Джорджетт Хейер - Проверка верности

– Полагаю, вы считаете меня самодуром, Арнольд? Не спорьте, это очевидно. Пожалуй, мне пора извиниться перед вами.

– Означает ли это, что вы просмотрите счета, сэр? – с надеждой поинтересовался мистер Гисборн.

– Нет, мой дорогой мальчик, не означает. Но вы можете… э‑э… уладить дело мистера Дрелинкурта по собственному разумению.

Мистер Гисборн коротко рассмеялся.

– Если бы я действовал по собственному разумению, сэр, то отправлял бы бесконечные посягательства мистера Дрелинкурта на вашу щедрость в огонь! – без обиняков заявил он.

– Вот и отлично, – кивнул граф и продолжил путь вверх по лестнице.

Будуар благоухал ароматами роз. Они стояли повсюду в больших вазах, красные, розовые и белые. Посреди этого великолепия, свернувшись клубочком на софе, спала Горация, подложив ладошку под щеку.

Граф осторожно прикрыл дверь, подошел, неслышно ступая по толстому обюссонскому[64] ковру, и несколько мгновений постоял, глядя на спящую жену.

Она являла собой очаровательное зрелище. Ее роскошные ненапудренные локоны были собраны в свободную прическу, которую французы называют «гречанка», а из-под вороха кружев выглядывал краешек белоснежного плеча. Солнечный луч, проникающий через одно из окон, касался ее щеки; заметив это, граф подошел к окну и задернул занавеску. Когда он повернулся, Горация пошевелилась и сонно приоткрыла глаза. При виде его они испуганно расширились. Она села на софе.

– Это вы, м‑милорд? Я заснула. Вы х‑хотели меня видеть?

– Хотел, – сказал Рул. – Но я не собирался будить тебя, Хорри.

– О, это не имеет з‑значения! – Она с тревогой взглянула на него. – Ты п‑пришел, чтобы выбранить меня за то, что вчера в‑вечером я играла в м‑мушку? Но ведь я в‑выиграла.

– Моя дорогая Хорри, какой я, должно быть, неприятный супруг! – сказал граф. – Неужели я могу искать тебя только для того, чтобы выбранить?

– Н‑нет, разумеется, но я п‑подумала, что дело в этом. Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного, – сказал Рул. – Так, сущий пустяк, который даже нельзя назвать неприятным. Но он мне прискучил.

– О боже! – вздохнула Горация. Она метнула на него озорной взгляд. – Вы и в‑впрямь скоро станете неприятным мужем, сэр. Да, похоже, что так.

– Нет, – сказал Рул, – но боюсь, что вызову твое недовольство, Хорри. Мой жалкий кузен связывает твое имя с Летбриджем.

– С‑связывает мое имя! – эхом откликнулась Горация. – Что ж, я не зря с‑считаю Кросби с‑сущей маленькой жабой! Что он г‑говорит?

– Нечто очень грубое, – ответил граф. – Я не стану расстраивать тебя, повторяя его слова.

– П‑полагаю, он считает, будто я в‑влюблена в Роберта, – откровенно заявила Горация. – Но это н‑не так, и мне в‑все равно, что он г‑говорит!

– Разумеется, никого не интересует то, что говорит Кросби. К несчастью, он сказал это в присутствии Пелхэма, и тот очень неразумно вызвал его на дуэль.

Горация захлопала в ладоши.

– На д‑дуэль? З‑замечательно! – И вдруг ей в голову пришла тревожная мысль. – М‑Маркус, Пелхэм не ранен?

– Ничуть, ранен как раз Кросби.

– Рада с‑слышать, – сказала Горация. – Он з‑заслуживает того, чтобы ему п‑прищемили хвост. И вы решили, что это д‑доставит мне неприятности?

Он улыбнулся:

– Нет. Но, боюсь, последствия его болтовни могут вызвать твое раздражение и даже причинить неприятности. Отныне тебе придется держать Летбриджа на расстоянии. Ты понимаешь, о чем я говорю, Хорри?

– Нет, – отрезала Горация. – Н‑не понимаю!

– Тогда я попытаюсь объяснить. Ты сделала Летбриджа своим другом – или мне следует сказать, что ты предпочла стать его другом?

– Это одно и то же, сэр.

– Напротив, дорогая моя. Между этими понятиями – огромная разница. Но, как бы там ни было, полагаю, ты часто бываешь в его обществе.

– Здесь н‑нет ничего т‑такого, сэр, – заявила Горация и недовольно нахмурилась.

– Ровным счетом ничего, – безмятежно согласился граф. – Но – прости мне подобную откровенность, Хорри, – поскольку Пелхэм, очевидно, счел вопрос достаточно серьезным, чтобы драться из‑за него на дуэли, то очень немногие поверят в то, что в этом нет ничего такого.

Горация покраснела, но непреклонно заявила:

– Мне в‑все равно, в‑во что п‑поверят другие! Ты сам сказал, что з‑наешь, что в этом нет ничего такого, поэтому р‑раз ты не в‑возражаешь, то и остальные тоже п‑пусть не лезут не в свое дело!

Его светлость слегка приподнял брови.

– Моя дорогая Хорри, мне показалось, что я с самого начала совершенно ясно дал понять, что возражаю.

Горация возмущенно фыркнула, и на лице ее отразилось негодование. Он несколько мгновений смотрел на нее, а потом наклонился, взял за руки и заставил подняться на ноги.

– Ну же, не хмурься, Хорри, – ласково сказал он. – Ты можешь сделать мне одолжение и отказаться от дружбы с Летбриджем?

Она уставилась на него, раздираемая противоположными чувствами. Его руки скользнули к ее плечам. Он улыбался, и в его улыбке сквозила нежность, смешанная с лукавством.

– Хорошая моя, я знаю, что уже стар, к тому же я всего лишь твой муж, но мы с тобой можем ладить куда как лучше.

Перед ее внутренним взором вдруг совершенно отчетливо всплыл образ Каролины Мэссей. Горация высвободилась из его объятий и сказала, сглатывая непрошеные слезы:

– М‑милорд, мы договорились, что не с‑станем вмешиваться в дела друг д‑друга. Вы знаете, что я не д‑докучаю вам. Уверяю вас, у м‑меня нет такого желания. Но я не с‑стану прогонять Р‑Роберта только п‑потому, что вы боитесь людской м‑молвы.

Улыбка в его глазах погасла.

– Понимаю. Кстати, Хорри, а может ли муж приказывать, раз уж его просьбы не принимаются во внимание?

– Если люди с‑сплетничают, то в этом виноват ты! – выпалила Горация, пропустив его слова мимо ушей. – Если бы ты был вежлив с Р‑Робертом и… и вел себя дружески, то н‑никто не с‑сказал бы ни слова!

– Боюсь, это невозможно, – сухо ответил граф.

– П‑почему? – пожелала узнать Горация.

Он задумался, подбирая слова.

– По причине, которая стала… э‑э… давней историей, моя дорогая.

– Очень хорошо, сэр! И что же это за причина? Вы с‑собираетесь назвать мне ее?

Губы его дрогнули в улыбке.

– Ты загнала меня в угол, Хорри. Я не намерен называть ее тебе.

Она вспылила:

– Ах, вот как, м‑милорд? Вы не желаете сказать мне, п‑почему, но требуете, чтобы я п‑прогнала Р‑Роберта?

– Признаю, это немного смахивает на каприз, – с грустью согласился его светлость. – Видишь ли, эта история не только моя. Но, несмотря на то что я не могу открыть тебе причину, она весьма существенна.

– Очень интересно, – заявила Горация. – Жаль, что я не м‑могу судить сама, но должна з‑заметить вам, сэр, что не намерена отказываться от своих друзей только п‑потому, что такое с‑создание, как ваш гадкий к‑кузен, говорит обо мне отвратительные вещи!

– Боюсь, что в таком случае мне придется принять меры, дабы мое распоряжение было исполнено, – невозмутимо ответствовал граф.

Горация окончательно вышла из себя:

– Вы не м‑можете п‑принудить меня п‑повиноваться вам, милорд!

– Какое неприятное слово, дорогая моя! – заметил граф. – Я никого и никогда не принуждаю.

Она даже опешила:

– Что вы имеете в в‑виду, сэр?

– Дорогая Хорри, неужели я не сказал тебе? Я намерен положить конец нежной дружбе между тобой и Робертом Летбриджем.

– В‑вы не с‑смеете! – заявила Горация.

Граф раскрыл табакерку и не спеша взял оттуда понюшку.

– Разве? – с вежливым интересом осведомился он.

– Нет!

Его светлость закрыл табакерку и кружевным платочком смахнул невидимые крошки с рукава.

– Н‑неужели вам б‑больше нечего с‑сказать? – вскричала взбешенная Горация.

– Абсолютно нечего, моя дорогая, – с невозмутимым добродушием отозвался граф.

Горация фыркнула, словно рассерженный котенок, и выскочила из комнаты.

Ни одна сильная духом женщина, разумеется, не смогла бы удержаться от того, чтобы не ускорить ход событий, а Горация была очень сильна духом. Осознание того, что на нее устремлены взоры всего высшего общества, придавало ей вдохновения. Предположение о том, будто она, Хорри Уинвуд, влюбилась в Летбриджа, заслуживало лишь презрения. Да, он нравился ей, но у нее имелась веская причина не влюбляться в него. Причина эта была шести футов ростом, и, грубо выражаясь, ей следовало продемонстрировать: то, что хорошо одному, хорошо и другому. А если графа Рула удастся подвигнуть на активные действия – что ж, тем лучше. После того как ее негодование поутихло, Горация с нетерпением ждала, что же он предпримет. Но он должен понять, что жена не намерена делить его расположение с любовницей.

Итак, руководствуясь похвальным стремлением заставить его светлость ревновать, Горация принялась ломать голову над очередной экстравагантной выходкой.

Ей не понадобилось много времени, чтобы придумать, в чем именно она будет заключаться. В Ренела должен был состояться ridotto[65], попасть на который она, откровенно говоря, уже потеряла всякую надежду, поскольку Рул наотрез отказался сопровождать ее туда. Они даже немного поспорили из‑за этого, но граф положил конец дискуссии, заявив своим обычным мягким тоном:

– Не думаю, что тебе следует там появляться, дорогая. Сие мероприятие, мягко говоря, не слишком приличное.

Горация прекрасно знала, что высший свет полагает публичные вечера музыки и танцев вульгарными маскарадами, посему решение графа не вызвало у нее особого протеста. До нее доходили слухи о всевозможных излишествах, процветающих на таких вечерах, и, если не считать праздного любопытства, у нее не возникало особого желания там побывать.

Но теперь, когда она вступила в открытое противостояние с графом, дело приобрело совершенно иную окраску, и ей вдруг показалось решительно необходимым обязательно побывать на ridotto в Ренела, а сопровождать ее, разумеется, непременно должен Летбридж. Скандала можно было не бояться, поскольку оба будут в масках, а вот единственный, кому необходимо узнать о дерзкой выходке, – это милорд Рул. Уж если и это его не заденет, значит, его не способно расшевелить вообще ничто на свете.

В качестве следующего шага нужно было заручиться согласием лорда Летбриджа. Она боялась, что сделать это окажется не так-то просто (поскольку он стремился любой ценой не бросить тень на ее доброе имя), но все получилось на удивление легко.

– Сопроводить вас на ridotto в Ренела, Хорри? – удивился он. – А зачем?

– П‑потому что я хочу п‑поехать туда, а Рул не хо… не может отвезти меня, – поспешно поправилась она.

В его блестящих глазах притаилась насмешка.

– Как это невежливо с его стороны!

– Н‑ничего страшного, – сказала Горация. – Т‑так вы отвезете меня?

– Всенепременно, – ответил Летбридж, склоняясь над ее рукой.

И вот, пять вечеров спустя, карета лорда Летбриджа остановилась на Гросвенор-сквер и миледи Рул, в вечернем платье, с серым домино[66], переброшенным через руку, и полумаской, свисавшей у нее с запястья на длинных завязках, вышла из дома, сбежала по ступенькам и села в экипаж. Она специально оставила у привратника сообщение для лорда Рула.

– Если его светлость будет спрашивать меня, передайте ему, что я отправилась в Ренела, – беззаботно сообщила она.

При первом же взгляде на Ренела она преисполнилась восторга оттого, что приехала сюда, несмотря на свои первоначальные опасения. Сады освещались тысячами искусно развешанных золотистых фонариков. В воздухе плыли звуки музыки, и толпы веселящихся людей в карнавальных костюмах разгуливали по вымощенным гравием дорожкам. В многочисленных беседках и домиках, разбросанных там и сям, гостей ожидали освежающие напитки и легкие закуски, тогда как в большом павильоне вовсю шли танцы.

Горация, наблюдая за происходящим сквозь прорези в маске, порывисто повернулась к Летбриджу, который стоял рядом в ярко-алом домино, небрежно наброшенном на плечи, и воскликнула:

– Я так р‑рада, что мы п‑приехали сюда! Вам здесь нравится, Р‑Роберт?

– Только потому, что здесь вы, – ответил он. – Хотите танцевать?

– Да, конечно! – с энтузиазмом воскликнула Горация.

В поведении танцоров в бальной зале нельзя было заметить ничего, способного шокировать самого чопорного и ханжески настроенного человека, но Горация широко распахнула глаза при виде возни, возникшей чуть позже, у пруда под террасой, за обладание маской какой-то леди. Та сбежала оттуда, повизгивая от смеха самым неприличным образом, и ее кавалер бросился за ней вдогонку. Горация ничего не сказала, но про себя подумала, что Рул, возможно, был не так уж не прав, отказываясь посещать вместе с супругой общественные вечера музыки и танцев.

Следует отдать лорду Летбриджу должное – он старательно избегал показывать своей подопечной низкопробные и шумные забавы, поэтому она от души наслаждалась чудесным вечером, поздравляя себя с правильно сделанным выбором развлечений. За ужином в одной из кабинок она призналась, что никогда еще не получала такого удовольствия от вечеринки и что для полного счастья ей недостает только одного.