Что же делать: рассказать ему все или?.. «Или» было целых два: можно было расстаться, не объясняя ничего, а можно было всю жизнь держать Анатолия в неведении, но это требовало уж слишком больших затрат энергии. Ей так нужен был друг, защитник, сообщник, если на то пошло! Валерия устала от одиночества, устала от себя самой. Она прекрасно понимала, что неспособна испытывать каких-либо человеческих чувств. Любовь, нежность, жалость – ей были недоступны. Только инстинкт выживания вел ее по жизни, и она порой страдала, вспоминая себя прежнюю – способность испытывать страдание сохранилась. В конце концов Валерия все рассказала Анатолию. Обманывать его не хотелось. Она чувствовала – он поймет, должен понять. Не зря же выбрала именно его. И он понял.

– Значит, все это время ты меня обманывала?

– Да, прости. Я неспособна любить. И чувствовать. Но ты мне нужен, очень. Это правда. Если ты решишь остаться, я никогда не солгу тебе и никогда не обращу против тебя свои способности, клянусь. Ты получишь все, что захочешь. Мы с тобой вдвоем – большая сила. Мы пробьемся, как трава сквозь асфальт. У нас будет все.

– Все? – Он невесело усмехнулся. – Все, кроме любви.

Валерия молчала – что она могла сказать?

– Ты хорошо притворялась.

– Да, это я умею. Надо же выживать.

– Так говоришь, я тебе нужен?

– Да. Если бы я… Если бы я могла! Я бы тебя полюбила. Именно тебя! Я знаю, что ты – мой мужчина.

– Да что ж такое! – Он с силой обнял ее и прижал к себе. – Бедная моя девочка.

И Валерия заплакала – впервые после того ноябрьского дня, когда с чемоданчиком в руках раздумывала, не броситься ли под трамвай. Толя пожалел ее! Пожалел! Ее, не способную любить, кормящуюся чужими жизнями и убившую уже троих человек! С душой черной, как полярная ночь, и со сломанными крыльями.

Так они стали пробиваться на самый верх. Валерия в полную силу пользовалась своими способностями, чтобы получить все, чего хотела. Настрадавшись, она решила, что дар дан ей в компенсацию за покалеченную судьбу, и тратила его в своих интересах, не стесняясь: ей казалось – весь мир ей должен. За все надо расплачиваться? Так она вперед расплатилась! Но каждый раз повторялось одно и то же – что-то получив, она другое теряла, и потери были весомей приобретений.

Несколько раз они лишались всего – начинать бизнес приходилось с нуля. К тому же, несмотря на безумно дорогое лечение, Валерия никак не могла забеременеть. И пока она не осознала, что жить сможет только когда начнет делиться с другими тем, что имеет – талантом, деньгами, удачей, – никакой жизни у нее не получалось. Все, что тебе дается – не тебе одному дается, надо помогать другим. И никакой дар не поможет, если в сердце у тебя обида, злоба и ненависть. Сколь глубоко твое ви́дение, настолько глубока должна быть и душа. На постижение этого ушли годы. А когда пришло понимание, жизнь вдруг и закончилась.

Лечить Валерия умела плохо, болезней не замечала – ни у других, ни у себя. Ее дар был один – выводить на дорогу, подталкивать к успеху. Снять боль – это она могла. Увидеть причину боли – нет. Сама она почувствовала неладное только тогда, когда черные щупальца смерти уже крепко держали ее изнутри. Именно тогда, как подарок судьбы, и появилась в ее жизни Марина. Вместе с Алексеем они были редкостной парой, и энергия, которую Валерия жадно черпала от них, помогла ей держаться несколько лет. И вот теперь связь оборвалась. Все было кончено – этот канал закрылся, искать новый источник она уже не могла. В тот бесконечно длинный августовский день, наполненный мучительными объяснениями с Мариной и Алексеем, Валерия простилась с собой – прежней.

Поговорив с униженной и безутешной Кирой, поцеловав в макушку сидящую за компьютером Милу, посмотрев на спящего Степочку, она пришла к себе и стряхнула в деревянную чашу все тонко зазвеневшие браслеты, под которыми прятала шрамы – знала, что не наденет их больше никогда. Долго разглядывала себя в зеркале, распустив волосы: еще прекрасное, но уже стареющее тело без капли лишнего жира, без единой складочки; мелкие морщинки у глаз, потерявшая свежесть шея и усталые руки – все выдавало возраст, как она ни старалась. А дальше будет только хуже: все обрушится лавиной.

Отвернувшись от зеркала, она посмотрела в лицо Ангелу – на противоположной стене висела картина Алексея Злотникова, купленная за немыслимые деньги на аукционе: «Ангел Надежды». Надежды больше не было. Ангел от нее отвернулся. Валерия уже не чувствовала энергии, которая раньше лилась на нее мощным потоком – гармония отношений между ней и художником была нарушена. Искать что-то другое было поздно. Никаких денег не хватит, чтобы купить жизнь.

Она пришла к Анатолию – тот все еще работал, одновременно вглядывался в экран монитора с биржевыми сводками и отдавал распоряжения по телефону. Увидев Валерию, он все отложил, а она села к нему на колени, обняла и зашептала в ухо горькую правду. Но чем дольше она говорила, тем яснее понимала: он не даст ей уйти, не отпустит, и придется пройти до конца, до последнего вздоха весь мучительный путь – ради мужа и детей, оставив их с утешительной иллюзией: сделали все, что могли.

Постепенно Валерия обрывала все нити, связывающие ее с жизнью, и готовила семью к новому существованию – без нее. Хотя можно было просто все продать, ей было жаль налаженного хозяйства, и пока хватало сил, она ездила с Милой в галерею и в антикварный магазин – с Кирой: показывая, объясняя, пытаясь заинтересовать, приучая к делам. Кира попробовала было взбрыкнуть: «А почему это галерея – Миле?» Но мать ответила коротко: «Хватит с тебя одного художника!» – И Кира замолчала.

Если Анатолий принял страшную правду сразу, то девочки так и не поняли всей серьезности положения. Были очень молоды. Запланированная учеба в Лондоне отменилась, обе поступили в Московский университет: Мила – на искусствоведение, Кира – на экономику. Новые друзья, новые занятия отвлекали – им казалось, все наладится: вот мать подлечится и опять станет прежней, и все будет хорошо. Никто из семьи не мог прийти Валерии на помощь – слишком долго она была главной помощницей всем вокруг. Единственным человеком, который мог хоть как-то ее поддержать, была Марина, но Валерия не сразу осмелилась к ней обратиться, так осложнились между ними отношения. Но в конце концов решилась и сама приехала к Злотниковым. Марины не было дома, а Алексей, открыв дверь, не сразу узнал Валерию:

– Вы подстриглись!

Она подстриглась и словно бы стала меньше ростом – только потом он сообразил, что на ней туфли без каблуков. Он приглядывался, недоумевая: нет ее всегдашних браслетов, нет лака на коротко подстриженных ногтях. Нет света в глазах! И постепенно страшная догадка стала проникать в его сознание. Валерия попыталась было посмотреть его картины, но быстро устала – она теперь уставала от малейшего усилия, все тяготило, само тело казалось лишним и обременяло душу.

– Можно я прилягу?

– Конечно.

Он уложил ее на диван в мастерской, сам присел рядом на пол, с тревогой разглядывая бледное лицо с тенями под глазами.

– Ты… больна? – спросил он, даже не заметив этого «ты», прежде совершенно немыслимого между ними.

– Да.

– Все плохо?

– Непоправимо.

Она закрыла глаза, и по щеке поползла слеза, потом другая…

Он осторожно погладил ее по щеке, утерев слезы, и, пока не приехала Марина, так и сидел на полу, держа Валерию за ледяную руку. И все те часы, что Марина провела с Валерией, помогая ей собраться с силами, он работал в гостиной, разбирая старые эскизы и делая новые: обдумывал, как написать портрет Валерии – молодой и прекрасной.

– Лёш, она зовет тебя, подойди.

Он подошел. Она сидела на диване – слава богу, повеселела немного. Сел рядом, поцеловал тонкую бледную руку – Валерия вздохнула.

– Я тебе хотела сказать: ты не казнись из-за Киры, хорошо? Я понимаю, устоять было трудно.

Алексей увидел, как ее глаза ожили улыбкой, и Валерия словно помолодела и расцвела:

– Она же все-таки моя дочь.

Это было сказано даже с некоторой гордостью, и Леший невольно подумал: «Какова же она сама была в юности?!» А Валерия, усмехнувшись, на секунду показала ему – какова. Это – погибель, понял Алексей и отвел глаза. Надо же, как она смогла спрятать все это колдовское, сокрушительно женственное, манящее, чем в избытке одарила ее природа, в облике холодной античной скульптуры, под маской прекрасной дамы, которой можно было лишь поклоняться, пока она снисходительно взирает с высоты. Руку-то поцеловать не каждому позволяла! И вдруг осознал, как непроста была ее жизнь, несмотря на внутреннюю силу, которой она обладала, на весь ее мощный дар: столько соблазнов, ловушек, жадных притязаний и опасностей было вокруг, так трудно сохранить себя, свою душу. Спасет ли красота мир, неизвестно, но себя она – не спасает.

Марина часто ездила к Валерии, пыталась как-то помочь, но видела: бесполезно. Валерия не может – не хочет – бороться. Поздно. Когда стало совсем плохо, Марина проводила рядом с Валерией целые дни, возвращалась только ночевать. Лёшка видел, как тяжело это дается Марине: дома она сразу садилась медитировать или падала без сил на постель. Он все понимал, однако все равно чувствовал себя брошенным. Милу Марина утешала как могла, а Кира ее избегала. У матери она тоже почти не появлялась. Не выдержав, Марина зашла однажды к Кире в комнату.

– Что тебе здесь надо?!

Марина с удивлением заметила, что Кира ее боится.

– Я хотела узнать, как ты?

– Нормально.

– Почему ты к маме не заходишь?

– Она тебе не мама!

– Мне – нет. Тебе – да. Так почему ты к маме не заходишь?

Кира молчала. Марина всмотрелась: надо же, какой букет чувств и эмоций – страх, тревога, ревность, боль, злость…

– Девочка, я это все тоже пережила. У меня мама умирала от рака. И знаешь, что я чувствовала? Злость.

– Злость?

– Да. Я злилась на нее – зачем она заболела, зачем умирает, как будто это было в ее власти. Я не могла простить ее…

У Киры глаза наполнились слезами:

– Но мама же – другая. Она столько может. Почему она? И ты тоже! Почему ты ей не поможешь?

– Я пытаюсь. Но твоя мама устала. Нет сил жить, понимаешь? А если она не хочет сама – я ничем не помогу. Тебе надо к ней заходить – она ждет, спрашивает.

– Я не могу. – Кира зарыдала. – Я не могу.

– Послушай меня. – Марина села поближе и, как Кира ни упиралась, обняла ее за плечи. – Послушай, детка. Это больно, я знаю. Тебе придется через это пройти. Мама умрет. У тебя осталось совсем мало времени, чтобы побыть с ней, сказать ей, как ты ее любишь, выслушать, что она захочет сказать. Если ты этого не сделаешь, ты всю жизнь будешь себя казнить. Как я.

– Как ты?

– Да. Мама… Мама хотела со мной поговорить. А я струсила, не стала слушать, сказала: «Потом, успеется!» Как она на меня посмотрела!..

– Я боюсь – приду и заплачу.

– А ты не думай о себе, понимаешь? Думай о маме! Она так тебе обрадуется! Ты же сильная девочка, ты справишься. Пойди вместе с Милой, вам легче будет.

Хуже всех было Степочке – одиннадцать лет, он уже все понимал, и Марина с тоской смотрела на его неприкаянную фигурку, когда он в одиночестве бродил по дому. Он только что пережил ужасное разочарование – пару лет назад Степик доверил Марине свою самую страшную тайну: он хотел быть волшебником, как Гарри Поттер!

– Мне совсем скоро одиннадцать! Как ты думаешь, а вдруг я тоже попаду в Хогвартс?

– Я не знаю, все может быть! Но ты же не сильно расстроишься, если этого не случится, правда?

Он вздохнул:

– Я постараюсь…

Конечно, он расстроился, а Марина не знала, смеяться или плакать: такой большой мальчик, а верит в сказки! Хогвартс, надо же. Потом засмеялась уже над собой – а сама-то ты кто? Только волшебной палочки и не хватает. Марина всегда думала о Степике с огромной нежностью – между ними с самой первой их встречи образовалась удивительная душевная связь. Марина никогда не забывала, как этот крошечный темнокожий мальчик с кудрявой головкой обнял ее за шею и громко прошептал прямо в ухо: «Я тебя люблю!»

Раньше Марина недоумевала: зачем Валерия взяла Степика в дом? Она и дочерьми-то не сильно занималась, отдав их в руки гувернанток и домашних учителей, а уж мальчиком и подавно – ну, поиграет с ним немножко, и все. Как с котенком. Но теперь Марина ясно чувствовала, что в Степочке тоже есть доля той силы, которой одарены они с Валерией: он не умел читать мысли или воздействовать на людей, но был так чуток и доброжелателен, что любой, кто с ним общался, сразу проникался обаянием мальчика и заряжался позитивной энергией. «Неужели Валерия этим пользовалась?» – думала Марина, чувствуя невольный озноб, и вспоминала, каким монстром увидел ее Леший.

Валерия держалась изо всех сил, но быстро угасала. Однажды она вдруг нервно зашептала, вцепившись слабыми пальцами в руку Марины: