Энн взволновали те прелестные вещи, которые прислали из Лондона. Шифон и кружево, соединенные искусными руками, атлас, бархат, мягкие оборки. Но все это белое или цвета слоновой кости. Майра со смехом сказала, что эти милые вещи делают Энн похожей на монахиню.

Она прошла по комнате, погасила лампу на туалетном столике, оставив включенной только лампу у изголовья кровати, подошла к окну и раздвинула занавески. На дворе было темно, где-то ухнула сова, и снова воцарилась тишина.

И тут послышался знакомый щелчок открываемой двери. Пораженная, Энн обернулась на звук. В комнату вошел Джон. Он встал у двери, свет падал на него сзади, и Энн увидела, что он все еще в обеденном костюме. Он молчал, и она сделала шаг навстречу ему.

— Тебе что-нибудь нужно? — вежливо спросила она, удивленная его появлением.

Он повернулся и закрыл за собой дверь.

— Да, нужно.

Что-то угрожающее было в его словах, и это вселило в Энн тревогу. Она ждала, плотнее запахнув на груди пеньюар. Джон подошел ближе, глядя на нее сверху вниз.

— Думаю, — сказал он, — пришло время нам с тобой поговорить откровенно.

— Разве мы не всегда откровенны? — спросила Энн, подняв на мужа глаза.

— Ты со мной откровенна? — резко спросил он в ответ.

— Да.

— Ты лжешь! — слова прозвучали как выстрел.

Энн вздрогнула.

— Не понимаю, — пролепетала она.

— Думаю, что понимаешь, — насмешливо сказал Джон. — Я видел тебя вечером, когда вошел в оранжерею… видел тебя с Чарлзом.

— Ах это! — с облегчением отозвалась Энн, но сразу вспомнила об обещании, данном Чарлзу.

— Да, это. — В тоне Джона была горечь.

— Послушай, Джон, — начала Энн, — я не могу сейчас объяснить, но…

— Я не желаю никаких объяснений. То, что я видел, было очень убедительно.

И вдруг он схватил ее за плечи, стиснув пальцами изо всех сил. Энн ощутила, как страх пронзил ее, страх, который она помнила и который снова парализовал все ее тело.

— Я был дураком, — говорил Джон, — дураком! Я женился, потому что полюбил тебя. Да, я полюбил тебя с самого первого мгновения, как только увидел. Мне казалось, ты совсем не похожа на других женщин, которых я знал. Я наблюдал, как ты отдавала себя семье, как ты заменила им мать, создавала для них уют, а это было как раз то, чего я был лишен всю жизнь, — привязанность, любовь и нежность. Я знал, что единственное, чего я хочу на свете, — это ты. Я был готов ждать, долго ухаживать, до тех пор пока ты не полюбишь меня хотя бы так, как любила отца и детей. Но обстоятельства были против меня, события разворачивались слишком быстро. Я боялся потерять тебя и, казалось, нашел — может быть, не лучший — выход. Ты согласилась на брак, и я еще раз поверил, что, если я дам тебе время, ты научишься любить меня. Вместо этого, из-за моей медлительности и тупости другой мужчина оказался способным взять то, что принадлежит мне.

— О Джон, послушай! Ты должен выслушать…

— Не хочу слушать, — грубо оборвал он. — Теперь я вижу много такого, чего не видел прежде. Я вижу, чем ты занимаешься за моей спиной. Я боялся твоей чистоты и невинности, да, боялся. Боялся приблизиться к тебе, боялся, что моя любовь и страсть испугают тебя. А ты все это время, ты, которую я считал совершенством, плела тайком интриги, флиртовала с моим кузеном. — Презрение и горечь в его голосе, казалось, хлестали ее.

— Это неправда, — в отчаянии сказала Энн. — Ты должен выслушать меня…

Она попыталась освободиться от его хватки, но ее усилия, по-видимому, воспламенили Джона, и его пальцы сжались еще сильнее.

— Я не должен верить своим глазам? — в ярости спросил он. — Но если другому мужчине позволено проявлять любовь, значит, позволено и мне — мне, твоему мужу. — Он обнял Энн одной рукой, другой приподняв ее подбородок, так что голова девушки легла на его плечо, а глаза мучительно и умоляюще смотрели в его глаза.

— Пожалуйста, Джон, прошу тебя, — молила она, но создавалось впечатление, что он ее просто не слышит.

Один миг он смотрел на нее — беспомощную пленницу в своих руках, а затем приник губами к ее губам, и Энн затрепетала под невыразимой властью его поцелуя. Она продолжала сопротивляться, но бесполезно: как будто глубокие воды сомкнулись над ее головой. Ее сотрясала дрожь, она ощущала себя потерянной, ей казалось, что Джон своими губами вынимает душу и отныне она уже принадлежит не ей, а ему.

Он целовал ее, и время остановилось.

Энн чувствовала, что перестала быть собой. Он отнял ее жизнь и оставил в ней пустоту. Наконец он оторвался от ее губ, и она ощутила, что он целует ее шею. Мягкая ткань шелковой сорочки соскользнула, когда он обнажил ее плечо.

Он поднял ее на руки и понес к огромной кровати, и тогда, только тогда она снова смогла закричать:

— Нет, Джон! Нет…

Он остановился, как будто до него донесся ее жалобный крик, посмотрел на нее — на откинутую голову, на глаза, не отрывающиеся от его лица, на руки, прижатые к груди. Его глаза встретились с ее взглядом, и Энн увидела в них страсть, неистовое, бурлящее пламя, которое, казалось, обожгло ее.

И так же внезапно, как поднял, он опустил ее на пол, разомкнул объятие, и Энн должна была ухватиться за стойку кровати, чтобы не упасть. Так она и стояла, а он смотрел на нее со странным выражением на лице. Энн была слишком ошеломлена, чтобы понять это выражение…

Он повернулся, дверь за ним закрылась, и Энн осталась одна.

19

Долго ли Энн простояла, глядя через комнату на закрытую дверь, она не имела представления. Она знала только, что все ее тело пульсировало, каждый нерв дрожал.

Наконец, как бы очнувшись от оцепенения, она подняла на плечи соскользнувшую ночную сорочку и неожиданно рухнула на пол, спрятав лицо в мягком шелке покрывала на кровати.

Она долго лежала так, пока холод не заставил ее забраться в постель в поисках тепла. Но уснуть не было никакой возможности, и она лежала в темноте с раскрытыми глазами, слушая, как часы в холле отбивали каждый час.

Наконец, когда свет нового утра начал пробиваться через занавески, Энн выбралась из постели, неслышно ступая по толстому ковру. Она оделась и, когда уже была готова, постояла несколько мгновений у окна, глядя на озеро. Золотые лучи солнца уже зажгли горизонт, разгоняя легкий туман над водой. Было очень тихо, и Энн казалось, что природа погрузилась в молчание и красота изумрудных лужаек, неподвижной воды и темно-зеленой листвы на раскидистых ветвях деревьев стала еще пронзительней.

Энн со вздохом отвернулась от окна, вынула несколько вещей из шкафа, выдвигая ящики так осторожно, словно боялась, что ее кто-то услышит, уложила их в небольшую сумку и вышла из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.

Лестница и холл все еще были в серых сумерках, занавески оставались задернутыми. Поколебавшись, Энн пошла по коридору, туда, где в конце южного крыла были комнаты Синклера.

Дойдя до них, Энн немного постояла, словно призывая на помощь свое мужество, и постучала в дверь спальни. Она услышала приглашение Синклера и вошла. Как она и ожидала, он сидел в постели и читал. Синклер спал очень мало по ночам, и единственным спасением для его страдающего тела было то, что он мог с головой уйти в книги, которые, как он говорил, были не только его лучшими друзьями, но и лучшим отвлекающим от боли.

— Можно войти?

— Ну конечно, Энн. — Сама улыбка Синклера была радушным приветствием.

Энн прошла по комнате и остановилась у кровати. Он ждал ее спокойно, не выражая удивления ни по поводу ее раннего визита, ни по поводу того, что она была в шляпке и пальто и держала с руках сумку.

— Синклер, — нервно начала Энн. — Я уезжаю.

— Надолго? — мягко спросил он.

— Не знаю. Возможно, вернусь вечером, возможно, нет. Не могу сказать. Мне надо подумать… Это все, что я знаю точно. Мне надо подумать, а здесь я думать не могу.

— И что я должен сделать?

— Я бы хотела, чтобы вы сказали Майре и близнецам, что со мной все в порядке, пусть они не волнуются за меня. И возможно… — Энн опустила глаза под взглядом Синклера и с усилием продолжила: — Возможно, вы то же скажете Джону.

— Я это сделаю. Вы возьмете машину?

— Да. Не думаю, чтобы Джон стал возражать.

— Я скажу Джону, что вы взяли машину и будете беречь ее и… себя. — Синклер сказал это с нажимом, и Энн посмотрела на него, понимая, что он имел в виду.

— Вы можете сказать ему это, — ответила она.

— Спасибо, дорогая, и благослови вас Бог. Мы будем скучать без вас и ждать, когда вы вернетесь.

— Вы уверены, что я вернусь?

— Я знаю, что вернетесь. Может быть, вы правы, что уезжаете: трудно прислушиваться к своему сердцу, когда вокруг так много всего, что надо услышать.

Энн смотрела на него с некоторым удивлением.

— Вы думаете, это то, что я собираюсь делать?

— Уверен в этом. — Синклер улыбнулся еще раз и, поскольку Энн все еще колебалась, сказал: — Думаю, что всю жизнь вы прислушивались к голосу своего сердца, имея в виду других людей, теперь наступила ваша очередь. До свидания, моя дорогая.

Чувствуя почему-то, что ее отпускают, она повернулась и пошла к двери, затем оглянулась и сказала с нежностью:

— Спасибо вам, Синклер.

Он улыбнулся и поднял руку, прощаясь, но ей показалось, что он еще раз благословил ее. Ей даже казалось, что, когда она шла по полутемному дому, какая-то часть смятения в ее душе уже улеглась.

Однако настоятельная необходимость уехать оставалась. Она подняла на ноги заспанного шофера и потребовала ключ от гаража. Большой автомобиль подчинился первому же прикосновению, и Энн поехала, ускоряя ход машины, оставляя Галивер позади, навстречу восходящему солнцу.

Долго ли она ехала, она не знала. У нее не было определенного плана, только стремление проложить между собой и Джоном как можно большее пространство.

Энн уклонялась от главных дорог, бессознательно сворачивая на боковые дороги без указателей. Около двух часов она остановилась, чтобы заправить машину бензином, увидела маленькое придорожное кафе на другой стороне шоссе и в первый раз вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего вечера. Она вышла из машины и, войдя в кафе, заказала чай и хлеб с маслом. Молодая хозяйка предложила ей только что снесенные яйца.

— У нас свои куры, — сказала она гордо, — вот почему большинство наших клиентов приходят к нам. Они знают, что получат свежую и аппетитную пищу.

Энн автоматически согласилась с ее предложением, потому что для этого нужно было меньше усилий, чем для отказа. Когда яйца принесли, прекрасно прожаренные, она их съела, едва ощутив их вкус или аромат домашнего хлеба. Она заплатила по счету, села в машину и отправилась дальше.

После полудня стало жарче, но Энн ехала, не останавливаясь, мимо полей, по узким тенистым дорогам, вдоль широких рек и быстрых ручьев с ивняком по берегам. Она не имела представления, где находится, но по-прежнему стремилась вперед. Как только она выезжала на магистраль, она сворачивала в сторону, объезжая большие города. Что-то в ней требовало уединения, места, где нет людей и следов их обитания.

Было уже далеко за полдень, когда она вынуждена была признать, что усталые глаза и онемевшее тело требуют отдыха. Она посмотрела на указатель и увидела название, которое восприняла почти как команду, куда направить машину, — «Мелчестер».

Теперь Энн знала, где она, знала также, что инстинктивно, без осознанного желания вся ее поездка была устремлена — домой!

Еще полчаса езды, и она оказалась на окраине Литтл Копл. Дома! Слово, казалось, выходит из самой глубины ее сердца. Это то, что было ей необходимо, хотя она этого и не осознавала. Вот почему таким сильным оказалось ее внутреннее побуждение. Она убежала, чтобы найти душевный комфорт и утешение в окружении того, что было знакомым и дорогим. Потом она вспомнила, что дом продан. Джон больше не упоминал о нем, только вручил ей деньги. Как могут деньги, думала она, купить что-либо столь дорогое, столь милое сердцу?

Энн медленно свернула на деревенскую улицу. Она смотрела на коттеджи, угнездившиеся близко друг к другу, тростниковые крыши рядом с более современными, окна с мелкими переплетами, похожие на уродливые широкие карманы, а под этими крышами и за этими окнами, живописными или гротескными, жили друзья.

Что-то теплое как феникс возрождалось в душе Энн. Как она любила этих людей, которых знала с детства!

Старые дамы, которые уважали и почитали ее отца, молодые замужние женщины, которым он помогал при первых родах, дети, которых они производили на свет и которых он лечил при любом недомогании. Энн поймала себя на том, что повторяет их имена: Эрик Гири, Молли Робинсон, Вера Халл, Дорис Дрейпер…