Как-то вечером Леший решил вдруг выпить чаю – работа не ладилась, и он понимал, что в таком состоянии мало на что способен. У него всегда опускались руки при размолвке с Мариной – однажды он ей даже сказал:

– Когда ты меня не любишь, у меня все из рук валится. Не получается ничего.

– Лёш, ты что! Я тебя всегда люблю.

– Всегда? И когда я?..

– И когда ты. С чего бы я так страдала? А ты? Меня через раз любишь, что ли?

– Да нет…

– Может, ты сам себя не любишь, когда у тебя ничего не получается, а?

Он только хмыкнул. Вот и сейчас – не получалось. Но тут уж он точно знал, что сам себя просто ненавидит. Пришел на кухню – она там: сидит с чашкой чаю, позвякивая ложечкой. Леший почувствовал – она немножко другая, помягче. Может, удастся поговорить? Достал свою кружку…

– Я заварила свежий.

…налил чаю покрепче, насыпал побольше сахару, как любил…

– Там есть лимон.

…отрезал тонкий ломтик лимона, уселся и открыл было рот, чтобы сказать что-то – сам не знал что, как вдруг Марина выпалила:

– Я беременна. – И взглянула ему прямо в глаза.

Леший увидел, как ее бледное лицо, начавшее было расцветать улыбкой, страшно изменилось – она совсем побелела и выскочила из кухни. Он даже увидел зависший в воздухе дымный сине-фиолетовый след ее глубокой обиды: Алексей так гневно удивился ее словам, совершенно забыв, когда они последний раз были вместе – ему в помрачении казалось, что прошли годы! Он опомнился в следующую же секунду, вспомнив и Рождество, и атласные брючки, но было поздно, поздно – Марина уже увидела его пульсирующую болью мысль: «Это не мой ребенок». Леший схватился за голову – так все испортить! И когда Марина сама – сама! – сделала первый шаг!

В полной ярости он со страшной силой ударил кулаком по столу и тут же взвыл от боли – попал по прихватке, поэтому костяшки не разбил, но рука мгновенно распухла и пальцы онемели. Ну что за идиот!

Он сунул руку под струю холодной воды, потом нагнулся и подставил голову – волосы намокли, и вода потекла за шиворот. Шмыгая носом, он пошел в спальню. Осторожно открыл дверь и заглянул – Марина лежала на постели лицом к стене. Леший вздохнул: он хорошо знал эту позу. Будет трудно. Он присел на край постели. Что сказать, он категорически не знал. Прости? Сколько можно! Он так устал быть виноватым! И вот, пожалуйста – опять виноват. Прервав его внутренние мучения, Марина вдруг спросила, не оборачиваясь:

– Что у тебя с рукой?

Леший чуть не взвыл опять, как давеча на кухне: «Что у меня с рукой – ты видишь! Посмотри лучше, что у меня с душой!» Марина повернулась и быстро села, взяв его за руку.

– Господи! О стену, что ли, саданул?

– По столу, – признался он.

– У тебя голова на плечах есть или нет?

– Похоже, что нет.

– Правая рука, рабочая! Ты же мог кость сломать! По-моему, там и так трещина. Надо будет рентген сделать.

Леший преисполнился надежды – так она переживала, так нежно, залечивая, ощупывала его руку.

– Ну вот. Вроде бы все. Пошевели пальцами.

Он послушно пошевелил – нормально.

– Потом сделай рентген. Вдруг я что-то не так починила.

– Да ладно. Спасибо.

Они помолчали, сидя рядом.

– Нет, я не знаю. – Сказала внезапно Марина, пока Алексей лихорадочно пытался придумать, как начать разговор. – Если так, то надо разводиться.

– Как… разводиться? Ты что такое говоришь? – Леший обомлел: вот тебе раз!

– Ну, если ты про меня так думаешь.

– Я так не думаю!

– Вот только не надо.

– Марин, это было секундное помрачение рассудка. Я забыл…

– Что ты забыл? Что ты мой муж?

– Нет! Я забыл, когда мы с тобой… последний раз! Мне казалось, это было черт знает когда, чуть не год назад, а прошло-то всего три недели, я все прекрасно помню, и… Оно как-то так само собой подумалось.

– Подумалось! Само!

– Марин, но ты же знаешь, это мое больное место.

– Если тебя кто-то когда-то обманул, при чем здесь я?

– Конечно, ни при чем! Но ты же знаешь, как я с ума схожу, когда ревную. А ты со мной и разговаривать не хочешь.

– Разговаривать? Это ты со мной не стал разговаривать. Даже слушать не захотел. Из машины меня выкинул, как собачонку какую.

– Марин, ну что ты говоришь, из какой машины, когда?

– Тогда! Забыл?

– Я не выкинул… Я… попросил…

– Попросил?! Умчался, только искры из-под колес! Не позвонил! Где он, что он! Четыре дня! Хоть бы матери позвонил или, не знаю… Юлечке! Если со мной не хотел говорить! Я чуть с ума не сошла, думала… не дай бог…

– Мариночка!

– Мариночка… Где ты был?

– Да нигде я не был. По Москве мотался, потом… напился в гостинице…

– Четыре дня пил?

– Вроде того…

На самом деле он опомнился почти сразу: ведь на самом-то деле и не видел ничего. Они просто стояли рядом в цветной полутьме, Марина – спиной к Лешему, Анатолий – лицом, и Лёшка даже не был уверен, что Анатолий ее обнимал! Но все остальное ему тут же нарисовало ревнивое воображение. Кровь ударила в голову, и он испугался, что не сдержится и ударит Марину, а тогда можно сразу прыгать под поезд метро! Почему под поезд метро, на котором Леший почти и не ездил, он не знал, но это первое, что пришло в голову. Пометавшись по Москве, Алексей остыл, но, вспомнив, как выгнал из машины Марину, окончательно расстроился. Он плохо помнил, что делал те четыре дня – он впал в депрессию и запил. Но в один из этих безумных дней, слегка протрезвев, он поехал к ребятам, к Сереге с Татьяной. Ребятам сказал, что случайно был рядом и решил зайти. Посидели, выпили. Он не рассказал им ничего, но Татьяна догадалась, что что-то не так. И он сам в конце концов не выдержал – спросил у Татьяны, пока она мыла посуду, а Серега убирал со стола:

– Тань, как ты считаешь… Марина… могла бы… мне изменить?

Татьяна повернулась и внимательно на него взглянула:

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– Даже… в отместку?

– В отместку?

– Ну, например, за мою измену?

– Нет, она бы не стала. Что-то случилось?

– Да так… Ладно, спасибо тебе.

– Леший! Подожди-ка!

Татьяна подошла вплотную и посмотрела ему прямо в глаза:

– Она тебя любит, дурака.

– Что дурака – это точно.

Вот сейчас он так себя и чувствовал – дурак-дураком. Все, что он говорил, было не то, и Марина сердилась – только сейчас он осознал, как она переживала в те дни, и понять не мог, почему же не догадался позвонить! Обнять себя она не давала – да что обнять, дотронуться было нельзя, так она отгородилась от него.

– Марин, ну скажи, что мне сделать? На колени перед тобой встану.

Он и правда опустился перед ней на колени и попытался заглянуть в глаза:

– Прости меня! Ну, хочешь, ударь – только прости!

– Не провоцируй!

Похолодев, он увидел, как она с силой сжала кулаки и зажмурилась – Леший аж присел, но тугая струя горячего воздуха пролетела мимо, и за спиной что-то со звоном разбилось. Леший не оглянулся. Он схватил Марину в охапку – она зарыдала в голос, но позволила ему ее обнять. Правда, толку от такого объятия было мало – Леший просто ненавидел эти ее штучки: обнимаешь, но ничего не чувствуешь, ни тепла, ни запаха, ничего…

– Наприду-у… наприду-умывает в своей голове-е… а я виновата-а… из машины выкину-ул… даже не поз… не позвони-ил…

– Мариночка!

– А теперь ребеночек ему не нужен… а я так хотела… еще девочку…

– И я хочу девочку! Чтобы на тебя была похожа, такая же славненькая.

– Ты так меня обидел! Так обидел! Я… за всю жизнь… ни разу! Ни разу не солгала тебе! А ты!

– Маленький мой, ну не плачь!

– Ма-аленький! Вспомни-ил… Сто лет меня так не называ-ал…

Она, наконец, сама обняла его – Леший почувствовал, как ее слезы льются ему за воротник рубашки, вздохнул с облегчением и прижал покрепче, гладя по голове и целуя в макушку:

– Волосики обстригла…

Увидев ее по приезде из Чехии, он ахнул – Марина состригла все разноцветные пряди, оставив седой ежик. Заметив его реакцию, Марина отвернулась – говорить он ничего не стал, избави боже! И только сейчас не выдержал – уж больно было непривычно.

– Не нравится тебе?

– Нравится-нравится. Очень красиво. У тебя идеальная форма головы, ты вполне можешь себе это позволить, очень даже стильно. И теперь это модно – в Европах полно таких лысых девушек…

– Лысых? Я не лысая! Я коротко стриженная! И вообще! Чего это ты тут разлегся! Иди вон… в мастерскую!

Несмотря на то, что внутри у него все просто разрывалось от страдания, Леший чуть было не рассмеялся – Марина сердито его выпроваживала, но обнимала очень даже крепко: и захоти он уйти, не удалось бы.

– Гоню-ут мине, прогоняю-ут! – грустно сказал он голосом кота Матроскина. – Непра-авильный я какой-то! Все больше ощущаю, как будто мине хтой-то подмени-ил…

Леший почувствовал, что плечи Марины слегка затряслись – она тихо хихикала, уткнувшись ему в грудь. Он добавил театрального пафоса:

– Эх, пойду, не оглянусь, уйду искать по свету, где одинокому есть сердцу уголок… Карету мне, карету!

И для убедительности громко шмыгнул носом. Марина захохотала и ударила его кулачком в плечо:

– Нет, ты просто невозможен! Ладно, пойду умоюсь, пожалуй…

– Марин, я останусь?

Она не ответила, но он остался. Разобрал постель – господи, уже второй час ночи! Посмотрел, что там такое разбилось – покачал головой: массивная каменная пепельница, в которую Марина складывала кольца. Ничего себе! Поразмыслив, решил на всякий случай надеть пижаму – пусть Марина не думает, что он на что-то такое надеется. Хотя конечно – конечно! – надеялся. И очень даже надеялся. Пижам у него было полно, хотя Леший их не любил и почти никогда не надевал. Но как-то так получилось, что собралась целая коллекция – одна другой смешней и нелепей. Он выбрал полосатую – под арестантскую робу и даже с номером на груди. К ней прилагалась круглая шапочка, тоже полосатая, но где эта шапочка, он решительно не знал. Ладно, и так хорошо! И он торжественно улегся.

Марина вошла, покосилась на пижаму – он видел, как дрогнуло в улыбке лицо. Потом подошла к шкафу, стоя спиной, скинула на пол халат и предстала во всей красе – да еще и потянулась, подняв руки вверх. Леший выразительно вздохнул. Достала из шкафа и накинула на себя шелковую ночную сорочку темно-вишневого цвета с черным кружевом – новую, Леший такую не помнил: вырез сзади был глубокий, разрез сбоку – до пояса, а когда Марина повернулась лицом, он просто ахнул: так соблазнительно выглядела грудь в черных кружевах.

– Какая заманчивая штучка!

– Да что ты?

Она легла рядом с ним, но поодаль. Леший покосился – Марина улыбалась. Спросил:

– Слушай, а в каком это кино было, не помнишь? Она выходит в длинном черном платье – все закрыто: шея, руки, ноги, потом поворачивается спиной, а там такой вырез, что попка видна? – спросил Леший.

– «Высокий блондин в черном ботинке».

– Точно! А потом сцена эротическая…

– Безумно смешная!

Леший взял ее за руку и придвинулся поближе:

– А я тебе подарок в Праге купил…

– Правда, что ли?

– Правда!

– И где он?

– Вот. – Леший достал из-под подушки прозрачный пакетик, который так и носил все время с собой, выжидая подходящий момент. – Ничего такого специального… просто браслетик…

– Бранзулетка!

Он умилился: «И где она только берет эти смешные словечки! Бранзулетка!»

– Какой красивый!

– Нравится тебе?

– Очень! Он какой-то старинный?

– Ну да, я на барахолке купил.

– Но это же не золото, нет?

– Там какая-то проба есть, мелко очень. Мне кажется – серебро позолоченное.

– И с грана-атиками! И с жемчу-ужинками! Спасибо!

Марина вертела рукой, рассматривая браслет, который Леший надел ей. Марина «запела», растягивая гласные, и он расслабился: похоже, дело шло на лад.

– На-адо же, брасле-етик купил! Так ты что, скуча-ал, что ли?

– Очень!

– Может быть, ты меня даже и лю-убишь?

– Конечно же, люблю, ну что ты!

– Так, может быть, ты меня даже и хо-очешь?

– А ты не чувствуешь? – Он прижался потесней.

– Ого!

– Ну, прости ты меня, дурака ревнивого!

– Что с тобой делать…

– Мир?

– Мир. Только у меня есть один вопрос…

– Какой еще вопрос? – Сердце у него екнуло.

– Ты можешь ответить мне совершенно честно и откровенно?

– Могу… наверное. Что за вопрос-то?

– Понимаешь, это очень серьезно…

– Марин, ну уже спроси, а то у меня инфаркт будет!

– Какие мы нежные! Вопрос такой: тебе что, на самом деле нравится моя стрижка?

– Ах ты, заноза! – Он крепко обнял смеющуюся Марину, наваливаясь сверху. – Не нравится. Ужасная прическа. Кошмарная. Ты же знаешь, я люблю длинные волосы. А ты… даже не можешь… косу для меня… отрастить…