— Так вот. Откровенно говоря, это для меня трудновато. Видите ли, вы с Джоном оставили свою семью на мое попечение, но я не знал, насколько далеко заходят мои полномочия. С близнецами все было просто и легко. Но Майра — другое дело: она считает себя взрослой молодой женщиной.

— Но ничего подобного собой не представляет! — воскликнула Энн. — Она очень юна и очень неопытна. Давайте возьмем быка за рога: кто этот мужчина?

Доусон беспомощно взъерошил волосы:

— Его имя Рэнкин. И если быть честным, боюсь, он несколько развязен. К несчастью, Майра познакомилась с ним в доме моей сестры. Его привели с собой на наш танцевальный вечер люди, которых мы пригласили, но он не тот человек, который пользуется гостеприимством в нашей семье. Он знает массу людей, но, друг он им или просто знакомый, трудно судить. Он хорошо известен среди любителей скачек, и его можно встретить в самых модных ночных клубах. Предполагаю, что он живет, если это можно назвать жизнью, за счет своей изворотливости. Не могу сказать, что знаю о нем что-то по-настоящему дурное, но он как раз такой тип, которого с сожалением видишь рядом с молодой девушкой.

— А Майра, я полагаю, думает, что влюблена в него?

— Боюсь, что да.

— А он?

Доусон Баркли задумался:

— Ну, он уделяет вашей сестре много внимания. Какую его долю следует отнести за счет очарования Майры, а какую за счет того, что она невестка Джона, я не могу сказать.

— Невестка Джона! — Энн очевидно этот аспект и в голову не приходил.

— Я не верю, что у Томми Рэнкина много денег. Возможно, объяснение в этом, но в то же время я не хочу сказать, что он не увлечен.

— И давно это длится?

— С танцев у сестры. Я бы хотел сказать, леди Мелтон, как ужасно я чувствую себя в связи с этим. Я понятия не имел, что Майра не рассказала вам обо всем, что делает. Она определенно дала мне понять, что вы все знаете и одобряете.

— Это не ваша вина, а моя. Зная Майру, я должна была догадаться, что произошло нечто подобное. Майра всегда воображает, что влюблена. Говоря откровенно, я думала, что она увлечена вами.

Доусон Баркли улыбнулся:

— В этих обстоятельствах я бы хотел, чтобы так и было.

— Что за человек этот майор Рэнкин, кроме того, что вы уже рассказали? Могу ли я рассчитывать на добрые стороны его натуры?

Доусон покачал головой:

— Сомневаюсь, что они существуют.

Открылась дверь, и вошел Треверс.

— Извините за задержку, миледи, — сказал он. — Но я посылал за сливками. Кухарка думает, что вы предпочитаете кофе с молоком.

— Спасибо, — сказала Энн. — Очень мило! Вы передадите мою благодарность кухарке? — Она встала и налила себе чашечку. — А вы не хотите? — спросила она Доусона.

Он покачал головой:

— Обычно я так занят, что мне не до легких завтраков.

— Полагаю, Джон заваливает вас работой?

— В это время года, когда парламент на каникулах и большинство людей уехали отдыхать, немного легче.

Энн отхлебнула кофе.

— Майра должна приехать к ленчу, — сказала она. — Треверс говорил мне, что ждет ее.

— Да, — ответил Доусон. — Я провел расследование после вашего звонка и выяснил, что майор Рэнкин увез Майру в Гринвич. Нынче утром там должно состояться какое-то представление. Я толком не знаю какое, кажется, что-то связанное с морскими кадетами.

— Звучит достаточно безобидно, — заметила Энн.

— Должен предположить, что это была идея Майры. Я не верю, что майор — ранняя пташка, но Майра не желает пропустить ни одной достопримечательности, а он объявил себя ее эскортом.

— Я дождусь Майру и увижу, в чем тут загвоздка. А сейчас я не буду мешать вам, если у вас есть работа.

— Мой ответ, леди Мелтон, — разговаривать с вами для меня удовольствие.

Энн взглянула на него с легким укором:

— Неужели вы должны называть меня леди Мелтон. Вы же называете Джона по имени.

— Мы были в одной школе, — ответил Доусон Баркли. — Я поступил в младший класс, когда он учился последний год. Но спасибо. Мне нравится называть вас Энн. Я так много слышал о вас, что мне кажется, будто знаю вас давным-давно.

— Близнецы много болтали, полагаю?

— Майра тоже. Я не думаю, что она может причинить себе серьезный вред, она любит вас и не захочет огорчить.

Энн улыбнулась несколько застенчиво:

— Я чувствую, что мне нельзя было оставлять ее одну!

— Но вы не могли поступить иначе. Вы должны были подумать о себе и Джоне.

— Да, конечно.

Энн поставила пустую чашку и подошла к окну. Через площадь медленно двигался транспорт. Здесь ощущалась атмосфера пыльной подавленности: на деревьях, на траве, на всем, что осталось от частных садов аристократических обитателей великолепных особняков, многие из которых давно превратились в многоквартирные дома или конторы.

Энн обернулась и оглядела комнату. Доусон стоял у стола, и на его лице отражались чувства, которых она не поняла. Он выглядел обеспокоенным, и на миг Энн показалось, что он утаивает от нее какие-то сведения, которые ей необходимо знать. Но, увидев, что она смотрит на него, он быстро улыбнулся, слишком быстро, как будто насильно.

— Как Джон? — спросил он.

— Прекрасно.

Энн надеялась, что ее голос звучит не очень напряженно, но говорить о муже просто и естественно было почему-то почти невозможно.

— Он удивительный человек, — задумчиво сказал Доусон. — Но конечно, нет нужды, чтобы я говорил это вам.

— Почему удивительный?

— Потому что обладает способностью быстро постигать вещи глубоко, до деталей. Он всегда старается понять точку зрения других людей. Здесь у меня его доклад, который он хочет подготовить к началу сессии. Выдающийся документ. Чтобы составить его, он проделал огромную работу. Из него видно, как серьезно он стремится быть справедливым и к человеку у власти, и к тому, кто должен выполнять его указания. Надо ли мне честно сказать вам, что я не верю в его будущее как великого политика именно из-за этого качества? Но благодаря ему он станет великим гуманистом.

— Я бы хотела побольше знать о его взглядах.

— Он с вами об этом не говорит? — Энн покачала головой. — Очень похоже на Джона. Чрезвычайно скрытен. Всегда трудно определить, что он думает. Полагаю, это качество необходимо для человека, занимающего высокое положение. Но одно могу сказать вам абсолютно точно: Джон чудесный друг.

— Рада этому, — ответила Энн, стараясь говорить естественно. — Возможно, ему повезло, что вы работаете с ним.

Доусон бросил на нее быстрый взгляд, затем сказал импульсивно, словно у него не было времени подобрать слова:

— Хотел бы я, чтобы вы этого не говорили.

В его голосе было столько чувства, что Энн удивленно посмотрела на него. Потом она поняла, поскольку привыкла с самого детства общаться с людьми, которых одолевали тревоги, беспокойства, болезни, поняла, что у Доусона тяжело на душе, очень тяжело. И все, что было в ней отзывчивого, материнского, поднялось волной, и собственные тревога были забыты.

— Вы не хотите сказать мне, что вас беспокоит? — спросила она.

— Как вы догадались, что я обеспокоен? — спросил Доусон и тут же добавил: — Ну конечно, вы знаете. Могу ли я быть нескромным и попросить вашего совета?

— Почему же нет? — сказала Энн. — Давайте сядем и устроимся поудобнее.

Она прошла по комнате и Доусон последовал за ней.

— Мне не надо было так говорить с вами, — сказал он. — Я не должен был будоражить вас своими проблемами. Но почему-то, как я только что сказал, я чувствую, что знаю вас очень хорошо. Ваше имя вспоминалось каждый раз, когда близнецы что-то видели или слышали: «Энн сказала бы это, Энн говорила нам это», и наконец я хорошо узнал вас. Для меня было почти потрясение, когда вы вошли в комнату сегодня, и я понял, насколько вы молоды. Ведь я думал о вас как о маленькой матери чуть ли не всего мира, и уж в крайнем случае тех людей, с которыми вы общались.

— Разве возраст играет роль в этих делах? — спросила Энн.

— Не думаю, что играет, — ответил Доусон, — и вот поверите ли вы мне, что в эту минуту я чувствую себя моложе и более потерянным, чем Энтони, и нуждаюсь в совете и помощи почти так же, как он?

— Расскажите мне, в чем дело, — предложила Энн.

— Дело вот в чем, — начал Доусон. — Я получил возможность стать кандидатом в парламент от округа Южный Лондон. Людей там я знаю хорошо. Я вел клуб для мальчиков в самой тяжелой части города свыше шести лет. Я работал с беднейшими из бедных и знаю их трудности. И вот они хотят включить мое имя в списки для дополнительных выборов, которые пройдут через два месяца. Нынешний их представитель уходит в отставку из-за болезни.

— И конечно, вы согласитесь? — сказала Энн.

— Должен ли я? Вот в чем проблема. Прежде всего, я должен объявить Джону, что я оставляю его, а во-вторых, что мои взгляды противоположны его взглядам. Это может вам показаться ненормальным, — сказал он, когда увидел удивление на лице Энн, — но, хотя я восхищаюсь Джоном, хотя люблю его как старшего брата, я не разделяю его точки зрения. Я всегда был неудачником, и предполагаю, что смотрю на мир с позиции неудачника. Я никогда не говорил Джону, что у меня нет симпатии к его политической вере, к его идеям и идеалам. Я делал все, что мог, чтобы помочь ему, и служил ему, надеюсь, лояльно. А теперь у меня не хватает духу сказать ему правду. Я не думаю, что он будет возражать, но в то же время никто из нас не может остаться безразличным к тому, что человек, которому мы помогли, стремится к независимости, да еще высказывает мнения, противоположные нашим.

— Не думаю, что Джон может возражать против этого! — воскликнула Энн, затем спросила: — Но ведь это еще не все?

— Да, есть еще кое-что, — ответил Доусон. — И это очень трудно выразить словами. Мое желание покинуть Джона и обрести независимость звучит альтруистически, но сюда приплетается еще и честолюбие. Я очень честолюбив. Я хочу добиться успеха, и добиться быстро… ну, потому что я люблю. Я должен добиться успеха. Место, которое мне предложат, — вне всякого сомнения, мое спасение. Нынешний член парламента принадлежит партии Джона, а не моей, и если я провалюсь на выборах — мне конец. Я должен буду использовать если не все, то часть своих сбережений. Джон не сможет взять меня обратно, даже если захочет. Мне придется начинать сначала — потеряв все.

— Включая девушку, которую вы любите. Но она, наверное…

Доусон вздохнул:

— Она меня не любит. То есть любит, но не настолько, чтобы быть со мной сейчас или в будущем, если я провалюсь. Единственная возможность, но возможность, в которую я верю, — что она придет ко мне, если я буду иметь успех. Если я однажды попаду в этот круг, я верю, что получу признание. У меня достаточно уверенности, что я должен выиграть, но правильно ли я выбрал момент для риска? Поставить все на одну карту, потерять положение, репутацию и ее, если я провалюсь? Вот что не дает мне покоя, Энн. И если вы можете дать правильный ответ на мои вопросы, ну тогда я буду благословлять вас всю жизнь.

Энн раздумывала минуту, затем мягко спросила:

— Чувствуете ли вы, что если будете представлять тех людей, с которыми работали, вы сможете помочь им и что эту работу сможете делать хорошо?

— Я знаю, что смогу, — сказал Доусон с силой, — это единственное, в чем я уверен. Это тоже возможность всей жизни — и одновременно я спрашиваю себя, по карману ли мне это?

Энн улыбнулась ему.

— Ответ на этот вопрос я знаю, — сказала она. — Я помню, несколько лет назад моему отцу задавали тот же вопрос, и он ответил: «Никогда не давайте деньгам преградить путь возможности».

— Он был прав! — сказал Доусон. — Конечно, он был прав, и все же, если быть честным перед вами, я знаю, что такое правильный выбор, но… я боюсь.

— Разве все мы не боимся чего-то? — ответила Энн. — И разве это не оттого, что не имеем веры? — Произнося эти слова, она чувствовала, что они пришли из другого источника, а не родились в ее голове.

Доусон смотрел на нее, поглощенный этой мыслью.

— О! «Если вы будете иметь веру хотя бы с горчичное зерно», — медленно сказал он. — Как это верно для многих из нас! Спасибо, Энн, вы уничтожили мои сомнения.

— Вы сделаете это?

— Сделаю.

— Тогда, я уверена, вы победите, — сказала Энн. — Если приложить достаточные усилия, можно добиться всего, чего хочешь.

— Вы верите в это?

— Когда я говорю о ваших проблемах, верю, — ответила Энн. — Но когда речь идет о моих, я тоже боюсь.

Он просто протянул ей руку, и она положила свою в его ладонь.

— Спасибо, — сказал он. — Близнецы заставили меня поверить, что вы чудесный человек. Теперь я знаю, они были правы.