– У тебя будет масса времени, когда мы обустроимся. – Он немедленно смягчился и обнял ее. – Но сейчас нам нужна мобильность.

Слово «мобильность» было любимым у Джека. А еще «давай двигаться», или, если у него было игривое настроение, «аванте», или на хинди «джалди» (поторопись).

Иногда она замечала, что он с изумлением смотрел на местных жителей. Многие из них, казалось, были способны проводить долгие часы, просто уставившись в одну точку. Он никогда не смог бы так жить.

Тихонько, чтобы не толкнуть Джека под руку, Роза достала коричневый кожаный бювар и золотую авторучку, подарок ее отца накануне отъезда, и написала:

«Ну, дорогие мои родители, старая замужняя леди едет теперь в поезде. Час назад мы покинули Бомбей, и нам предстоит дорога в сто пятьдесят миль[55]. Я в восторге от того, что увижу сегодня к вечеру нашу новую семейную квартиру. Кстати, вот мой новый адрес: гарнизон Пуна, Ларчез 2. В окне я вижу крутые, лесистые склоны, местность становится все более романтичной и индийской!»

Вообще-то, леса были довольно бурые от жары и пыли – хотя Джек сухо заверил ее, когда закончил чтение спортивного раздела в «Пайонер» и бегло просмотрел объявления, что наступит сезон муссонов, и все зазеленеет.

Тут Роза подняла голову и вспомнила менее романтичную картину, которую они видели утром, – она до сих пор краснела, вспоминая. На обширном запыленном поле на окраине Бомбея дюжины туземцев справляли нужду при свете белого дня. «Номер два».

– Не смотри, – приказал ей Джек, но она видела краешком глаза эти ужасные зады, на первый взгляд похожие на полевые грибы.

«В последние выходные мы здорово повеселились, – продолжала она. – Меня взяли на первую охоту на тигров на охотничьей базе возле Тинаи Гхат. В сумерках мы заметили, как дорогу пересекла стая красных волков. (Потом Джек сказал мне, что здесь это самые жестокие и страшные звери.) Через несколько секунд я увидела моего первого тигра. Наш шикари (охотник) ставил на тропе убитого оленя, тигр вышел к нему. Увидев волков, он замер и с недовольным видом удалился. Красные волки, должно быть, видели тигра, но все равно набросились на тушу оленя. Примерно четырнадцать волков ели, а пять-шесть их охраняли. Треск разгрызаемых костей, тихое повизгивание были абсолютно ужасными и одновременно завораживали. Когда Джек посветил на них фонарем, мы увидели их раздувшиеся животы. Казалось, что в них уже ничего не влезет. Они ушли в 2 часа ночи так же безмолвно, как и появились».

Ее родителям едва ли будет интересно читать целую страницу про красных волков, Роза это понимала. Они хотели знать больше про свадьбу, про Джека, хотели знать, что она счастлива и не рыдает в подушку каждую ночь, скучая по Парк-Хаусу и по ним. Но некоторые вещи были слишком личными и неприятными, чтобы писать о них.

Медовый месяц прошел не слишком гладко. В их первую ночь в Махабалешваре они с Джеком спокойно поужинали в гостевом доме, пропахшем сыростью, в скудно освещенном зальчике, где за соседним столиком сидела еще одна пара, которая не сказала друг другу ни слова за все время, отчего и попытки Розы вести беседу казались еще более натянутыми и смешными. Она немного рассказала про Миддл-Уоллоп и ее пони. Она попросила его рассказать ей историю Третьего кавалерийского полка, и он говорил довольно долго. У него сияло лицо; она никогда еще не видела его таким оживленным. Он сказал, что, хотя это не самый знаменитый и не самый старый из полков, но он очень рад, что служит в Индийской кавалерии, а не в высокомерном английском полку, потому что он работал бок о бок с индийцами и сам видел, какие это способные и храбрые парни.

Когда она допила свой бокал вина – оно было ужасное и горькое, у нее все поплыло перед глазами, затуманилась голова, так как прежде она не пила так много, – Джек странно посмотрел на нее, наклонился ближе и прошептал: «Ты красивая, ты знаешь это, Роза?» Она помотала головой и уставилась в тарелку. Тогда он сказал вполголоса: «Может, ты первой поднимешься наверх и приготовишься ко сну?»

Мужчина с женщиной повернули голову и смотрели, как она уходит. Роза видела, как они обменялись понимающими усмешками, ведь они видели конфетти на ее плечах, когда она приехала. Вероятно, им были слышны ее шаги, когда она шла через спальню, расположенную прямо над столовой. Зайдя в ванную, она дрожащими пальцами попыталась засунуть губку в положенное место. Дважды она выскальзывала из ее пальцев, один раз упала под ванну. Розе пришлось встать на четвереньки и шарить там, боясь наткнуться на скорпиона или змею. Пока она снова ее промывала, дверь спальни открылась и закрылась.

– Там у тебя все в порядке? – крикнул Джек.

– Да… спасибо, – ответила она.

– Иди сюда, дорогая, – позвал он через пять минут.

Поставив ногу на табурет, она отчаянно пыталась вложить губку. Вспотев и еле сдерживая слезы, она наконец почувствовала, что она на месте. Шелковое неглиже персикового цвета казалось до нелепого чрезмерным в этой спартанской обстановке, и она едва не порвала его, наступив на край подола.

Когда она вошла, он ничего не сказал. Он лежал под москитной сеткой в шелковом халате и делал вид, что читает газету. Над головой жужжал вентилятор.

Он откинул одеяло, и она увидела, что он расстелил поверх простыней полотенца. Он взглянул на нее без улыбки.

– Мы не будем это делать, если ты не хочешь.

– Я хочу, – ответила она, не глядя на него.

Тори говорила ей, что если ты много ездишь верхом, то это не больно. Но больно было. Они оба вспотели от смущения, когда все было позади, и не могли посмотреть друг другу в глаза. Нет, начало не было удачным, и две последующие ночи тоже были не лучше. А в последнюю ночь он проторчал в ванной почти час – о ужас! – с приступом диареи. Он включил воду, громко кашлял, чтобы она не слышала, но это было убийственно для них обоих.

В четыре утра он отрывисто сказал:

– Спокойной ночи, Роза, я знаю, что ты не спишь. – А она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами и слушала, как какое-то крылатое насекомое билось об оконную сетку. Его дыхание сделалось хриплым, потом становилось все ровнее и ровнее, и она поняла, что Джек заснул.


Теперь в окне виднелись заросли обожженного жарой кустарника. Возле Розы с Джеком остановился чай-валлах и предложил им сначала чай кирпичного цвета, затем фруктовый пирог и горку пестрых сладостей.

– Я не стал бы все это есть, дорогая. – Джек опустил газету. – Готов поспорить, что Дургабаи приготовила сегодня утром еду на целый полк.

Дургабаи звали служанку, готовившую еду, она была одна из четырех слуг, с которыми ей предстояло встретиться. Господи, она нервничала; Джек, который держался спокойнее обычного, вероятно, тоже. Сколько можно читать одну и ту же газету?


Через шесть часов они приехали. От вокзала Пуны такси везло их по ухоженным улицам, обрамленным деревьями, мимо клуба, мимо площадки для поло. И вот они подъехали к маленькому стандартному бунгало. Роза закрыла глаза и сияла. Джек поднял ее на руки и перенес через порог; она больно ударилась лодыжкой о дверную ручку, но оценила его романтический жест и продолжала улыбаться.

Когда он поставил ее на ноги, она открыла глаза и увидела у него под мышкой темное пятно пота.

– Как тут мило, – сказала она, подставляя лицо для поцелуя.

Она надеялась, что он не заметит ее разочарования. Чего она ожидала? Ну чего-то более похожего на те красивые и просторные бунгало, мимо которых они проезжали на такси, с просторными верандами и раскидистыми деревьями. Не этот садик, маленький и мертвый на вид, не такой убогий коридор с запахом сырости. Но ведь он предупреждал ее, что это будет дом для младших офицеров и что по мере его продвижения по службе им дадут что-нибудь получше.

– Вот какой у нас дом, – весело сказал он. – Нормальный?

– Он милый, честное слово, – ответила она. – Дорогой, ты думал, что мне он не понравится?

Ее начинало смущать, что она слишком часто использовала в последнее время это слово. «Это очень мило; как мило, что вы пришли; тут очень мило; да, я провела время очень мило». Надо подыскать другие слова для описания всего, с чем она теперь сталкивается.

Он провел ее в гостиную, крошечную и почти пустую, не считая бамбуковой софы и маленького электронагревателя. На стене висела картина – что-то вроде шотландской вересковой пустоши, на первом плане олень с ветвистыми рогами задумчиво смотрел на Розу. За окном пищала птица, потом внезапно замолкла, словно весь дом замер в ожидании того, что она скажет. С преувеличенным вниманием она снова посмотрела на картину.

– Ах, какой бедный маленький олень! – сказала она. – Такой лапушка. – Она снова смутилась – слишком уж она сюсюкает.

– Слушай, у нас будет больше мебели, – поспешно сказал ей Джек; когда он злился, его рот делался совсем маленьким. – А на базаре мы купим разные мелочи.

– Я обожаю обустраивать дом, – сказала она. Но на самом деле, не считая игры в куклы или развешивания букетиков в конюшне, она никогда по-настоящему этим не занималась.

– Пока что нам придется экономить. – Джек повернулся к ней спиной. – Но многие люди берут мебель напрокат, особенно теперь.

– Напрокат? Как это? Я не слышала об этом раньше.

– Понимаешь, ситуация тут меняется очень быстро. Люди все время переезжают и – слушай, я потом расскажу тебе об этом. – Он снова посмотрел на часы.

Она молча разглядывала его; он казался огромным, слишком крупным для такого маленького дома. Вместе они вернулись в холл, где на медном столике лежали карточки с приглашениями.

– Это все тебе, – сообщил он, протягивая ей карточки. – Леди из клуба горят желанием встретиться с тобой. Там найдется парочка боевых топоров, но остальные очень приятные особы. И вот два письма. – Он прочел на одном из конвертов: «Для миссис Джек Чендлер».

– Одно от Тори. – В первый раз за день она искренне улыбнулась. – Второе не знаю от кого. – Роза не узнала почерк на втором конверте, ничего ей не говорил и адрес какой-то индийской больницы, написанный в верхнем левом углу.

Джек велел ей пока отложить письма. У него всего полчаса на ленч, и он хотел прежде показать ей кухню.

– Конечно, дорогой, – согласилась она. – Я и не собиралась читать их прямо сейчас. – Она сунула письма в карман, но при этом подумала, что он уже второй раз за этот день отгораживал ее от Тори.

Кухней служила темная комната в задней части дома. Казалось, Джек был доволен тем, что слуги предыдущего жильца – капитана из Третьего кавалерийского, который сломал себе шею во время игры в поло, – оставили на деревянной полке коллекцию разнородных стеклянных банок, в которых было немного чечевицы и сахара. По его словам, это сэкономит деньги. Роза увидела варившийся на плите рис.

– Где же слуги? – неожиданно поинтересовалась она.

– Ты готова с ними встретиться? – осторожно спросил он. – Я велел им, чтобы они сидели в своих хижинах, пока ты тут осматриваешься.

– Конечно, конечно! – сказала она, хотя больше всего ей хотелось спрятаться куда-нибудь от всех. – Но можно я прежде посмотрю на остальную часть дома? – Она постаралась сказать так, чтобы это звучало как награда.

– Ну, тут уже почти нечего смотреть. – Он улыбнулся ей своей застенчивой улыбкой, разрывавшей ее сердце. Все-таки какие большие перемены для них обоих!

На следующей неделе все будет гораздо проще, утешала она себя. Джек снова будет в полку, а она засучит рукава и возьмется за дело.

После этого он намекнул, что, возможно, он отлучится на две недели на какую-то секретную операцию, и сказал название, которое она тут же забыла, но это где-то далеко от Пуны. Он уже говорил ей, что во время его отсутствия она может жить вместе с Тори. Плохой ли это знак, что она уже с нетерпением этого ждет?

Они закончили осмотр кухни. Он обнял ее за талию и повел по другому, короткому коридору, шепнув:

– Наша комната.

– У меня еще никогда не было спальни внизу, – сказала она ему, изображая восторг. Он открыл дверь в маленькую комнатку, пересеченную лучами солнца, проникавшего сквозь поперечные жалюзи. В центре стояла двуспальная кровать с белым махровым покрывалом, на котором кто-то выложил веточками слово «ПРЕВЕТСТВАЕМ».

– Вероятно, это сделали Дурга и Шукла, – ласково сказал он. – Какие они молодцы!

Она покачала головой и смутилась. Тема постели до сих пор заставляла ее цепенеть от смущения. Вот и теперь у нее кружилась голова.

– Где наша одежда? – поспешно спросила она, потому что у него, несмотря на дневные часы, заблестели глаза.

– Вот. – Он открыл дверь в соседнюю комнату. – Тут, к сожалению, беспорядок, но я решил, что тебе будет неприятно, если прислуга прикоснется к твоим вещам.

Ее свадебное платье лежало на полу в полотняном мешке, словно чье-то мертвое тело. Рядом ее дорожный сундук, уже поцарапанный и покрытый наклейками, ее теннисные ракетки, горка платьев, костюм для верховой езды, который она надевала в школе. Все это вперемешку с его клюшками для поло, военной формой и стопкой старых полковых журналов.