– Звучит как какой–то тревожный звоночек. – Она прижимает руки к лицу, в то время как

слезы льется сквозь ее пальцы.

Я крепко держу ее, пока она рыдает настолько сильно, что ее тело сотрясается, охваченное

дрожью мышечных спазмов. Мы раскачиваемся, обнявшись до тех пор, пока ее слезы не

перестают литься, и я уверена, что она не собирается сделать ничего навроде выйти из

двери и поддаться желанию освободиться. Это то, что она обычно делает и как же я могу

помочь ей воздержаться от повторения этого? Противозачаточные средства и думаю о

себе. Я однозначно дитя, которое служит напоминанием того, что нужно быть стойкой.

Мне было бы легче помочь ей. Если она согласится.

– Я могу приготовить тебе что–нибудь поесть? – Говорю я. – У нас кое–что есть.

– Съедобное?

– Я вчера ходила по магазинам. У нас есть все самого простого до более сложного. От

соли, перца, оливкового масла до заполненного морозильника. Как насчет супа и салата?

Ничего тяжелого.

– Конечно. Пожалуйста, – говорит она.

– Я быстренько приготовлю что–нибудь.

Когда я приехала сюда на прошлой неделе, ее холодильник и кладовая были пусты. Имея

мать, которая употребляла коктейль «Грязный мартини», увлекалась витражами и

металлическими конструкциями, я с детства научилась готовить. Ба и дед, возможно и

платили за мое обучение в частной школе, но это готовка было моим. У моей мамы

творчество превратилось в хобби, у нее был огромный дом и несколько квартир,

доставшихся ей после разводов с тремя ее богатыми мужьями. После того, как я

родилась, мои дед и бабушка лишили ее наследства. После того, как Патрик и мама

расстались, у нас в доме не было прислуги. Я люблю готовить. Живя с Брук, у которой к

группе основных продуктов относятся кофе, коктейли, и еда на вынос, я не против того,

чтобы быть ответственной за покупку продуктов и быть поваром.

Пока мы говорили, я стащила резинку для волос с ее тумбочки, и стянула волосы в

хвостик, готовая «зажечь» на кухне. Ее взгляд опускается с моего лица и она смотрит на

меня, сдвинув брови.

– Милый шарфик, но на дворе лето.

Непроизвольно, я, должно быть, начинаю теребить шарф на шее и сразу же

останавливаюсь. Я смеюсь, но звук скорее похож на пронзительный визг.

– Только не на Холме. Там только один сезон. Мне надо выглядеть строго.

– С каких это пор? – Она протягивает руку, стягивая с меня шарф и ее глаза округляются.

Она проводит пальцами по моей шее, отодвигая шарф в сторону. – Чем ты, б*дь,

занималась?

Я смотрю на нее, и судорожно выдыхаю, пожимая плечами.

– Ничем особенным. Я познакомилась с парнем.

– С парнем? Или чрезвычайно озабоченным вампиром!

– Он эксцентричный, – отвечаю я, чувствуя, как обжигающий румянец поднимается по

моему лицу.

– Думаешь? Если он трахается так же дико, как и оставляет синяки... судя по тому, на что

похожа твоя шея, то тебе лучше быть осторожной. Эти типы легко разрывают

презервативы, и я не хочу, чтобы ты была следующей.

– Я не такая! – Срань Господня. Откуда она узнала, что такое случилось с нами в первый

раз, когда все произошло у нас с Беном?

Брук поднимает руки в защитном жесте.

– Я просто предупреждаю.

***

Мой телефон жужжит. Я хватаюсь за сотовый, но на экране ничего нет. Какого хрена? Я

кидаю взгляд на бардачок, и открываю его. Жужжит другой мой телефон. Я хмурюсь, но

когда вижу входящий номер, то смеюсь. Это Ксавия и она делает то, что я ей предложил.

– Привет, что–то случилось? – Я сдерживаю смешок.

– Не совсем. Просто перезваниваю тебе, – говорит она знойным голоском, который

заставляет мою кожу зудеть. – Как прошла оставшаяся часть дня или ты все еще там?

Уже десятый час, и только знала бы она, что я нахожусь внизу, припарковавшись у

обочины. Спустилась бы она или сказала бы мне проваливать?

– Я по пути домой, – говорю я, глядя на ее квартиру. Я припарковался в соседнем квартале

так, чтобы видеть ее балкон. Все окна, выходящие на улицу и одно с торца. Сегодня я

видел, как она ходила взад и вперед из своей гостиной, в, как я думаю, кухню. Ей

потребовалось всего лишь несколько слов, чтобы я стал твердым, и единственным моим

желанием было найти ее. Сорвать одежду с ее тела, затем потеряться в ней, удерживая ее

за стройные бедра, в то время, как я буду скользить внутри нее. Похоронить свой член в ее

киске на долгие часы пока она будет лежать подо мной. Позволяя мне владеть тем, что

является моим.

– Детка, я …

– Пожалуйста, Беннетт. Не говори это, – она умоляет, и я потрясен тем, как на грани

звучит ее голос.

– Ксавия, что случилось?

На другом конце провода тишина. И она все тянется и тянется. Что–то случилось в офисе?

Стук в ушах становится все громче и я выпрямляюсь. Теперь, я наклоняюсь вперед, глядя

на ее квартиру. Мои мышцы напрягаются, а пульс ускоряется. Этот надрыв, который

слышен в ее словах действует как катализатор на мою навязчивою идею обладать ею 24/7.

Да пошло это сидение в машине! Я быстро прикидываю шансы швейцара остановить меня

по пути к лифту. Если я войду в вестибюль, я справлюсь с ним, не задумываясь, рискуя

тем, что он вызовет полицию. Повторение того, что произошло в Гарварде. Это может

обрушится на Ксавию после того, как она попросила меня, не усугублять ситуацию.

После вчерашнего, репортеры держат ухо востро по поводу того, что Кса и я являемся

«друзьями». Сейчас в Вашингтоне лето и основная масса Конгресса в отпусках. В то

время, как расцветают пышностью газоны вокруг Белого дома, сплетни вокруг Капитолия

иссякают. Если я ворвусь в ее дом – это определенно нарушит стратегию того, чтобы

держать ее бабушку и дедушку на расстоянии от всего происходящего и в стороне от нее.

Репортерам это нравится.

Я закрываю глаза, стискиваю зубы, заставляю себя успокоится.

– Это защищенная линия. Поговори со мной. Что–то случилось на работе? Я слышал, что

Вице–президент дала задание Секретной службе переделать твое удостоверение.

– А, это, – выдыхает она. – Да, правда, теперь у меня зеленый допуск. Официальный

сотрудник. Надеюсь, остальные в офисе не расстроены.

Я открываю глаза и хмурюсь.

– С чего они должны быть расстроены?

– На Холме есть такое понятие, как «зависть из–за цвета удостоверения». Перейти от

красного цвета удостоверения к зеленому одним махом не просто.

– С этим будут проблемы?

– Не совсем, если я не буду демонстрировать свой новый статус всем, кого бы ни

встретила. На самом деле, это круто. Иметь круглосуточный доступ в офис. И теперь,

когда ты изменил мой новый статус, могу ли я воспользоваться возможностью гибкого

графика работы? Немногим ранее я позвонила Норе и спросила ее. Она сказала

обращаться к тебе.

Так, все, что беспокоит мою молчаливую и упрямую маленькую сабу не имеет отношения

к работе – но влияет на ее график. Я обдумываю ее просьбу, и тот факт, как мы можем

использовать ‘гибкий график’ в нашу пользу. Я отодвигаю подальше свое нежелание

использовать нездоровый метод манипулирования, но Кса заставляет меня

воспользоваться каждым имеющимся преимуществом. Убить двух зайцев. Разговор о ее

работе вместо того, чтобы сказать правду о том, что ее беспокоит, и я ведусь на это.

Откидываясь назад, смотрю на окна ее квартиры, надеясь увидеть ее.

– Это зависит кое от чего. Я спрашиваю тебя, как твой Дом, скажи конкретно, что тебя

беспокоит.

– Ты используешь просьбу о гибком графике работы как рычаг давления на меня? Забавно,

Бен.

Я резко вдыхаю из–за ее упрямства и от того, что она только что прихватила меня за

задницу, называя при этом расчетливым мудаком. Я рычу сквозь зубы.

– Б*дь, Кса. Ответь мне на чертов вопрос. Или ты хочешь, чтобы я превратил это в урок

покорности? – Спокойно, Бен. Господи, я обычный пример того, что я не умею вести

переговоры с этой женщиной.

– Ты переходишь границы. Типичный Макиавелли, – отвечает она. [Прим. пер. –

Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в

основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться

на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели]

Гневно, я тут же отвечаю ей:

– Я бы не вел себя как первоклассный урод, если бы ты поговорила со мной. – Черт, я

решаю взять себя в руки и попробовать снова. – Детка, скажи мне, что тебя беспокоит.

Вместо легкомысленного ответа, она выдыхает.

– Ты прав, у меня стресс, но это не имеет ничего общего с работой. Моя соседка плохо

себя чувствует. Все сложно... я бы хотела… я… помочь ей.

Услышав, как она заикается, я сжимаю челюсти, запуская пальцы в волосы, думая о

женщинах. Христос, если бы мой друг заболел... простудился или еще какое–то там

дерьмо, я бы навестил его только тогда, когда ему стало бы лучше, а не мешался бы ему.

Но у девчонок все по–другому. Зная Кса, конечно она бы беспокоилась, если бы кто–то о

ком она заботится, заболел.

– Что случилось с твоей соседкой? Ей нужно к врачу или ее надо отвезти в больницу? Я

буду у вас через секунду.

– Эй, начальник крестоносцев. Притормози.

Если бы она только знала, насколько уязвимым я был из–за нее.

– Кса. Я могу помочь. Если ты позволишь мне.

– Беннетт, спасибо за беспокойство. Она будет в порядке. Все очень не просто сейчас, и ей

нужен кто–то, кто бы присматривал за ней. Ее семья не очень поддерживает ее

эмоционально.

– Тебе нужно взять отпуск, чтобы помочь ей? – А наблюдаю за ее окнами и вижу, как

темная тень мелькает по стене, двигаясь в сторону двери на балкон, и, наконец, я вижу ее

светлые волосы. Подняв бинокль, я наблюдаю за ней. Слежу за женщиной, с которой, как

мне кажется, я не могу разорвать связь.

– Спасибо, но нет. Я приготовила ужин, и сейчас прибираюсь.

– Ты готовишь? – На секунду опускаю бинокль, затем поднимаю его обратно к глазам. –

Как в ресторане?

Она смеется, и я вижу, как она накручивает свой золотистый локон на пальчик, стоя и

смотря сквозь дверь балкона.

– Да. Я на самом деле люблю готовить. Это меня расслабляет.

Черт, я хочу выйти из машины и подкрасться поближе. Я сделаю все, чтобы удержать ее на

линии, разговаривая со мной, впуская меня в свою жизнь, и просто слушая ее смех.

Должен ли я сказать ей, что я жду ее?

– Ты уверена, что ты в порядке? Твоя соседка в порядке?

В ответ стоит тишина, и я смотрю на нее в бинокль, видя, как она закрывает на секунду

глаза. Она устала от моих вопросов? Потом она улыбается, прижимаясь лбом к стеклянной

двери и, кажется, изучает ночное небо.

– Сейчас уже лучше. Что насчет вас, Сенатор? Как продвигаются переговоры? Мировая

экономика. Не праздная болтовня. Ты сам довольно напряженный. Да?

– Это идиотизм, – я выпрямляюсь, глядя на нее. Наслаждаясь ее видом, стоящей и одетой в

шортики и крошечную рубашку. Я навожу резкость на бинокле, пожирая глазами ее

сиськи. – В большинстве своем это... в лучшем случае выпендреж. Но я доволен. Мы

сгладили некоторые неровности в отношениях. Решили более серьезные вопросы...

которые мешали нашему доверию.

– Один ноль в пользу команды хозяев! – Она смеется и я очарован ее выражением лица.

У нее такая улыбка, как у сирены, и, в свою очередь, мне нужно больше того, что она мне

дает. Эта часть ее мягкая, словно лепесток – открывается мне. Это кажется реальным. Это

кажется нормальным – несмотря на то, что я сам я инвалид.

– Президент отправил письмо на электронную почту. Поздравляет мою команду. В том

числе и тебя, Ксавия.

– Меня? Я ничего не сделала. – Она выпрямляется, затем отвечая, поворачивается, и я

снова стискиваю зубы. Кса уходит из поля зрения и молча, я призываю ее вернуться

обратно.

Опустив бинокль, я откидываюсь на подголовник, и произношу хриплым голосом:

– Больше, чем ты считаешь.

– Это означает, что появится смонтированное фото Сенатора с прессой?

– Возможно. Ты видела фотоотчет с обеда в саду Райан?

– Совсем немного из того, что я ожидала увидеть. Должно быть PR команда Вице–

президента соответствует основам консервативных взглядов. Меня не впечатлили ни