стояла Вивьен.

Энн обернулась. Она догадалась, что Вивьен специально ждала, когда все соберутся перед обедом в гостиной, и только тогда спустилась сама. Несомненно, она одевалась, учитывая, что ей придется вступить в соревнование. Ее платье из золотой ткани было слишком торжественным для неофициального вечера дома. Вместе с искусно подобранными драгоценностями, смутно напоминающими украшения фараонов, одежда придавала Вивьен варварское великолепие, соперничать с которым было бы трудно, и только подчеркнутая простота платья Энн могла послужить достойным противовесом.

И, как бы охватив всю ситуацию одним взглядом, Вивьен прошла в гостиную.

— Ну, Чарлз, — сказала она, — полагаю, что должна поздравить тебя. Интересно, что мы, женщины, делали бы без него? — добавила она, обращаясь к Энн. — Но будьте осторожны, не позволяйте ему стать необходимым, иначе Джон утратит свою безмятежность и начнет испытывать досаду.

Джон уже был раздосадован, Энн поняла это по внезапно усилившемуся пожатию его руки. Теплое и твердое его прикосновение принесло странное ощущение комфорта, когда при появлении Вивьен Энн инстинктивно уцепилась за его руку. Однако, начав размышлять об этом, она смутилась и отошла к камину, где сидел Синклер — спокойный и молчаливый наблюдатель. Он улыбнулся ей.

— День был очень насыщенным, не так ли? — спросил он, и Энн была ему благодарна за то, что он ничего не сказал о разыгранной перед ним сцене.

— Близнецы отправились спать, — отозвалась она. — Они, наверное, изнурены, ведь они обежали весь дом, потрогали и осмотрели каждую мелочь и закончили день катанием на лодке по озеру.

— Вы позволите мне поздравить вас по поводу этих детей, вместо того чтобы поздравить по поводу платья? — спросил Синклер.

На сердце у Энн потеплело. Приступ тщеславия, который недавно казался таким важным, прошел, поглощенный истинными заботами о будущем детей.

— Они на самом деле понравились вам или вы говорите это, чтобы сделать мне приятное? — спросила она.

— Когда вы узнаете меня лучше, — ответил Синклер, — вы поймете, что у меня есть один ужасный недостаток: я всегда говорю правду.

— Неужели это так страшно?

— Многие боятся правды.

— Я тем более благодарна вам за то, что вы сейчас сказали, — ответила Энн. — Я люблю близнецов, но всегда опасаюсь, что другим они могут показаться избалованными или скороспелыми.

— Я считаю, оба они очаровательные и очень естественные дети.

Последние слова уловила леди Мелтон.

— Вы говорите об Энтони и Энтониете? — спросила она. — Надеюсь, Энн, вы объяснили им, что они должны быть поаккуратнее и не хлопать дверьми в этом доме. Утром я видела, как Энтони выскочил из библиотеки и дверь за ним задрожала с такой силой, что одна из люстр едва не сорвалась.

— Я поговорю с ними об этом завтра, леди Мелтон, — спокойно пообещала Энн.

Свекровь отошла, а взгляды Энн и Синклера встретились. Он улыбнулся понимающе и с симпатией.

Энн воспринимала обед как длительную скучную церемонию. Разговор не получался из-за диктаторских высказываний леди Мелтон по любому вопросу, а Вивьен совершенно демонстративно обращалась только к Джону. Небольшое воодушевление, которое Энн испытала по поводу успеха своего платья, погасло, и она ощущала нарастающую депрессию. Неужели эти церемонии, эти условности и подспудное присутствие ревности и соперничества — это все, что ждет ее в будущем? Она вспомнила шумные, оживленные семейные застолья, которыми обычно наслаждалась дома, споры, которые вел ее отец с жаром и энергией хорошего оппонента, то веселье, тот смех, от которого они иногда просто не могли удержаться, и шутки, которые неизменно сопровождали те же самые вещи. Могут ли все деньги мира купить то, что было у них? Энн знала ответ.