Под следующую еврейскую мелодию юркий официант практически незаметно накрыл перед нами стол и водрузил посредине бутылку марочного коньяка.

– Катенька, ты коньяк пить будешь, или заказать шампанского? – поинтересовался я.

– Что вы будете то и я, – ответила девушка просто.

Яша взял бутылку в руки, и в эту самую минуту к столу подошел его друг – режиссер, Яков радостно приветствовал его и тут же представил – «Вольдемар», затем стал разливать коньяк по рюмкам, а Вольдемар обменялся со мной рукопожатиями, Катюше чинно поцеловал ручку, затем присел на свободный стул около нее и стал что-то нашептывать девушке, наклонившись к самому ее уху, – не сомневаюсь что это были одни лишь комплименты.

– Уважаемый Вольдемар, – сказал я, заметив, что его монолог до неприличия затянулся. – Я надеюсь, вы не собираетесь приглашать девушку на главную роль в своем новом фильме, как это заведено у вас, режиссеров, потому что, хочу вас заверить, она у нас и так на главных ролях.

Яшка, бросив на меня удивленный взгляд, усмехнулся, а Вольдемар манерно повернулся ко мне и сказал красиво поставленным баритоном:

– Я, уважаемый Савва, да будет вам известно, снимаю только документальное кино.

– Вот в этом мы с вами схожи, – подмигнул я Яшке. – Мы тоже по жизни большие реалисты. Поэтому-то я и беспокоюсь за девушку.

Посмеялись; Вольдемар, извинившись, оставил Катюшу в покое и мы вчетвером завели общий без всякого смысла разговор.

Вечер протекал мирно и пристойно, мы по очереди танцевали с нашей единственной дамой, и, наверное, кому-то было интересно наблюдать со стороны, как эти трое мужчин приглашают на танец девушку, которая была выше любого из своих кавалеров ростом.

Вольдемар, несмотря на свою показную высокопарность, оказался интереснейшим типом, он беспрерывно рассказывал всевозможные истории, сплетни и байки из частной жизни сотрудников и актеров киностудии «Молдова-фильм» и местных театров; они перемежались долгими прочувственными кавказскими тостами в исполнении Якова.

Я в перерывах между тостами с интересом оглядывался по сторонам и вскоре обратил внимание на молодого человека, сидевшего за соседним столиком, который крутился на своем месте, будто чувствовал себя здесь неуютно, и своим поведением волновал довольно симпатичную даму, сидящую рядом с ним.

Заиграла очередная мелодия, Вольдемар встал и пригласил Катюшу на танец. Она с грациозностью леди выплыла из-за стола и отправилась танцевать; Вольдемар так прижимался к ней, что я в какое-то мгновение даже почувствовал укол ревности, чего раньше за собой по отношению к Катрин никогда не замечал, и радостно вздохнул, когда танец, наконец, закончился, и ее вернули на место.

Вновь заиграла мелодия – и опять еврейская, и тогда беспокойный сосед, сидевший за соседним столиком, встал и решительно направился к нам.

– Добрый вечер, – сказал он, обращаясь к Яше (каким-то образом он почувствовал что тот среди нас старший). – Разрешите я представлюсь: капитан КГБ, – рука молодого человека потянулась к внутреннему карману пиджака, но Яша небрежно махнул рукой:

– Мы вам верим, товарищ.

Молодой человек все же показал удостоверение и действительно оказался капитаном госбезопасности – я прочел написанное на корочке медленно и вслух.

– Послушайте, это неслыханно – заказывать все время еврейскую музыку, – оглядывая нас сказал он каким-то обиженным тоном.

– Разве мы какую-нибудь музыку заказывали? – манерно улыбнувшись спросил Яша, затем деланно – удивленно поглядел на нас и развел руками.

– Мы и с места не вставали, – подтвердил я.

– Эта музыка не должна звучать в нашей стране, она здесь под запретом, а играют ее в основном в Израиле, государстве, где проживают наши идейные враги.

Наш оппонент, казалось, был в восторге от собственных слов.

– Извините, я в музыке не разбираюсь, – вновь улыбнулся Яша (в скобках замечу: недавний выпускник театрального института и обладатель довольно приличного голоса!), но с удовольствием слушаю любую мелодию, которую исполняют музыканты, они здесь, говорят, высокие профессионалы. Кстати, я только что собирался подарить им два рубля. – Яшка стал рыться в карманах. – Если вы не против, конечно, товарищ капитан.

(Несколько позже я узнал что, бывая здесь, Яшка всегда оставлял музыкантам четвертак – 25 рублей).

Кэгэбэшник оглядел нас всех по очереди долгим оценивающим взглядом, затем извинился и отправился к музыкантам – разбираться теперь уже с ними. Те популярно объяснили ему, что все, что он слышал в этот вечер, относится к музыке румынских цыган, и пришлось разочарованному человеку из «органов» отправиться на место и дожевывать свой антрекот без всякого аппетита, потому что следующая же мелодия вновь оказалась еврейской – зажигательной 7-40.

«Ну, вот опять происки израильских агрессоров», – подумал, наверное, комитетчик, давясь куском.

После ужина мы отправились обратно в номера, Катерину по-прежнему сопровождали восторженные взгляды всех тех, в чье поле зрения она попадала.

Когда мы вышли из коридора в фойе, нас окликнул швейцар и «передал» Яшке «из рук в руки» трех дам, одетых, несмотря на конец марта, в легкие меховые полушубки. Правда, иногда по вечерам, включая и сегодняшний, на улице бывает еще довольно прохладно, а дамочки эти, простите за игру слов, очень напоминали тех, что «работают на улице», то есть проституток.

Мы поднялись наверх, в свои номера двумя партиями – за один раз не смогли все вместе в лифте уместиться. Когда все девушки, включая Катюшу, вошли в комнаты, Яша отозвал меня в сторону:

– Эти девочки, Савва, приглашены по «культурной программе», – сказал он, улыбнувшись, – две занимаются сугубо минетом, а третья дамочка, та, что постарше, – предназначена только для секса постельного.

– Спасибо за информацию, – поблагодарил его я. – Расклад несложный и даже мне, рядовому обывателю, понятен.

Впрочем, мне не обязательно было все это объяснять: как только я увидел наших «гостий», сразу понял, кто есть кто: две дамочки что помоложе (в пределах 25 лет), были не слишком симпатичными и на большее, кроме как для минета, не годились.

(Благодаря моему образу жизни я нередко сталкиваясь с минетчицами, и при этом вспоминаю, как некоторые мои знакомые ребята говорят: а я вот женюсь на некрасивой, зато она мне верна будет). Третья же, та, что постарше, была интересной блондинкой на вид лет 33–35, с хорошей фигурой и ухоженным лицом.

Несколько позже Яков, выбрав минуту, рассказал мне историю этой женщины. Злая судьба вынудила ее стать проституткой: муж этой дамочки, режиссер все той же киностудии «Молдова-фильм», еще недавно блистательный и респектабельный, угодил за какие-то свои финансовые манипуляции в тюрьму, да еще умудрился при этом влететь по статье «с полной конфискацией имущества», а потом, уже находясь в зоне, его угораздило проиграться в карты на сумму в пять тысяч рублей, которых у него, естественно, не было. Таким образом, его жена в один день распростилась с кооперативной квартирой и машиной, и жила вместе с дочерью временно у подруги; а теперь еще – в дополнение ко всему, – она оказалась перед выбором: либо уйти с дочерью куда глаза глядят, либо отрабатывать долг мужа, так как из зоны пришла от него слезная «малява», в которой он просит к такому-то дню передать эти пять штук – (пять тысяч рублей) через того-то, а сроку-то – смех – два дня.

И вот его благоверная одалживает эту сумму у знакомых, причем под проценты, передает их через посредника (и тоже не бесплатно) на зону, и пускает свое тело на продажу (в определенном, правда, кругу). А все для того, чтобы муженьку в зоне не пришлось рассчитываться за долг собственной задницей.

(Стоила ли, спрашивается, его задница таких жертв с ее стороны?). Лично мне весьма грустно было слышать эту историю.

Яшка рассмеялся, когда я его спросил, зачем нам четыре женщины на троих, и сказал, что Катька сегодня в их команде будет запасной – мы ведь не знаем ее возможностей, и я кивнул согласившись – не знаем. Вечер проходил почти благопристойно: Яшка с женой находившегося в тюрьме режиссера удалился в спальню, Вольдемар с одной из девиц-минетчиц направился в другой номер, а мы со второй девицей и с Катюшей, расположившись на диване, стали смотреть по телеку поздние телепередачи.

Через часок все на короткое время собрались в нашем номере, затем девки уехали на лифте вниз, швейцар поймал для них такси и отправил восвояси, – все это я с интересом наблюдал из окна нашего номера. Затем и Вольдемар куда-то слинял, а Яшка, пожелав нам спокойной ночи, отправился в соседний номер спать, и мы с Катериной остались вдвоем. Все то, что я пережил сегодня рядом с ней – удивление, затем восхищение, потом восторг и уколы ревности – все это заставило меня взглянуть на девушку несколько по другому: мне вновь страстно захотелось Катюшу, как в тот самый день, когда я впервые увидел ее.

Катерина, которая, казалось, не замечала меня целый день, вдруг мило улыбнулась, подошла, села мне на колени и прильнула, обняв за шею:

– Савва, милый, сегодня был такой чудесный вечер. Почему ты уделяешь мне так мало внимания?

– Я ревную тебя к Яшке и Вольдемару, и ко всем другим, что пялятся на тебя, – сказал я честно.

– Ну и зря, кроме тебя мне никто не нужен, – сказала Катька, раскачиваясь вместе со мной на диване и я почувствовал, что еще мгновение, и мы опрокинемся. Дальше произошло то, что впоследствии мне было трудно объяснить даже самому себе: я вскочил, схватил Катьку в охапку, на ходу она потеряла свои туфли, затем настала очередь платья, я отбросил его в сторону и потащил девушку, оставшуюся в одном белье, в ванную комнату. Пустив струю воды, я раздел Катьку догола, разделся сам и полез вместе с ней в ванную, затем отрегулировал воду и стал Катюшу яростно натирать невесть откуда взявшимися здесь мочалкой и мылом.

– Ты с ума сошел, – недоумевающая Катька, принявшая вначале мои действия за шутку, пыталась брыкаться, непривычная, видимо, к такому обращению с ней кавалеров, но я довел-таки свое дело до конца, с остервенением намыливая ее юное тело до тех пор, пока оно под моими руками не стало хрустеть.

– Сейчас, Катенька, сейчас, – шептал я нежно, затем схватил ее – длинную и гибкую – на руки, и понес – влажную и желанную – в постель. Вдыхая по пути ее запахи, я не почувствовал ничего постороннего, кроме ароматов чистого тела и шампуня, поэтому, уронив ее на постель, немедленно набросился на девушку со всем пылом своей страсти.

Минут через десять я все же уловил от нее все тот же характерный запашок, который так раздражал меня прежде, но теперь уже ничего не могло помешать мне довести дело до конца.

Потом, позже, когда мы отдыхали с ней лежа в постели и Катерина сказала мне, сонно улыбаясь: «Ты напал на меня, как сумасшедший и любил так долго – это было ужасно приятно», я чувствовал себя на вершине блаженства. После взаимных комплиментов и объятий мы уснули. Проснувшись около десяти утра и не обнаружив Яшку в номере, мы не стали его искать, а, резонно полагая, что рано или поздно он найдется сам, отправились завтракать, причем Катрин не удержалась и надела к завтраку вечернее платье, в чем я ей не препятствовал.

Спустившись вниз на полуэтаж, я толкнул дверь буфета, на которой, правда, висела табличка «спецобслуживание», но меня, признаться, уже давно подобные таблички не останавливают, и мы оказались внутри. Все столики в буфете оказались занятыми молодыми людьми кавказской национальности, одетыми в спортивные костюмы, – они, громко переговариваясь, завтракали, а бармен, увидев нас, развел руками, как бы извиняясь, и сказал: «мест нет».

Мы с Катюшей уже развернулись, было, чтобы удалиться, но тут вдруг все присутствующие стали нас дружно просить остаться и не уходить – глаза молодых людей, обращенные на Катерину, буквально горели от восхищения и восторга. В нерешительности мы замерли у дверей, и тогда из-за одного из столиков встал пожилой мужчина, наверное, тренер, подошел к нам и попросил присесть за столик и спокойно позавтракать. Молодые люди мигом освободили один из столиков, и, потеснив своих товарищей, пересели за соседние. Через пару минут мы получили свой заказ, а спортсмены стали постепенно покидать помещение, каждый из которых, обязательно проходя мимо нашего столика, восхищенно цокал языком.

Бармен, принеся нам кофе, шепнул, что эти ребята – игроки футбольной команды «Торпедо» Кутаиси, и у них сегодня должна состояться игра с нашим кишиневским «Нистру». Когда мы с Катюшей, позавтракав, вышли из буфета, вдоль стен в полном составе выстроились футболисты-торпедовцы, образуя, таким образом, живой коридор. Я подумал, что они ждут кого-то и не ошибся: они ждали нас, вернее Катиного выхода, а увидев ее вся команда в едином порыве издала восхищенный вздох, а некоторые даже захлопали в ладоши. Катя со своей непревзойденной грациозностью, пройдя сквозь этот почетный караул, полуобернулась, ожидая меня, в то время как я, не удержавшись, сказал громко, во всеуслышание: